Зажгли свет, задержанный встал. Не верилось, что все позади, что Суходольский — вот он, здесь, непонятно апатичный, вялый, даже злые глаза при ярком свете потухли, словно закатились. И вдруг засмеялся Ермаков весело, разряжающе:

— Это же зажигалка! — воскликнул он и подбросил на ладони черненькую игрушку пистолетика. — Ну и жук!

Урсу зло сплюнул:

— А я-то испугался! — И пояснил, торопливо одеваясь: — Он вечером пришел. Деньги требовал, но откуда у меня? А потом сказал, что переночует, а утром я должен деньги найти, иначе убьет. Я испугался, знал ведь, почему он скрывается, а тут еще часы узнал. Печказова часы. Пистолетом пугал. Ладно, говорю, утром достану деньги. И пока чай кипятил на кухне, записку приготовил и прохожего дождался. Поел он, постель сам постелил на пол, в угол, — Урсу кивнул на матрац, — велел мне раздеться и лечь к стенке, а сам — с краю. Суходольский уснул быстро, а я все лежал, прислушивался.

— А чего же не убежал? — полюбопытствовал Волин и с удивлением услышал в ответ:

— Я бы убежал, да ведь и он тоже! И потом ищи ветра в поле… Мог бы бед наделать…

Позвали с улицы Серегиных, сняли с безвольно повисшей руки Суходольского массивные часы на браслете.

— Печказова часы? — спросил Волин.

Суходольский молча кивнул. А когда его повели к машине, Серегин-старший тихонько тронул Волина за плечо и, кивнув вслед Суходольскому, спросил:

— И это все?

— Все, — улыбнувшись, подтвердил Волин, понимая, что Серегины разочарованы, — ни оглушительной стрельбы, ни сногсшибательной погони.

— Все, — повторил он, прислушиваясь к голосу Ермакова, который в машине кричал черному кружку микрофона:

— Да нет же, товарищ полковник, сопротивления он не оказал.

Алексей Петрович улыбнулся, представив, как облегченно вздохнул сейчас Николаев. Не было ни стрельбы, ни погони…