— Понятно, — сказала я. — Значит, Один хочет, чтобы мы двигались дальше. Надо где-нибудь раздобыть лодку.

Вскоре мы так замерзли и так истомились от любопытства, что пошли обратно к мельнице. Кошки мяукали под дверью, требуя, чтобы им открыли. Мы впустили их и сами вошли.

Робин сидела, скрестив ноги, на одеяле, и ела — аж за ушами трещало, и лицо у нее снова сделалось розовым. А Танамил передавал ей еду со стола — там стояли такие яства, что и король бы позавидовал. Танамил улыбнулся и предложил нам тоже подкрепиться. Потом он посмотрел на кошек, и перед каждой очутилась рыбина. В мельнице воцарился покой и довольство. Мне думается, Танамил всегда несет с собой эти ощущения. Но сейчас дело было не только в нем, но еще и в Робин. Я оказалась права. Оказалось, что эти двое влюбились друг в друга и собираются пожениться. Робин уже была почти совсем здорова.

Танамил заверил Утенка, что эта еда вовсе не иллюзорна, как утверждал Хэрн. Просто в его силах перенести туда, куда ему нужно, все, что угодно, с берегов ручьев и небольших рек — даже откуда-нибудь с дальнего юга, где мало кто живет. И как раз, когда он это объяснял, в мельницу вошел Хэрн. Он нес с собой Младшего.

— Кто оставил его?! — возмущенно начал Хэрн. И тут он увидел Танамила.

Я боялась, что Хэрн обозлится. Он не обозлился, но держался как-то скованно. Наверное, Матерь поговорила с Хэрном про Танамила. Но Хэрну все равно понадобился почти целый день, чтобы свыкнуться с ним. А Танамил не смотрел на Хэрна, потому, что Хэрн так и держал в руках Младшего, а Хэрн не понимал, чем это вызвано. До этого я не понимала, насколько же для Танамила нестерпимо быть связанным. Он так это ненавидит, что никогда об этом не скажет. А если спросить, лицо его сделается совершенно каменным, и он станет похож на собственное изваяние.

— Амил Орет связан сильнее, чем я, — вот и все, что он сказал, когда я его спросила. А Робин накинулась на меня и велела оставить Танамила в покое. После этого Танамил, кажется, немного смягчился. Он не стал говорить про себя, но сказал мне: — Адон носит сейчас двойные узы. Сперва его одурачила женщина — и в этом он сам виноват. Ну, а второе произошло, когда он уже был связан и не мог действовать против Канкредина в полную силу.

День выдался очень хороший. Хэрн плюнул на свои обязанности при короле, и мы сидели у мельницы, смеялись и пытались придумать, как бы нам подняться вверх по Реке, тайком и от короля, и от Звитта. Танамил сидел, обняв Робин, и был так же счастлив, как и мы, а Робин за этот день съела больше, чем за весь последний месяц. Стоило ей чего-нибудь вообразить, как это тут же появлялось на столе. И я жалела лишь об одном: что с нами сейчас нет Матери. Один разгневался, когда она вышла замуж за нашего отца, и потому Танамилу сейчас нельзя было с ней разговаривать. Танамил не хотел рисковать. А вдруг с Робин произойдет то же самое? Они решили, что вместе попросят у Одного дозволения пожениться.

Жир в огне! Теперь я понимаю, почему Танамил так ненавидит свои узы. Надо мне было слушаться Матерь. Но, по крайней мере, на этот раз главная вина лежит не на мне, а на Утенке. Ладно, расскажу обо всем по порядку.

Мы были очень счастливы. Мы сидели под лучами вечернего солнышка, у открытой двери, выходящей на Реку. Так мне казалось, будто Матерь тоже с нами. Я принесла свою последнюю работу, а потом принялась сшивать первую накидку и обрабатывать края. Танами подошел взглянуть на нее.

— И с чего это я вообразил, будто могу тебя чему-то научить? — сказал он.

Мне было очень приятно это услышать, но я сказала:

— Ты рассказал мне две очень полезные вещи, — и показала ему полосу выпуклого тканья на спине, там, где мы отправились к Канкредину.

— Я был там с вами, — сказал Танамил. — Я знал, что я вам понадоблюсь. Но он и для меня слишком силен. Почти. Хорошо, что он тогда сидел, и что ты изобразила здесь его вытканное заклинание разбитым. А ты понимаешь, что это были еще одни узы для нас для всех?

Я этого не понимала. И испугалась. Танамил сказал, что он ушел, когда Канкредин сказал, что мы можем идти, потому что знал, что Утенок сумеет провести нас через сеть. Конечно же, в первый раз нас провел Танамил. Робин сказала ему, чтобы он никогда больше не ходил рядом с нами. Да, я даже и не догадывалась, что они настолько серьезно поссорились. Мне кажется, это было очень хорошо с его стороны, что он нам помог, и хотя Танамил сказал, что думает про нас про всех, и про Робин в особенности, я все равно поражаюсь этому чуду — перед нами сейчас было все, что только растет на берегах ручьев и рек.

Потом Танамил сказал:

— Мне было так же плохо, как Амилу из-за Кенблит. Но я надеюсь, что мне не придется искупать свою глупость таким же образом.

— В смысле — тем, что ты связан? — спросила я.

— Нет, — сказал он. — Огнем. Лишь тогда, когда было почти совсем поздно, он обнаружил, как одурачить одурачившую его женщину, и заставил ее пообещать, что его каждый год будут помещать в костер. Каждый костер чуть-чуть ослаблял его узы — и так должно длиться до тех пор, ока он не сумеет их разорвать.

Танамил сказал это с такой печалью, что до меня дошло: а ведь Одному, наверное, больно в огне. Я этого раньше не понимала. А мы всегда с такой радостью клали его в костер!

— А ты знаешь, что Один стал золотым? — спросила я Танамила.

— Знаю, — отозвался он, взял мою накидку и присмотрелся к ней. — Это означает, что его узы можно разорвать.

— О чем ты мне говоришь? — спросила я. Бессмертным нужно задавать очень точные вопросы. Иначе они ничего толком не скажут.

Танамил положил накидку мне на колени, и она улеглась толстыми складками.

— Мы называем это волшебными одеждами, одеждами-заклятьями, — сказал он. — Мне кажется, тебе следует использовать это для возвышения Реки. Но я не уверен. То, что ты сотворила, превосходит все, что мне только доводилось видеть. И я не смею рисковать этой вещью и перводить ее на…

Вот тут и стряслось несчастье. К нам с вечерним визитом, навестить Одного, заявился король, а с ним и Джей. Король весело подмигнул Робин.

— Моя дорогая юная леди! Наконец-то вы стали лучше выглядеть! Согласитесь — к ней ведь возвращается здоровье и редкостная красота. А как там мой золотой господин?

Танамил стоял за моим ткацким станком, но король его не видел, равно как и Джей. Мы с Хэрном и Утенком удивленно переглянулись. Робин в это время была занята королем и по сторонам не смотрела. Она сказала, что с Одним все в порядке, а она сама сегодня чувствует себя лучше.

— Отлично! Значит, завтра мы сможем снова двинуться в путь, — сказал наш король. Он прошелся по комнате — совсем рядом с Танамилом, хотя и сам этого не знал, — увидел мою накидку и остановился, будто вкопанный. — Дорогой мой пушистик, это же прекрасно! Теперь я понял, чем было вызвано твое усердие. Как это учтиво и деликатно!

Он взял накидку у меня с колен. Я попыталась было ухватиться за нее, но король отодвинулся так быстро, что я не успела. Я понадеялась было, что его остановит Танамил. Но Танамил стоял, будто его связали. Король приложил накидку к себе. Накидка была на него велика, и сильно велика. Как я уже упоминала, король был невысоким и полным. Но он уставился на Робин, и глаза его радостно заискрились.

— Дорогая, ваша сестра сделала к нашей помолвке воистину королевскую накидку. На когда мы назначим свадьбу?

Когда я поняла, какие у нас у всех лица, я едва не расхохоталась, — хотя на самом деле нам было не до смеха. Мы все были в ужасе, но хуже всех повел себя Утенок — даже хуже, чем Танамил. Он уставился на короля, словно тот был невесть каким чудовищем, и попятился в угол. А Джей оказался еще хуже Утенка. Он пошатнулся, как будто король его ударил, и сердито зыркнул на меня. Очевидно, он думал, что накидка делается для него.

— Но, ваше величество, — возразила я, — эта накидка слишком велика!

— Ничего, мы ее подвернем по подолу и рукавам, — сказал король. — Надо заметить, пушистик, что ты то ли ошиблась в расчетах, то ли думала про другого человека.