- Неужели?

- Представь себе. Разве ты не понимаешь? Откуда, скажи на милость, у Гарольда вдруг появилась бы корова? Если ценный предмет исчезает из коллекции, а на следующий день викарий как ни в чем не бывало возвращает его владельцу, этому викарию придётся как следует попотеть, объясняя, где и каким образом он его раздобыл. Ежу ясно, нам был нужен вор со стороны.

- Вот теперь я понял. Ты хочешь, чтобы я надел чёрную маску, проник через окно в комнату, стянул objet d`art и передал его Свинке? Ну-ну.

Я говорил с горькой иронией, которую нельзя было спутать ни с чем, кроме горькой иронии, но Стефи посмотрела на меня с восхищением и одобрением.

- Умничка, Берти. В самую точку. Но маску надевать не обязательно.

- Тебе не кажется, чёрная маска поможет мне войти в роль? - спросил я всё с той же гор. ир.

- Ну, как хочешь. Тебе виднее. Самое главное - это залезть в окно. Не забудь про перчатки, чтобы не оставить отпечатков пальцев.

- А как же.

- Гарольд будет ждать тебя в саду. Отдай ему корову как можно скорее.

- Чтобы пораньше сесть в Дартмур?

- Не говори глупостей. Естественно, в схватке тебе удастся бежать.

- В какой схватке?

- После чего Гарольд, весь в крови, вбегает в дом:

- В чьей крови?

- Я сказала, в твоей, но Гарольд сначала не согласился. Понимаешь, нам нужны следы борьбы, чтобы зрелище было более захватывающим, и я предложила, чтобы он разбил тебе нос. Но Гарольд утверждает, будет куда правдоподобнее, если оба вы будете забрызганы кровью. В результате мы договорились, что вы разобьёте носы один другому. А затем Гарольд перебудит весь дом, покажет дяде Уаткину серебряную корову и объяснит, как было дело. Дальше всё пойдёт как по маслу. Я имею в виду, не сможет же дядя Уаткин просто сказать «спасибо» и пойти спать. Если в нём есть хоть капля порядочности, он должен будет тут же раскошелиться на приход. Правда ведь прекрасный план, Берти?

Я встал со скамейки. Лицо у меня было холодным и каменным, если вы меня понимаете.

- Бесподобный. К сожалению:

- Я тебе всё разжевала и в рот положила. Сам видишь, дело плёвое и займёт не больше десяти минут твоего драгоценного времени. Надеюсь, у тебя не хватит наглости заявить, что ты отказываешься выполнить мою просьбу?

- Не бойся, хватит. Естественно, отказываюсь. Даже не надейся.

- Берти, ты большая свинья.

- Если я и свинья, то практичная и рассудительная. К серебряной корове я не подойду на пушечный выстрел. Говорю тебе, я знаю Свинку. Не могу точно сказать, где он даст маху, но, можешь не сомневаться, ему удастся найти способ засыпаться самому и посадить всех нас в хорошую лужу. А теперь гони мне книжку.

- Какую книжку? А, ты имеешь в виду записную книжку Гусика.

- Да.

- Зачем она тебе?

- Затем, - мрачно ответил я, - что растяпа-Гусик не подходит на роль её владельца. Он способен снова её потерять, а в этом случае она может попасть в руки твоего дяди, а в этом случае он наверняка взбеленится и наложит вето на свадебные торжества, а в этом случае я влипну по самые уши.

- Ты?

- Собственной персоной.

- Ты-то здесь при чём?

- Сейчас расскажу.

И в нескольких словах я обрисовал ей события, происшедшие в Бринкли-корте, ситуацию, сложившуюся в результате этих событий, и ужасную участь, которая ждала меня, если Гусику дадут от ворот поворот.

- Пойми меня правильно, - продолжал я, - когда я говорю, что готов скорее повеситься, чем связать себя брачными узами с твоей кузиной, Медлин, я не хочу сказать о ней ничего плохого. Для неё тут нет ничего обидного. Точно так же я отнёсся бы к мысли о женитьбе на многих, самых прекрасных женщинах мира. Есть определённый тип особ слабого пола, которых можно уважать, боготворить, восхищаться ими, но только издали. При малейшей попытке с их стороны подойти поближе надо брать в руки резиновую дубинку. Именно к данному типу особ принадлежит твоя кузина, Медлин. Очаровательная девушка, идеальная пара Огастесу Финк-Ноттлю, но муравей в штанах для Бертрама.

Она буквально впитывала каждое моё слово.

- Да уж, нашу Медлин иначе как «Прости меня, господи!» не назовешь.

- Я бы никогда не назвал её «Прости меня, господи!» Слишком сильно сказано, а я человек воспитанный. Но раз уж ты сама употребила это выражение, считай, я под ним подписался.

- Я даже не подозревала, что у вас такие сложные отношения. Неудивительно, что тебе позарез нужна записная книжка Гусика.

- Вот именно.

- Подожди, дай подумать.

На её ангельском личике вновь появилось невинное, мечтательное выражение. Приподняв ногу, она нежно помассировала туфлей спину Бартоломью.

- Кончай валять дурака, - сказал я, раздосадованный задержкой. - Гони книжку.

- Минутку. Сначала я должна разобраться в своих чувствах. Знаешь, Берти, мне ведь придётся отдать записки Гусика дяде Уаткину.

- Что?!

- Так велит мне моя совесть. В конце концов, я всем ему обязана. Долгие годы он был мне вторым отцом. Разве мне не следует поставить его в известность о том, как относится к нему будущий зять? Я имею в виду, старикану не сладко придётся, когда он потом выяснит, что пригрел на своей груди не безвредного тритонопомешанного, а гадюку, злобно шипящую каждый раз, когда он хлюпает супом. Впрочем, ты так любезно согласился украсть для нас с Гарольдом серебряную корову, что ради тебя я готова утихомирить свою совесть.

Мы, Вустеры, отличаемся небывалой сообразительностью. Не прошло и пяти минут, как мне стало ясно, на что она намекала. А разобравшись в её черных мыслях, я задрожал с головы до ног.

Как говорится в детективных романах, она запросила свою цену за документы, другими словами, после того, как за завтраком меня шантажировала тётушка, её сестра по духу взялась шантажировать меня перед обедом. Даже в наш послевоенный век распущенных нравов это, знаете ли, было слишком.

- Стефи! - вскричал я.

- Можешь кричать «Стефи!» до посинения, всё равно никто тебе не поможет. Либо ты выполнишь мою просьбу, либо дяде Уаткину завтра утром за яйцами и кофе предстоит увлекательное чтение. Советую тебе хорошенько подумать, Берти.

Она встала, дёрнула Бартоломью за ошейник и пошла по аллее, но прежде чем свернуть к дому, обернулась и бросила на меня через плечо многозначительный взгляд, пронзивший моё сердце, словно кинжал.