– Но почему тогда он не сказал мне об этом? Корал захлопала в ладоши.

– Это новый извращенный вид снобизма! – прокричала она. – Этот выпуск будет особым, поэтому я сразу подумала о тебе. Мой друг повел меня на шоу рок-н-ролла на прошлой неделе. Дасти Спрингфилд, Цилла Блэк, Итула Кларк – все они были в последнем «писке» моды. И как же они пели! Мне так нравится «Даунтаун», а тебе? Я наняла их, чтобы сделать фото, и мне хотелось бы, чтобы ты одевала их, Маккензи. Ты можешь придумать им что-то фантастическое, необычное! Может, нам даже удастся заполучить «Битлз». Сегодня я разговаривала с Брайаном Эпштейном.

– Класс! Я сделаю коллекцию одежды «Юнисекс». Ее смогут носить и парни, и девушки!

– Ты не против, если мои подчиненные посмотрят твой наряд? – Корал нажала кнопку. – Пусть ко мне придут все и принесите кофе.

Вскоре в комнате защебетали редакторы и их помощники. Секретарша привезла на столике кофе. Услышав шум, в комнате появились модели и фотографы.

– Встань, Маккензи, – приказала ей Корал. Маккензи захихикала и взобралась на стул, широко раскинув в стороны руки.

– Всем обратить на нее внимание! – воскликнула Корал. – Это то, что модно сегодня! Это то, что предпочитает носить молодежь! Это шмотки для них, именно та струя! Вы должны запомнить это направление, ваш глаз должен привыкнуть к нему.

Все уставились на Маккензи. Было видно, что некоторым все это нравилось. У других был такой вид, как будто перед их носом держали удивительно вонючий сыр, пахнущий портянками солдат, прошагавших без перерыва сорок километров по жаре. Донна Хэддон, редактор отдела спортивной одежды, что-то записывала.

– Я себя чувствую идиоткой, – пожаловалась Маккензи. Она принимала какие-то сумасшедшие позы. Редакторы суетились вокруг нее. Они щупали ее виниловую юбку и старинную шаль с бахромой.

– Коринна! – позвала Корал редактора отдела макияжа. – Ты видишь ее макияж? Яркие кукольные тона. Обведены глаза, ресницы почти нарисованы на нижнем веке. Пусть кто-то принесет «Полароид»! Мне нужен такой типаж для апрельского выпуска! Поправьте ей волосы! Голова стала гораздо крупнее!

– Через минуту будет взрыв, – пробормотала редактор прямо в ухо Маккензи.

– Мне пора идти, – решила Маккензи, слезая со стула. – Я чувствую себя здесь, как зверь в зоопарке!

Она плыла из офиса «Дивайн» на облаке радости и счастья обратно по Мэдисон-авеню. Это было именно то, чего она всегда желала, не так ли? Внимания к себе, похвалы и поддержки… В данный момент все казалось таким простым. Эти редакторы аплодировали бы ей, даже если бы она надела себе на голову башмак! Или же изготовила свои наряды из газеты! Но неожиданно все могло пойти наперекосяк. Мир моды так капризен! А если они вдруг обнаружат, что король-то голый!?

Элистер был в магазине, он готовился к своей первой встрече с репортерами во время ленча. Она заметила его, когда он проверял, как расставлены цветы на хорошеньких розовых столиках.

Она пошла к нему мимо электриков и других рабочих. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Прости меня за утренний инцидент. Как прошла встреча?

– Правда, что твой отец лорд? – ответила она ему вопросом на вопрос.

Он нахмурился, уставившись на цветы.

– Вот старая сука, ей нужно влезть во все! – бормотал он.

– Кто сука? – спросила она, подбоченясь. – Я или Корал?

– Конечно, она. О Мак!

Он повернулся к ней и крепко прижал ее к себе.

– Ты выведала мою семейную тайну.

– Только не говори мне, что ты – миллионер, а я тут тружусь, как рабочая лошадь!

Он расхохотался.

– О нет! Мое наследство не предполагает деньги. Прости, но это так! У нас есть несколько акров пашни и лугов и дом, где нельзя укрыться от сквозняков! Отец отказывается расстаться с ним. Когда он умрет, все перейдет к моему брату. Но когда умрет брат, мне достанутся только долги и головная боль. Ну как, ты потрясена?!

– Вот что…

Маккензи уставилась на него, она была разочарована и потрясена одновременно. Да, это несравнимо с тем, на что могла рассчитывать девушка из Бронкса, думала Маккензи. Если, конечно, они когда-нибудь поженятся!…

Великолепные отзывы прессы, которые получил «Голд!» за первую неделю работы, привели к тому, что магазин торговал без перерыва! Газеты заявили, что это первый бутик на Мэдисон-авеню с вполне доступными ценами. Сотни зевак покупали сережки, браслеты или помаду, и доллары непрекращающимся ручейком текли в кассу. Это не говоря о доходах от продажи одежды.

– Еще никто не видел подобного магазина, – хвастался Эйб Голдштайн, как будто осуществлялась его идея.

Маккензи ждала поздравлений от членов ее семейства, но так и не дождалась.

– Никто из них не похлопал меня по спине и не сказал: «Молодец, малышка!» – жаловалась она Элистеру.

Он пожал плечами и запел:

– «Я ничем не удовлетворен…»

Это была песня из репертуара Стоуна. Маккензи сказала ему, чтобы он заткнулся!

Эстер Голдштайн была единственным членом семьи, кто поддерживал и выслушивал Маккензи.

– Ты счастлива, радость моя? – спрашивала ее мать, внимательно вглядываясь в лицо дочери. Они сидели в гостиной Маккензи. Она просила мать, чтобы та заходила к ней всегда, когда бывала в городе, но Эстер редко пользовалась этим приглашением.

Маккензи застонала.

– Мамочка, не спрашивай меня, счастлива я или нет. – Она подала матери большую чашку чая. – У меня сразу же начинается депрессия, как это бывало дома. – Она помешала чай. – Мамусик, я счастлива на девяносто девять процентов. Мне кажется, что это совсем неплохо.

– А как насчет одного процента? – заботливо поинтересовалась Эстер.

– Ну, мама!

Маккензи присела на подлокотник кресла, в котором сидела мать, и крепко обняла ее.

– Я так скучаю по тебе!

– Ты оставила меня в обществе одних мужчин, – сказала Эстер. – Я тоже скучаю по моей дочери.

Она ласково обняла Маккензи. Та почувствовала знакомый запах крема для рук и мыла Юргенса и сразу вспомнила те дни, когда она бежала к своей мамочке с любой, даже самой маленькой, неприятностью.

– Мне нравится моя работа, я просто влюблена в свой новый магазин и довольна этой квартирой, – заявила Маккензи.

– Я что-то не слышу слов о том, что ты любишь своего… друга. Но ты же живешь с ним, как муж и жена.

Эстер внимательно смотрела на дочь.

– Ну вот, я все поняла! – воскликнула Маккензи. – Ты так смотришь на меня, что сразу ясно, что ты имеешь в виду: «Если бы только она образумилась и жила себе спокойно с хорошим евреем-дантистом!» Прости меня, мамуля, но Элистер не дантист!

– И, конечно, он не еврей, не так ли? – продолжала настаивать Эстер.

У Маккензи начиналась истерика.

– Ты же знаешь, что он не еврей. Но я только что узнала, что он сын английского лорда!

– Дорогая, ты его любишь?

Маккензи уселась на пол и глубоко вздохнула. Она уже больше не могла рассказывать матери все: как она сможет ей объяснить сексуальные проблемы, проблемы с наркотиками? Она видела, как мать оглядывает почти пустую квартиру, пытаясь улыбкой выразить свое восхищение, но мысленно развешивая гардины и покрывая мебель пластиковыми чехлами.

Эстер с трудом поднялась на ноги.

– Покажи мне кухню. Какие блюда ты готовишь для своего тощего Элистера?

Маккензи повела мать в сверкающую, новую кухню, где она почти не бывала.

– Мамочка, мы практические всегда едим не дома. Когда зарабатываешь деньги, то больше всего радует то, что не нужно делать закупки или готовить. Они пробовали мексиканскую, японскую кухню, бывали в тайских ресторанчиках. Иногда посещали модные рестораны, только чтобы шокировать публику. Элистер заказывал заранее столик, и они появлялись в хипповой одежде или же скандальных нарядах своего бутика. Они заказывали лучшее шампанское и очень дорогие блюда, потом шлялись по злачным местам и проводили ночь, дурачась или принимая наркотики.

Все было так забавно, как в фильмах про потусторонний мир, думала Маккензи. Двое добившихся успеха подростков с деньгами, баловники-школьники, которых побаивались окружающие и поэтому не сообщали об их поведении директору школы!