Родни приподнялся. И пока он поднимался, до него донесся стон Робина. С этим стоном смешались вопли Джоанны, невнятный лепет Джеффри и гул резни в комнате наверху. Он крепко сжал камень в правой руке, и ярость вспыхнула в нем с такой силой, что его затрясло.

Он прикинул расстояние до затылка Притви Чанда, и спросил, стараясь тщательно выговаривать слова:

— Так ты на нашей стороне?

— Я же сказал, капитан-сахиб, я на стороне Индии, но думаю…

Родни изо всех сил ударил его камнем. Череп Притви Чанда треснул, а он все бил и бил, повторяя:

— Вот тебе, свинья вонючая! Вот тебе! Вот тебе!

Он остановился, пошупал месиво, в которое превратилась голова Притви Чанда, и его губы изогнулись в кривой ухмылке. Этот, во всяком случае, уже не выдаст их кровожадной суке, засевшей в крепости. Что это Борджиа сказал в Синиджалье? «Нет ничего слаще, чем заманить в ловушку тех, кто показал себя мастерами обмана».[111] Все верно. В будущем с индусами нужно следовать только этому принципу. Обман и еще презрение.

Он вытер руки о траву, закинул кольцо Рани в кусты и следом затащил туда же труп Притви Чанда. Потом опустился в воду рядом с миссис Хэтч и пробормотал:

— Так, болван один. Я убил его.

Голова у него просто раскалывалась, но чувствовал он себя прекрасно и был по-настоящему счастлив. Так-то лучше. Попозже он так же расправится с Серебряным гуру и рани. Девану придется ждать смерти дольше, и уж он постарается, чтобы под рукой оказался огонь. Деван… Ну, конечно! Теперь он понял, почему этот черномазый мудак так любил убивать. Это и впрямь было восхитительно. Он подумал, что миссис Хэтч как-то странно на него смотрит, но едва обратил на это внимание, потому что мысленно спускался все ниже и ниже по жаркому, залитому красным светом и заваленному окровавленными телами коридору.

Прямо над головой раздался хриплый голос Пиру:

— Сахиб, вы где?

Он подал ему Робина, потом выкарабкался сам, вытащил миссис Хэтч, и пошел следом за Пиру через глубоко вдающуюся в поля рощу. Знакомая повозка уже стояла на опушке; он мог бы странствовать в ней вечно, но все вышло к лучшему. Теперь он понимал, что произошло, и знал, кто его враги. Он забрался внутрь, улыбаясь про себя, и напрягая мускулы рук. Там уже прятались две женщины. Одной была Кэролайн, значит, вторая — Ситапара. Когда все они набились в тесное пространство, Пиру опустил занавески. В воздухе стоял густой пряный запах пачулей с острым привкусом бетеля. Пиру тихо свистнул, и быки в ярме тронулись с места.

Примерно полчаса все сидели, напряженно вытянувшись и не говоря не слова, пока повозка медленно скрипела через поля. Три женщины никак не могли расслабиться, но Родни откинулся назад: ему было спокойно и уютно, потому что он знал, что никакой погони не будет. Только он не мог сказать об этом Кэролайн — пришлось бы рассказать о Притви Чанде, а тогда она так посмотрела бы на него, что ему бы стало стыдно. Все равно. Он сделал это ради нее и Робина, и когда-нибудь она еще будет ему благодарна.

Наконец, телега остановилась и Пиру пробормотал:

— Обезьяньий колодец. Ни одной живой души.

Ситапара прошептал:

— Погоди. Сьедь с дороги.

Она наклонилась вперед и все придвинулись к ней. Она продолжала по-французски:

— Я велела Пиру отвезти вас в Чалисгон. Оставайтесь там, пока ребенок не поправится. Хотела бы я увидеть его днем. Мадемуазель говорит, что он очень хорошенький. Дорогу Пиру знает. У меня там друзья, они вас укроют и о вас позаботятся. Рани там любят не больше, чем здесь, так что вы будете в безопасности.

Кэролайн, сидя напротив, держала на руках Робина. Она сказала:

— Спасибо, Ситапара. Вы нам очень помогли. Но больше не надо рисковать. У нас есть винтовка. Возвращайтесь в город, благослови вас Господь.

— Сейчас пойду. Еще минуту. Тут деньги — сотня рупий в серебре чеканки Компании. Берите. У меня их много. Вернете, когда сможете, если захотите — с процентами. Но самый лучший способ заплатить мне долг — повесить рани. Я начала подозревать, что они затевают, когда появился жирный купец из Калькутты. Я его знаю, и знаю, что он приезжает, только если речь идет об огромной прибыли. А потом, в самом конце Холи, деван вдруг засадил меня в тюрьму. Должно быть, они обнаружили, что я сносилась с вами в Бховани. В воскресенье меня выпустили. Запомните — оставайтесь в Чалисгоне, пока и ребенок, и вы все не окрепнете. Иначе жара и дороги убьют вас раньше, чем деван. Тише едешь — дальше будешь. Можете во всем рассчитывать на Пиру. Он вовсе не такой уж бесполезный старый дурень. Вы, кажется, уже смогли в этом убедиться.

Родни заерзал и она свирепо набросилась на него:

— Espėce de chameau! Будьте же благоразумны! Вы погибнете, если не будете доверять хоть кому-нибудь! Верьте мне, Пиру и жителям Чалисгона, и вы сумеете спастись.

Родни провел языком по губам. Совсем недалеко, в нескольких футах на дне колодца лежало тело Шамсингха, и повсюду были кобры. Это было плохое место, полное призраков и змей, и Ситапара была его частью. Когда она встанет, чтобы идти в город, может, сказать, что ему надо выйти на минутку — и пойти за ней? Это будет легко и приятно. Она наверняка участвует в заговоре; это наверняка ловушка. Само собой, Пиру тоже придется убрать прежде, чем они достигнут Гондвары — иначе он их выдаст. За ним надо смотреть в оба, уж слишком он ловок с этим своим чертовым черным шелковым платком. Опасный человек, и обманщик, как все индусы. Сейчас самое главное — как можно быстрее добраться до Гондвары. Притви Чанд сказал чистую правду — таким дрожащим и запинающимся голосом невозможно лгать. И, кроме того, ни один индус не сумеет обмануть его, Родни. У него сверхчеловеческая способность чувствовать, когда они врут, а врут они всегда.

Ситапара сказала:

— Думаю, сейчас вы в безопасности. Я поехала с вами, потому что стоит любому кишанпурскому солдату меня увидеть, и он в жизни не осмелится обыскать повозку. Я им хорошо известна.

Последние слова она произнесла с горечью.

Она поднялась и спустилась на землю прежде, чем Родни успел ее остановить. Он двинулся было за ней, но Кэролайн коснулась его руки; он вздрогнул и снова сел.

Пиру и Ситапара о чем-то шептались. Он уловил только несколько слов:

— Знаешь, что делать?

— Да. Джай рам, сестра.

— Джай рам.

Итак, Пиру знает, что делать? Кое-кто тоже знает. Он пошарил по ремню, чтобы убедиться, что и крючок для штыка, и ножны на месте. Повозка двинулась, он обхватил руками колени и закрыл глаза.

Предатели. Убийцы. Свиньи. Теперь важно только одно — отвоевать все обратно. Роковой ошибкой было забыть, что англичане — завоеватели, а не друзья. Поэтому не должно быть ни мира, ни пощады до тех пор, пока все до индусы до последнего не станут ползать под ногами. Они так и должны остаться навеки — под ногами. Чтобы и через сто лет на памятниках можно было прочитать: «Здесь английские дети горели заживо в своих кроватках, а английских женщин резали на куски черные животные, которых вы видите вокруг. Помните!»[112] И ста лет не хватит, чтобы отомстить за унижение. Старого негодяя Шер Дила, должно быть, застрелили во время драки из-за добычи; Лахман и все остальные успели удрать. А он-то, дурак, еще из-за них переживал! Конечно, потом снова появятся и индийские сипаи, и индийские слуги, но, видит Господь, теперь все будет совсем по-другому! Следующие несколько месяцев заложат основания для новых отношений — холодных, четких и суровых, как гранит. Из-за моря приплывут английские солдаты. Они узнают, что произошло в Бховани и Кишанпуре, и отомстят тысячекратно. Родни сам поведет их. Он найдет слова, чтобы рассказать о Бховани. Он заставит их увидеть кровь, услышать крики и испытать леденящий ужас предательства.

В конце концов, он же профессиональный военный. Нет никакого смысла позволять кровавой ярости слепить разум. Сначала победа, потом месть; не будет победы, не будет и мести. Если бы не существовало иностранных держав, и Англия была одна в целом свете, с подавлением мятежа можно было бы и не торопиться. Но иностранные державы существуют. И Франция, и Россия наверняка будут ликовать, и начнут строить такие козни, что у Англии может просто не хватить войск для полной победы.