– Не будет так, – сказал Зелинский, глядя на Князеву. – Не все, как я понимаю, любят настолько, что готовы из-за нее пойти на казнь!

– Куда? – спросила Князева, удивившись.

– На суд… Конечно, – поправился он. – Но не все же, как вы полагаете, Нина Григорьевна?

Та покачала головой:

– Ох, далеко не все.

– А вы как думаете, Ольга Викторовна?

– Я должна отвечать? – спросила та резко.

– Да нет, не надо мне отвечать, вы себе ответьте! Лично сами себе… Только не лгите, себе лгать не пристало… И вы, – кивнул он через сцену защитнику Козлову. – И вы, – это заседателям. – Да и они тоже, – это уже к зрителям. – Пойдете вы из-за любви на такой суд? Да? Или нет?

«Наверное бы, я пошла, – подумала Князева. – Если бы… А может, и без если бы… Пошла бы, и все тут… Но такого не будет».

«Нет, нет, никогда и ни за что», – решил Козлов и поежился от такой неуютной мысли.

Заседатели об этом вообще не думали. Мужчина, что был в военной форме, страдал от зубов, а дома у него подрались зять с дочкой и собирались разводиться. Вот об этом он и думал теперь: как их помирить да вырвать больной зуб…

А женщина, немолодая, грустная, что жила с больной матерью, вспоминала и не могла вспомнить, успела ли она выключить электроплиту, уходя на суд… И если нет, догадается ли ее мать это сделать. Это и заодно накормить поросенка, которого они недавно купили на рынке и который, кажется, был рахитичным и плохо рос.

Ольга же подумала так: «Пошла бы! Если бы позвал Толик! Но если бы не доводить дело до суда, потому что на суде бы она сама себя жестоко осудила…»

– А вы-то? – спросила вдруг Князева. – Сами-то, Вадим Петрович?

– Да я что… – отвечал Зелинский, утыкаясь в бумаги и как бы уходя в этот момент от всех и от Князевой, вернувшей ему его собственный вопрос.

Но он не мог не думать об этом и он догадывался, что и он пошел бы… Только не попадалось ему такой женщины и не везло ему в любви в его жизни.

…Чемоданов уставился, ничего не понимая.

– Зиночка… Это что за статуй? – спросил он, указывая со смехом на Костика, который стоял рядом с его Катей, и стоял так, будто он, а не Чемоданов был ее женихом, а теперь мужем.

– Мало у нас тут охламонов болтается! – воскликнул Толик и натянуто захохотал. – Шел да поздоровкался… У нас тут, когда ходят, всегда здоровкаются…

Он даже сделал шаг вперед, будто для того, чтобы разглядеть новоявленного знакомца Кати, а сам корчил мину, стреляя глазом в сторону калитки, намекая Костику, чтобы сматывался он с глаз Чемоданчика и компании, не то будет скандал до неба и выше!

Но Костик торчал рядом с Катькой и был как одурелый. И все это видели, лишь Чемоданов не видел, повторяя, как заведенный, дурацкую Толикову фразу:

– Это почему же они тут в саду здоровкаются-то, Зиночка? И почему охламоны ходят через сад рядом с Катюней? А?

Зина помалкивала. Она давно разглядела мятое Катькино платье с налипшей паутиной, видела она, что и ее спутничек, утренний скандалист, был не чище ее…

Выставились два дурачка, как на выставке, и все на своих лицах написали… Будто специально для Чемоданчика себя демонстрируют, смотри, мол, какие мы блаженные и что с собой сотворили… А он-то в пьяном угаре не видит, слава богу!

Но и Чемоданов теперь разглядел все.

Он пробормотал, будто просыпаясь:

– Это что же, Зиночка! Это же форменная свиданка за моей спиной?

– Не знаю, – ответила она. Что она могла еще сказать?

Катя не смотрела на своего бывшего жениха, а смотрела лишь на Зину. Не было в ней ни испуга, не было стыда перед всеми гостями.

– Зин, – произнесла не громко, но внятно. – Не пугайся только… Я тебе все объясню… Я все сделала сама…

– Я объясню, – перебил ее Костик. И выпалил: – Я на Кате женюсь!

– Ду-рак! – выдохнул непроизвольно Толик и осекся, поймав на себе ненавидящий взгляд Чемоданова. Наверное, до него дошло, что и Толик тут как-то замешан.

Сейчас он вразнос пойдет… Надо бы сматываться подобру-поздорову, а то ему влетит…

Толик зыркнул в сторону калитки, но проницательная Зина, как угадала, вцепилась ему в руку.

– Толик, – попросила. – Толик, успокой его!

– Как же… Успокоишь… – пробормотал он и попытался от Зины освободиться. Но она держала крепко.

– Ну поговори, он тебе поверит!

– Он никому не поверит!

– Зина! – Чемоданов обращался лишь к ней. – Ведь я с вами по-хорошему? А вы?

– Я правда не знала, – откликнулась Зина.

– Не знала она… Не знала, – подтвердил Толик.

– И ты тоже… – Чемоданов вскрикнул как раненый, берясь рукой за грудь, будто погибал от удара. Вдруг он подхватился и кинулся в дом.

– Беги за ним, – Зина толкнула Толика к террасе.

– Зачем?

– Беги! – сказала она. – А то он что-нибудь с собой сделает!

– Не сделает…

– Да он же пьяный!

Но всех в это время отвлек инвалид, объявившийся в саду. Никто не заметил, как он пришел.

– А я тебя ищу, – сказал он, обращаясь к Костику, стоявшему столбняком среди всего этого крика и гама.

– Меня?

– Тебя, мать послала… Ты же Ведерников?

– Я, – сказал он.

– А чего тут так шумно? С улицы даже слышно!

Из дома появился Чемоданов, но уже с ружьем в руках. Все, забыв про инвалида, уставились на него, на его руки. А он тут же переломил ствол и дрожащими руками стал заталкивать туда два патрона, подаренные Толиком.

Хорошие патроны, не с дробью, а с картечью, специально для собак.

Заталкивал и озирался, патроны туго лезли, выглядывая, как все они тут собрались против него, против Чемоданова. Все против одного, заранее договорились. Пощады от них не дождешься, но пусть и от него тоже не ждут. Ни Толик, ни Зина, ни Катька, ни этот… Объявившийся неведомо откуда типчик…

Его взгляд натолкнулся на инвалида, который один среди всех ничего в происходящем не понимал и был до крайности беспечен.

– Ты на кого, дружок, охотишься? – спросил весело.

– Папашка! Я тебе дружочек? – повторил Чемоданов, впиваясь в него глазами. – И это кругом тоже дружочки? Да? Да я тебе скажу, кто они на самом деле: волки! Папашка! Стая волков! А этот, – кивок в сторону Толика, – так матерый волчище… Он уже Зинкин дом успел загнать, у него и билет на поезд в кармане!