Занимались жители Аякучо и собирательством. Но не только собирательством.

Насколько можно судить, здесь уже начали выращивать и домашнюю фасоль, тыквы. Возможно, тыквы и перец были одомашнены до фасоли. Появляются в рационе местных племен «ползучие бобы», употребляется агава, различные травы, кактусы.

Только для сравнения.

В пещере Окампо, в Тамаулипасе кабачки, тыквы, вьющаяся фасоль были найдены в слоях, относящихся к седьмому тысячелетию до н. э. В Техуакане — в слоях, относящихся к шестому тысячелетию. И мы упоминали о присутствии в этих слоях в Кошкатлане маиса.

Следы маиса в Аякучо относятся к более позднему времени, но тоже не столь уж позднему: четвертое-третье тысячелетия до н. э.

Заметим, в Иерихоне, Палестине появление первых злаков относится тоже к седьмому тысячелетию. Ту же цифру примерно в 6700 дают известные нам раскопки в Джармо и Али-Кош.

Помимо Мексиканского очага безусловно существовал, и это один из основных выводов Мак-Нейша, также и. Перуано-Боливийский очаг земледелия.

Провидчески прав был известный советский ученый Н. И. Вавилов, который еще в начале 30-х годов выделил на территории Латинской Америки эти два основных очага первичного одомашнивания растений.

С переходом к производящей экономике население значительно увеличивается. Вот один только пример (мы заимствуем его из интересной книги В. М. Массона «Экономика и социальный строй древних обществ»). В одной из небольших областей Центрального Перу численность населения для эпохи рыболовов и охотников, приблизительно в пятитысячном году, равнялась пятидесяти-ста человекам. Около 2500 года до н. э. (время введения первых культивируемых растений) — сто-сто семьдесят пять человек. Около 1900 года до н. э. (время широкого распространения маиса) — 1500–2000 человек.

Собираемый урожай, и в первую очередь урожай кукурузы, дает возможность жителям, разумеется, в сочетании с собирательством, и в Мезоамерике, и в Перу более успешно, чем в предыдущие времена, сводить концы с концами.

…Нет, право, нелегкая была жизнь у тех племен, которые продолжали (а ведь некоторые из них продолжают и поныне — в дебрях Амазонки, например) зависеть от доброхотства природы. Отнюдь не всюду водилась в достатке дичь, и отнюдь не всегда удавалось заполучить ее, хотя и искусны были охотники. Орехи считались деликатесной пищей, точно так же, как и растения из семейства кактусовых — туны, их съедобные плоды напоминают смокву. А то ведь приходилось употреблять в пищу и мало-мальски съедобные водоросли и всякого рода коренья, в поисках которых надо было порой преодолевать немалые расстояния. И нередки были и такие времена, когда и пауков, и муравьиные яйца, и червяков употребляли в пищу изголодавшиеся люди. Смалывали кости и другие остатки от рыб, змей — и тоже ели.

С возделываемыми растениями жить, конечно, было надежнее.

Не забудем, в Новом Свете не было ни быков, ни буйволов, исчезли к этому времени и лошади; не знали здесь и колеса (разве что на игрушечных повозках). Маис сажали на расчищенных от зарослей участках, взрыхляли почву с помощью примитивных заостренных палок с закаленным на огне концом или позднее — мотыг с каменным наконечником.

Когда поле истощалось, нередко переходили на другой участок, и все начиналось сначала. И все же эффект был достаточно велик.

…В 2300 примерно году до н. э. в Пуэбле, в долине Техаукана, начинается новый период, период Пуррон. Одной из основных его отличительных особенностей становится увеличение числа гибридных сортов маиса. Вплоть до 1500 года до н. э. продолжался этот период. И продукты земледелия начинают играть все большую роль.

И впервые во время фазы Пуррон в долине Техуакана стали выделывать пусть грубую, пусть толстостенную посуду из глины!

Постоянные поселки знаменуют относящееся примерно к тысяча пятисотому году до н. э. начало следующего периода — периода Ахальпан. К тому времени, когда он завершится, население Пуэблы, и не только Пуэблы, выходит на ту финишную прямую развития, которая с необходимостью приводит к образованию раннеземледельческих культур — основе последующего развития местных «цивилизаций маиса».

Базирующееся на возделывании маиса хозяйство. Оседлый образ жизни. Постоянные поселки. И пусть смутно, но уже видны контуры последующих высоких достижений.

…На этом, наверное, можно было бы и завершить эту главу. Мне, однако, хочется рассказать вам еще одну историю.

Право, она того стоит.

Приметное имя получил один из прадедов, простой пастух, который, однако, оказал немаловажную услугу королю.

…В ту пору шли войны с маврами — дело происходило еще в двенадцатом столетии, — и королевское войско попало в неприятную ситуацию: оказалось в окружении, и самое время было разомкнуть неприятельское кольцо. А для этого не худо было бы изыскать возможность ударить противнику в тыл.

Дорогу указал пастух — горную, малоприметную тропу, а чтобы королевские солдаты ничего не перепутали, вбил в нужном месте шест и водрузил на него коровью голову.

Все свершилось как нельзя лучше. Король разбил в той битве мавров (впрочем, до окончательной победы должно было пройти еще около трехсот лет, ее незадолго до открытия Америки одержат Фердинанд и Изабелла), а пастух получил дворянство. И привилегию носить фамилию Кабеса де Вака, что по-русски означает «Коровья голова».

Многое, однако, должно было еще произойти в мире, прежде чем праправнук отважного пастуха попадет в Новый Свет.

И все-таки он оказался там: открытия за океаном не давали покоя многим яростным душам, и выходец из захудалого рода Альваро Нуньес Кабеса де Вака был в их числе.

Все новые и новые корабли подходили к Кубе, Пуэрто-Рико, Эспаньоле, и не иссякал поток искателей приключений, стремившихся в новонайденные земли.

…Кортес успел уже сокрушить государство ацтеков и завоевать Мексику.

Шел 1527 год.

Легенда была давней. Еще более давней, чем подвиг Коровьей головы. Когда она возникла — никто не знает и до сих пор. Рассказывали, будто некий архиепископ вместе с другими беженцами, приверженцами церкви, покинув Испанию в начале восьмого века, — арабы-мусульмане принялись в те годы завоевывать Пиренеи, — направил свой корабль на запад и поселился на дальнем острове, где-то в Атлантике. Со временем остров получил название Антилия. В просторечьи его иногда называли еще и островом Сети Сидади, что по-португальски (епископ был из Португалии) означало семь городов.

Мартин Бехайм, известный картограф, чьей картой пользовался Колумб, на созданном им глобусе в 1492 году так и написал: «Он (остров. — А. В.) был заселен в 734 году… архиепископом из Порту, в Португалии, который бежал из Испании от неверных вместе с шестью епископами и другими христианами — мужчинами и женщинами на корабле, с имуществом, скотом и скарбом».

Бехайм поместил остров далеко к западу от Канарских островов.

Но некоторые современные исследователи считают, что не резон смешивать Антилию с островом Семи городов, что это разные острова, а вернее — разные легенды.

Да, легенды, потому что так и не разыскали по настоящее время Антилию. (Впервые, как утверждают, она появилась на карте в 1425 году). И то, что ее не нашли, некоторые фантазеры использовали в своих целях: это ведь та самая Антилия, которую Льюис Спенс объявил Атлантидой!

В том, что картографы в те времена порой помещали (нередко предположительно) на своих картах несуществующие острова — не было ничего удивительного. Ведь в конце концов карта или глобус отнюдь не всегда отражали реальное положение дел: что-то по мере открытий добавлялось, что-то отметалось. Нередко просто неверными оказывались почерпнутые картографами из старых карт, из описаний древних или средневековых: путешественников сведения.

Ни Колумб, ни другие мореплаватели его времени никаких островов с семью городами не нашли.