– Простите, я, должно быть, не сумела найти подходящих слов. Но уверяю вас, ничего неискреннего я не сказала.

– Да я в этом и не сомневаюсь. Не думайте, что я на вас злюсь. Просто меня очень мучает история с Маргарет.

– Вы сильно поссорились? Что она вам сказала?

– Она наговорила Бог знает чего. Кажется, было сказано все, что можно было сказать.

– Ну, это звучит грозно. Что же, собственно, произошло?

Диксон снова вздохнул и отхлебнул чаю.

– Все это так… сложно. Боюсь, вам будет скучно слушать.

– Нисколько. Расскажите, если у вас есть желание. В конце концов теперь ваша очередь.

Улыбка, сопровождавшая эти слова, совсем сбила Диксона с толку. Неужели Кристине все это кажется смешным?

– Верно, – угрюмо произнес он. – Видите ли, тут очень многое связано с одной прошлой… историей. Маргарет порядочная девушка и нравится мне – по крайней мере нравилась бы, если бы захотела. Но я оказался связанным с нею совершенно случайно, хотя это может показаться нелепым. Когда я познакомился с нею – это было в октябре прошлого года, – у нее был роман с одним типом по имени Кэчпоул… – Диксон вкратце, но почти ничего не смягчая, рассказал историю своих отношении с Маргарет, кончая вчерашним вечером в кино. Он предложил сигарету Кристине, съевшей все, что принес официант, закурил сам и сказал: – И вот теперь все более или менее началось сначала, хотя я не испытываю особого желания объяснить, что значит «все сначала». Впрочем, это и в самом деле неясно. Кстати, она, по-моему, не знает, насколько вы меня интересуете, и вряд ли поблагодарит меня, если я ей скажу всю правду.

Кристина, избегая встречаться с ним взглядом, неумело попыхивала сигаретой.

– Как она вела себя, когда вы вчера расставались? – равнодушным тоном спросила она.

– Так же, как и весь вечер, спокойно и с виду вполне разумно. О, я знаю, это звучит как-то обидно для нее; я не хотел сказать, что… я хотел… ну, просто она ничуть не казалась взвинченной, в ней не чувствовалось такого нервного напряжения, как всегда.

– По-вашему, теперь, когда она думает, что все уладилось, она и дальше будет такой?

– Должен признаться, что я начинаю надеяться… – Эта высказанная вслух надежда внезапно показалась ему смехотворно наивной. – Впрочем, не знаю. Вообще это не так уж важно.

– У меня такое впечатление, будто эта история доставляет вам мало радости.

– В самом деле? Да, это, конечно, нелегко.

– И вряд ли вам будет легче, не так ли? – Диксон, уязвленный этим вопросом, промолчал, и Кристина продолжала, стряхивая пепел на блюдце: – Наверное, вам неприятно это слышать, но ведь вы сами должны понимать, что ни вы, ни она не будете счастливы вместе.

Диксон старался подавить раздражение.

– Да, пожалуй, но тут уж ничего не поделаешь. Разойтись мы тоже не можем, вот и все.

– Ну и что же вы намерены предпринять? Обручитесь с ней или как?

С таким же любопытством несколько недель назад она расспрашивала его, много ли он пьет.

– Не знаю, – сухо ответил Диксон, стараясь не думать о перспективе помолвки с Маргарет, – возможно, если все пойдет и дальше так.

Кристина, казалось, не замечала враждебных ноток в его голосе. Повернувшись на стуле, она оглядела зал и сказала наставительным тоном:

– Похоже, что мы с вами уже пристроены. В конце концов это совсем неплохо.

Безапелляционность этого неуместного замечания окончательно взбесила Диксона, и он запальчиво сказал:

– Да, если разобраться, то мы с вами стоим друг друга. Вы намерены продолжать ваш маленький роман с Бертраном, ибо, по-вашему, несмотря на неизбежный риск, это, в общем, гораздо надежнее, чем связывать свою судьбу со мной. Вы знаете, каких подвохов можно ждать от него, но вам неизвестно, на какие подвохи способен я. А я остаюсь с Маргарет потому, что у меня не хватает духа предоставить ей самой заботиться о себе, и я не делаю того, чего хочу, потому что боюсь… Скучная, мелочная осторожность – вот в чем грешны мы оба; это даже нельзя назвать верностью Первому номеру. – Он поглядел на Кристину с легким презрением и был неприятно поражен, увидев в ее глазах то же самое. – Вот так-то, и – что хуже всего – при этом я буду вести себя по-прежнему. Видите, как мало толку оттого, что знаешь цену своему поведению.

Почему-то при последних словах он подумал, что мог бы в одну минуту уничтожить привязанность Кристины к Бертрану; стоит только рассказать ей то, что он услышал от Кэрол. Но Кристина, наверное, и без него все знает, быть может, она настолько увлечена Бертраном, что не порвет с ним даже из-за этого и скорее согласится делить его с другой, чем отказаться от него. Но как бы то ни было, что она подумает о нем, Диксоне, если он сейчас заговорит на эту тему? Нет, надо выкинуть это из головы. Очевидно, ему так никогда и не представится удобного случая разоблачить Бертрана перед кем бы то ни было, и это огромная несправедливость, если принять во внимание, как честно он держал язык за зубами и как долго ждал подходящего момента.

Кристина сидела, склонив голову – как пушисты ее волосы! – над блюдцем, в котором тушила сигарету.

– Мне кажется, вы делаете из мухи слона. Между нами не произошло ничего такого, о чем стоило бы говорить, – сказала она, не поднимая лица.

– Согласен, но это не повод…

Кристина взглянула ему в глаза, покраснела, и он сразу умолк.

– По-моему, вы говорите просто глупости, – сказала она с чуть заметными интонациями кокни, которые Диксон и прежде иногда у нее улавливал. – Вы, как видно, считаете, что можете что-то этим доказать. Конечно, вы правы насчет нас с вами; но вы говорите так, будто мы только так и поступаем. А не думаете ли вы, что люди по доброй воле совершают некоторые поступки: потому что они хотят сделать так, чтобы было лучше? Не понимаю, зачем называть стремление выбрать наилучший путь осторожностью и даже трусостью? Поступать так, как требует долг, иногда ужасно тяжело, но это вовсе не значит, что это неправильно. Судя по некоторым вашим словам, вы, кажется, думаете, что я живу с Бертраном. Плохо же вы знаете женщин! И раз вы так думаете, неудивительно, что вам нелегко! Вы из той породы людей, которые никогда не бывают счастливы, как бы они ни поступали. Пожалуй, я пойду, Джим, нет никакого смысла…

– Нет, не уходите, – вдруг взмолился Диксон. События развертывались слишком быстро для него. – Не сердитесь, посидите еще минутку.

– Я не сержусь. Просто мне все это уже надоело.

– Мне тоже.

– Четыре шиллинга, – заявил официант, вырастая рядом с Диксоном. В первый раз они услышали его голос, наводивший на мысль, что у этого малого во рту недожеванная конфета.

Порывшись в карманах, Диксон вытащил две полукроны. Он обрадовался, что их прервали, – по крайней мере он мог восстановить душевное равновесие.

– Так как же, будем мы видеться или нет? – спросил он, когда официант удалился.

– Один раз, во всяком случае, увидимся. Я буду на вашей лекции, а до того – на приеме у декана.

– Господи, Кристина, не ходите! Вы умрете от скуки! И как это вы попались?

– Декан пригласил дядю Джулиуса, а тот по своей деликатности обещал прийти и теперь непременно хочет, чтобы я пошла с ним.

– Странно.

– По его словам, он очень ждет встречи с вами.

– Почему вдруг? Ведь мы с ним не сказали и двух слов.

– Не знаю, но он мне так заявил. И не спрашивайте меня, в чем тут дело.

– Значит, я увижу вас только издали. Что ж, это даже хорошо.

– Нет, это совсем не хорошо, – сказала Кристина вдруг изменившимся голосом. – Что же тут хорошего? Удивительно весело стоять как примерная девочка и беседовать с Бертраном, дядей Джулиусом и остальными! О да, я буду веселиться вовсю, большое вам спасибо. Это невыносимо!

Она встала, и Диксон, не зная, что сказать, тоже поднялся.

– Нет, с меня довольно. На этот раз я действительно ухожу. Спасибо за чай.

– Дайте мне ваш адрес, Кристина.

Ее карие глаза под темными бровями вдруг расширились; она взглянула на него с презрением.