– Хорошо, загляну. Целуй от меня Аленку.

– Ага… Приготовься. Саныч останавливаться не будет. Притормозит децл, и только. Так что вскакивай на ходу. Не промахнись.

Локомотив уже почти доехал до нас. Сейчас он полз со скоростью выдохшегося марафонца. Из кабины на открытую площадку вышел молодой парень в замасленной телогрейке, поприветствовал нас взмахом руки и облокотился на железные перила, внимательно наблюдая за тем, как я готовлюсь взять старт.

– Макса! Здорово! – прокричал парень, а я в этот момент взял ускорение, уцепился за поручень и легко вскочил на нижнюю ступеньку крутой железной лесенки. Поднялся вверх еще на пару ступенек, обернулся и помахал на прощание Максу.

– Ленку целуй от меня! – напомнил о своем поручении.

– Ага! – Послушно кивнул Максим. – А кукушка… – шум машины заглушал его голос, и как он ни старался, как ни кричал, я не мог расслышать ни слова. Впрочем, нет. -…врала…

Кажется, он пытался меня предупредить, что проклятая птица мне наврала. Или наоборот – не наврала. Прокуковала правду про тридцать восемь лет жизни. Эх, хотелось бы, чтобы это было именно так.

До Микуня мы ползли дольше четырех часов. Сан Саныч – маленький кругленький мужичонка в промасленной до кожаного блеска спецовке напрочь опровергал расхожее мнение о том, что все маленькие кругленькие мужички, как правило, болтливы и суетливы. За четыре часа он не проронил и десятка слов. Впрочем, как и его помощник – молодой парень, который всю дорогу мучился с жесточайшего похмелья, а потому предпочитал теплой кабине открытую площадку, с которой очень удобно было блевать на насыпь; где не так воняло соляркой и солидолом, а прохладный ветерок, задувающий из тайги, вытеснял из организма винно-водочные пары.

Мне предложили сравнительно чистый стул, предназначенный, как я догадался, для пассажиров, и я, устроившись в углу кабины, чтобы не путаться под ногами, достал из кармана книжку в потрепанном бумажном переплете с интригующим названием «Все симпатичные девушки – змеи». Меня хватило на тридцать страниц, после чего я отложил в сторону бредятину про двух клофелинщиц, которые развели на фишки сразу троих воров в законе и теперь надеются сбежать от возмездия за бугор. «Да ты видел ли, падла, – подумал я об авторе книжки, – хотя бы издалека хоть одного вора, чтобы сочинять про них такую бодягу? Ты за всю жизнь снял на обочине хоть одну наркоманку-минетчицу за полсотни рублей? Это уж не говоря о профессионалках, работающих на доверии…» Мне стало скучно.

– Здесь что, пассажирские поезда не ходят? – спросил я у машиниста.

– Тута ходит дизелек до Венденги. Раз в сутки, – коротко проинформировал меня Саныч, даже не обернувшись. Всем своим видом продемонстрировав: мол, едешь, дружище, и едь, а машиниста при исполнении дурацкими вопросами не отвлекай.

«Ну и черт с тобой!» – решил я и пошел на открытую площадку (не ту, на которой проветривался похмельный Витя Кроватка, а с противоположной стороны тепловоза) любоваться природой. И простоял там не менее часа, пока не замерз. Потом вернулся в кабину и опять читал «Девушек-змей». Потом меня опять потянуло на свежий воздух.

– Сколько ехать еще? – спросил я у Саныча.

– За час уложимся, если не простоим, – буркнул в ответ машинист и обложил изысканным матом своего все еще не пришедшего в чувство помощника. А я снова вышел из кабины на боковую площадку.

Тепловоз прогремел по мосту над узенькой каменистой речушкой, на берегу которой я заметил небольшую деревню. Еще одна деревушка попалась нам на пути через несколько километров. Потом мы проехали неохраняемый переезд с узким асфальтированным шоссе, у которого стоял красный автобус ПАЗ. А впереди показалась еще одна небольшая деревня. Потом – длинная широкая пожня[31] с несколькими высокими зародами[32] , укрытыми полиэтиленовой пленкой.

Следы цивилизации попадались буквально на каждом шагу. До Магистрали оставались считанные километры. Проведя больше трех лет в поморской глуши, я возвращался в большую жизнь. И чем-то она встретит меня?..

– Зайди-ка, – выглянул из кабины Сан Саныч. – Сейчас прибываем. Ольга тебя еще до станции выйдет встречать. Мимо нее не проскочим. На ходу спрыгнешь. Мы тута не быстро. – И машинист, даже не обернувшись, протянул мне на прощание руку. – Удачно дальше добраться тебе. – И все. Больше ни слова я от него не дождался. Серьезный маленький кругленький мужичок…

Я снова вышел из кабины на площадку, облокотился на поручень.

Наш товарняк потихонечку втягивался в Микунь. Слева вдоль железной дороги протянулась асфальтированная дорога, по которой нас обогнали две легковушки. Справа – длинные бревенчатые сараи, потом бетонный забор с традиционной для российских железнодорожных станций надписью, выполненной метровыми буквами, «НЕ КУРИТЬ». Забор закончился и появились трехэтажные блочные дома. Самые настоящие многоквартирные дома, образующие небольшие дворики с обычными детскими площадками и полуразрушенными помойками. После четырех лет отчуждения от всех этих городских символов, я взирал на них с восхищением дикаря. Пастух из Монголии, подлетая к Нью-Йорку со стороны океана, наверное, любовался бы так небоскребами Манхэттена.

Тепловозик свистнул и начал сбавлять ход. Громыхнул на нескольких стрелках. Одноколейка, по которой мы въезжали в Микунь, разветвилась, как генеалогическое дерево многодетной семьи. А впереди по курсу я уже приметил женскую фигурку в длинном демисезонном пальто и с пышной светлой прической. Дюймовка. Приехали!

Я приоткрыл дверцу в кабину, буркнул Сан Санычу:

– Спасибо. До встречи. – И, не дождавшись ответа, спустился по лесенке и соскочил на насыпь. Под подошвами сапог заскрипел мелкий гравий.

– С прибытием. – Накрашенная мордашка Дюймовки расплылась в широкой улыбке. Мне в шею ткнулись аппетитные пухлые губки. – Ой, перемазала! – Тыльной стороной ладони Ольга стерла мне с шеи следы помады. – Пошли, Коста. Пошли. Не хрен тута отсвечивать. Мусора здешние ой заморочные! Нюх на нового человека, как у лайки на белку. Ни приведи Господь, повстречаем, и полезут ксиву у тебя проверять. Сам ведь понимаешь, что за места здесь такие…