– Пишем дальше: «После ознакомления с актами...»

– Скажите, пожалуйста, слово «акт» пишется с двумя «к»?

На сей раз он сам поднял меня с кресла, и я получила два шлепка, совсем слабеньких, по правой и по левой ягодицам. Мы писали уже приблизительно четверть часа, но успели заполнить только несколько строк, потому что я чуть ли ни каждую секунду должна была вставать, чтобы получить очередную порцию причитающегося мне наказания, каждый раз на один удар больше. Однако они не причиняли никакой боли. Моя попа даже не покраснела. Я делала вид, будто трепещу перед ним от страха, и после того, как он несколько раз ударял меня, прижимая при этом мою грудь к своим коленям, его старенький малюсенький приборчик начинал, было, немножко приподниматься, но тут же опять закорючкой обвисал вниз.

Я больше уже совсем не садилась во время писания, а с крайне робким видом стояла и переспрашивала каждое слово. Лицо его становилось всё строже и морщинистее, однако радость ему это доставляло огромную. Когда он снова продиктовал мне очередное дурацкое слово, правописания которого я не знала, и опять стал укладывать меня к себе на колени, его рогулька на мгновение встала почти вертикально, судорожно вздрогнула и упала, так и не выделив в итоге ни единой капельки спермы! Он быстро отпустил меня, повернулся ко мне спиной и, застёгивая ширинку, с бледным, как полотно лицом пробормотал:

– Пардон.

Тут я не удержалась и прыснула, однако быстро отвернулась при этом и закрыла лицо ладонями! Да, это оказался тот самый сумасбродный надворный советник, с которым раньше имела дело Штеффи и о котором она мне тогда рассказывала! Итак, сейчас я была в гостях у надворного советника по прозвищу «Пардон». Я смеялась так, что у меня тряслись плечи, и всё внутри клокотало! Однако он решил – таким идиотом может быть только мужчина – что я плачу от боли! Он принёс какой-то влажный платок, холодным компрессом приложил его к моей попе, а потом совершенно серьёзно и сочувственно произнёс:

– Я и сам весьма сожалею об этом, фрейлейн Жозефина! Однако без наказания никак не обойтись!

Когда я снова оделась, он вручил мне белый, запечатанный конверт и проводил до дверей:

– Мы продолжим нашу диктовку во вторник, фрейлейн Жозефина!

Из чистого озорства я сделала в ответ застенчивый книксен, после чего он только ворчливо добавил:

– Но ровно в четыре часа, и горе вам, если вы опоздаете хоть на минуту!

И я выскользнула за дверь. Стремглав сбежала на первый этаж! В конверте лежали две банкноты по десять гульденов, это было просто великолепно! Первым делом я уселась на подоконник и от души высмеялась! Я сидела прямо возле двери в квартиру домоправителя, и моё прысканье и хихиканье наверняка были услышаны там, потому что дверь внезапно приотворилась, и в образовавшуюся щель выглянула взъерошенная, высоколобая голова со вздёрнутым пунцовым носом и маленькими водянистыми глазками, в обладателе которой я сразу определила чеха!

– Што вы сдесь делаете? Давайте-ка, идете себе с богом дальше! – с акцентом проговорил домоправитель.

– Нет, я ещё немного посижу тут!

– Этого не можно! Вы своими воплями весь дом переполошите! Вы, верно, были у придурковатого надворного советника?

Я только утвердительно кивнула, ответить толком мне мешал душащий меня смех.

– Ну как, много он тебя мучил, старый перечник? Ты больно-то не расстраивайся, красавица, если тебе для любви што надобно, заходи ко мне!

С этими словами он ухватил меня под руку, и я оглянуться не успела, как оказалась по ту сторону двери, в квартире домоправителя. Там пахло сыростью, воздух был затхлым, и к тому же царила почти абсолютная темнота. Дальше события разворачивались стремительно. Не оставив мне времени на размышления, он швырнул меня на софу, которая была такой древней и растерзанной, что пружины впились мне в спину, и старая рама при падении заскрипела так жалобно и пронзительно, что ангелы на небесах, верно, заткнули уши. Я приложила палец к губам, дескать, он не должен так громко шуметь, однако домоправитель только махнул рукой и тут же взгромоздился на меня. Только вот из-за охватившего его возбуждения он не сразу сумел попасть в цель и толкался своей чешской скалкой вокруг да около и, кроме того, от него разило водкой. Я конечно рисовала себе в перспективе что-нибудь более интересное, но иногда нашей сестре следует позволить прочистить себя с песочком и таким «ухажёрам», потому что люди этого рода занятий в нашем ремесле всегда могут пригодиться. А он был домоправителем, и если я его «красиво оформлю», то наверняка смогу и ночью, когда двери парадного запираются, подняться к своему надворному советнику. Во время пьяных попыток взбудораженного чеха проникнуть мне под живот ветхая софа стонала, скрипела и хныкала каждый раз точно грешная душа в аду, и, чтобы ускорить процесс, я немного приподняла крестец, после чего швабра домоправителя сама собой водворилась на место. Он тут же принялся наносить быстрые, увесистые, но по возможности тихие удары и сказал мне:

– Ты того, не пугайся, лапочка, тут рядом старуха моя стирает бельё, цельный день.

И действительно, я услышала, как в соседнем помещении жена домоправителя, полоскала и тёрла бельё в неистовом вдохновении исполнения домашних обязанностей, тогда как господин супруг со всей прытью предавался удовольствию, вольной или невольной соучастницей которого оказалась я.

– Я рад... все так замечательно... то е так добрже... што и нашему брату что-то перепадает... старуха моя просто ведьма... дозволюэ мене только по святым праздникам, а там, глядишь, всякий раз дитятки появляются... четыре кашееда уже у меня... господи прости... ты добрже все робишь... просимо, ещё потолкать немножко... а прделка, попочка у тебя как железная... такой у меня ещё не было... а теперь я уже буду стрелять... ещё так, сейчас... вот, поехали... а-а-ах... бу-бу-у-у!

И тут я получила такую прекрасную клизму, что только держись! Мне это даже доставило удовольствие! Потом он сполз с меня, на цыпочках прокрался к комоду, осторожно открыл скрипящую дверцу и принялся рыться во всяком тряпье. Из какого-то замызганного чулка он извлёк гульден и подал его мне, из благодарности, как я понимаю. Я такого не ожидала.

– Вот возьми, срдечко моё... симпатичная девушка всяко в этом нуждается... Йезус-Мария... только бы старуха ни о чём не проведала... но то было прекрасно... надолго запомянем... а теперь, иди с богом, сокровище мое, сервус, наздар!

Он действительно оказался славным малым, этот домоправитель. Если бы каждый умел так отдать последнее, что имеет! И для меня урок, даже если ты из «лучших», никогда не следует пренебрегать случаем. Этот гульден я вручила Францу в кафе в качестве чаевых. Он быстро спрятал его в карман и фальшивым голосом произнёс:

– Я, лапочка, даже не рассчитывал на такое вознаграждение. Всегда готов с радостью услужить даме!

Произнося это, он пощекотал мне запястье, что привело меня в ярость:

– Послушайте, уберите-ка руку! Я не терплю такой фамильярности. Как вам это вообще пришло в голову?

Он с хамским и коварным видом ухмыльнулся в ответ и только проговорил:

– Ну ладно, ладно, принцесса, старый Франц имел в виду совершенно другое!

Этот ресторанный распорядитель с первого взгляда вызвал во мне отвращение, он был маленьким, жирным и бледным, и всегда смотрел исподлобья. Однако он постоянно крутился рядом с моим столиком, и всё время пытался завязать со мной разговор. Я, как могла, избегала общения с ним, но, тем не менее, из всего мной заработанного неизменно давала ему всякий раз гульден на чай. А однажды он получил от меня сочную оплеуху. Я отправилась в туалет, который находился непосредственно рядом с мужским клозетом, туалетной прислуги в этот момент не оказалось на месте, и, когда я как раз хотела закрыть дверь, Франц, последовавший за мной по пятам, просунул в щель ногу. Затем он извлёк из штанов свой хвост, нахально подмигнул мне и сказал:

– Я тебе уже представлял этого господина? Он давно уже хочет с тобой познакомиться! Он, правда, толстоват немного, но держится молодцом.