Было совсем темно, когда мужчина лет двадцати пяти – тридцати, обладатель темных длинных волос и пронзительного настороженного взгляда из-под густых, почти сросшихся над переносицей бровей, повернул ключ в замке зажигания и, заглушив движок, расслабленно откинулся на спинку сиденья. Менее чем за семь часов он сумел оставить позади себя шестьсот километров шоссе, под завязку забитого неповоротливыми дальнобойными фурами и тихоходными крестьянскими грузовичками, груженными капустой или навозом. Наконец добрался до места и вот теперь, уткнувшись радиатором в массивные железные ворота, терпеливо дожидался, когда небольшая калитка рядом с воротами распахнется и из нее вразвалочку выплывет здоровенный детина в униформе охранника и с плоской дубинкой-металлоискателем у правого бока.

Мужчина представил, как детина влезет в правую переднюю дверцу, бухнется на пассажирское кресло и первым делом потребует предъявить документы. На то, чтобы тщательно сверить фотографии на паспорте и правах с физиономией водителя, ему потребуется не меньше минуты, после чего он удовлетворенно хрюкнет, вернет ксиву мужчине и, неуклюже выбираясь из салона наружу, небрежно бросит через плечо: «Идите за мной. Я провожу. Ключи зажигания оставьте в замке, мы сами поставим машину». И, не оглядываясь, точно зная, что гость дисциплинированно плетется следом за ним, потопает обратно к калитке, за которой в тесной сторожке их будут поджидать еще как минимум двое крепких парней в пятнистом камуфляже и высоких армейских ботинках. Они безразлично поздороваются с посетителем – если удосужатся поздороваться вообще, – спросят: «Оружие? Диктофон? Микрофоны?», и, получив правдивый ответ: «Нет ничего», примутся тщательно исследовать содержимое карманов гостя и ощупывать складки его одежды. Потом, строго соблюдая инструкции, пошарят сканером и металлоискателем вокруг «подозреваемого». И, конечно же, ничего достойного внимания не обнаружат. Ни «жучков», ни вольты, ни даже какого-нибудь безобидного брелока в виде миниатюрного перочинного ножичка на связке ключей от квартиры. Ничего-ничего. По той простой причине, что ничего подобного у него нет. Надо быть законченным идиотом, чтобы, отправляясь в гости к страдающему манией преследования Хопину, пытаться пронести с собой что-то, что может вызвать у его бдительных церберов малейшее подозрение.

Сегодня днем, когда договаривался с Хопиным о визите к нему домой, он русским языком сказал: «Как подъедешь, вставай напротив ворот и сиди в своей тачке, жди кого-нибудь из охраны». Вот только о том, сколько следует ждать, не было сказано ни единого слова. А ведь действительно, сколько? Пятнадцать минут? Час? До завтрашнего утра? До второго пришествия?»

«… Сразу от этой отравы он не загнется, – еще в Твери объяснял темноволосому мужчине один из местных бандитов, показывая, куда следует нажимать, чтобы циферблат откинулся в сторону. – Сам я этой штуковиной, правда, ни разу не пользовался, но в инструкции как-то читал, что человек, которому она попадает внутрь, лишь часов через шесть начинает ощущать легкое недомогание. Потом появляется тошнота, резь в желудке, слабость, потливость. Потом судороги. Потом паралич. Дальше пациент мечтает уже не о том, чтобы выжить, а о том, чтобы сдохнуть. И поскорее. Не знаю, скоро или не очень, но это ему гарантировано наверняка. Еще не было никого, кто сумел бы сожрать эту гадость и не отправиться к праотцам». – «Шесть часов… Итак, у меня будет полным-полно времени на то, чтобы свалить». – «И не только на это, – заметил тверчанин, осторожно кладя часы-убийцу на стол. – Чем хороша эта отрава, так это тем, что обнаружить ее в крови мертвяка невозможно. Я не спец и не знаю, что в трупешнике происходит, но этот яд то ли распадается на какие-то безобидные составляющие, то ли вообще выводится из организма. Короче, ни у одного трупореза, скольки пядей во лбу он бы ни был и какой бы аппаратурой ни располагал, нет ни единого шанса на то, чтобы что-то понять. В своем заключении он, чтоб не лажаться, объявит причиной смерти что-нибудь вроде обширного инсульта или отравления пищевыми продуктами. А ты в результате будешь чист, как Папа Римский. А если у кого в голове и забрезжат какие-то смутные подозрения, то никаких конкретных предъяв тебе все равно никто подогнать не сумеет». – «Хм, недурственно. – Мужчина взял со стола часы и аккуратно застегнул тонкий кожаный ремешок у себя на запястье. – Мечта террориста или маньяка. Насколько я знаю, подобные штучки держат в неприступных хранилищах за сотней замков, и какой-нибудь Усама бен Ладен готов отдать за них половину своего состояния». Тверчанин еле сдержался, чтобы не рассмеяться. «Да с какого ты дерева слез? Отстал лет на пятнадцать от жизни! Сейчас такие часы может купить по дешевке любой лох на любой барахолке. И это ничуть не сложнее, чем добыть чек героина. Были в хрусты, и тебе за них найдут хоть обогащенный плутоний…»

Он полулежал, утонув в низком глубоком диване, установленном в дальнем углу просторной комнаты, три стены которой были закрыты до самого потолка книжными стеллажами. Паркетный пол в центре комнаты был покрыт большим овальным ковром. Посередине ковра стояли невысокий журнальный столик со стеклянной столешницей и четыре массивных, обитых светло-коричневой кожей кресла. Если не принимать в расчет невысокой стремянки, с которой удобно добираться до верхнего яруса стеллажей, и нескольких торшеров, расставленных по разным углам библиотеки, вот, пожалуй, и вся мебель, заполнявшая комнату. Правда, в простенке между двумя закругленными кверху окнами еще было сооружено нечто вроде буфета, выставившего напоказ короткую культю барной стойки, больше напоминающей гладильную доску.

Когда Разин зашел в библиотеку и остановился у входа, тщательно притворив за собой дверь, Хопин поднял на него взгляд, но уже через секунду вновь погрузился в изучение массивного фолианта, раскрытого на коленях.

– Если я вдруг не вовремя, Аркадий Андреевич, вы только скажите, и я подожду снаружи, – негромко и внешне спокойно произнес посетитель, но, вслушавшись повнимательнее, в его голосе можно было бы уловить легкий налет раздражения.