Изменить стиль страницы

– Подожду, пока они не войдут в дом, а потом выскочу из окна. А вы заприте его.

– Хорошо.

Машина была уже возле дома.

– Вы поняли, где мы встретимся? – спросил Диксон.

– Не беспокойтесь, я найду. Значит, в четыре часа. Они подошли к окну и остановились, обняв друг друга за плечи. Снаружи неистово взвыл мотор и постепенно замолк; послышались удаляющиеся шаги.

– Спасибо за чудесный вечер, Кристина.

– Спокойной ночи, Джим.

Она прижалась к нему, и они поцеловались. Потом Кристина вдруг отпрянула и, пробормотав: «Погодите-ка», бросилась к стулу, на котором лежала ее сумочка.

– В чем дело?

Она подошла и протянула ему фунтовую бумажку.

– Это за такси.

– Не глупите, Кристина, я…

– Ну, ну, не спорьте. Они сейчас войдут. Такси будет стоить вам уйму денег.

– Но…

Кристина сунула деньги в его нагрудный карман, нахмурилась, закусила губы и замахала рукой, чтобы он не возражал; этот жест напомнил Диксону одну из его теток, которая в детстве, бывало, навязывала ему сладости или яблоко.

– Я, вероятно, богаче вас, – сказала Кристина, подталкивая его к окну, а неподалеку уже слышался визгливый, возбуждений голос Уэлча. – Скорей. Увидимся во вторник. Спокойной ночи.

Диксон выскочил из окна и в темноте поглядел на Кристину, которая послала ему воздушный поцелуй, закрывая раму. Потом задернулась занавеска. Небо немного прояснилось, и он без труда различил дорогу. Он направился к шоссе, чувствуя себя таким усталым, как никогда в жизни.

Глава XVI

«Дарагой мистер Джонс, – писал Диксон, держа перо, как столовый нож. – Пишу вам чтоб вы знали я все знаю чего вам надо от Мэрлин Ричардс, Мэрлин парядочная девушка и не про таких вроде вас, а вашего брата я знаю. Она парядочная девушка и я не дам забивать ей голову музыкай и всякими там картинами. Я хочу на ней женица, не то что ваш брат. Так что луче держитесь подальше мистер Джонс. Я вас предупреждаю раз и навсегда. Это я пишу вам по дружески и я вам не угражаю, только вы луче меня послушайтесь а то я и мои дружки с завода попадемся вам на дороге и уж будьте уверены не для тово чтоб сказать Здрасте. Так что берегитесь и не приставайте к Мэрлин тогда кости будут целы преданный вам Джо Хиггинс».

Он перечел письмо, восхищаясь единством стиля и орфографии. И то и другое он заимствовал из письменных работ своих наименее способных студентов. И все же он не надеялся, что это обманет Джонса, тем более что отношения Джонса с Мэрлин Ричардс, машинисткой, работающей в его отделе, не заходили дальше томных взглядов через комнату. Но, во всяком случае, письмо явится для него хорошей встряской, а для остальных обитателей пансиона – развлечением, ведь Джонс, как обычно, вскроет письмо во время завтрака и прочтет над тарелкой с кукурузными хлопьями. На дешевом конверте, купленном специально для этой цели, Диксон написал «Мистеру Джонсу» и адрес пансиона, потом запечатал конверт и, потерев пальцем пол, провел грязную полосу по месту заклейки. Наконец он прилепил марку, для пущей правдоподобности поплевав на нее. Он отправит письмо на пути в пивную, где обычно пропускает стаканчик перед обедом, но до того он должен переписать свои заметки для лекции о «доброй старой Англии», а до того надо еще взвесить свое финансовое положение и придумать, как перейти от полного краха к обычному, катастрофическому, но устойчивому состоянию; а до того необходимо хоть две минуты поразмыслить о невероятном финале вчерашнего бала и о Кристине.

Диксон обнаружил, что не способен хоть сколько-нибудь связно думать о вчерашнем, не может толком ни вспомнить, что они говорили друг другу в доме Уэлчей, ни вызвать в памяти вкус ее поцелуев. Он помнил только, что это было очень приятно. Мысль о вторнике его так взволновала, что ему пришлось встать и походить по комнате. Самое главное – убедить себя, что Кристина не придет: тогда это свидание будет чудесным сюрпризом. К сожалению, он слишком отчетливо представлял себе, как она идет ему навстречу через вестибюль отеля. Потом он обнаружил, что помнит ее лицо необыкновенно ясно, и рассеянно поглядел в окно на садик за пансионом, освещенный прямыми палящими лучами солнца. Диксон вдруг понял, что, когда с лица се исчезает холодная маска, в нем можно уловить черты совсем иных лиц, ничем не похожих на ее собственное. Иногда на лице ее появлялась застывшая улыбка циркачки или танцовщицы, исполняющей танец апашей, иногда – ослепительная улыбка титулованной распутницы, снятой на Ривьере во время катания на моторной лодке, или грустно-бессмысленный взгляд красавицы с цветной открытки, или хмурость полнокровной и капризной девочки. Но, во всяком случае, все эти лица были женскими. Он громко кашлянул, вспомнив, что в Маргарет он часто замечал сходство с одним типом в защитных очках, с невнятным произношением, которого он приметил, когда служил в авиации; Диксон видел этого человека всегда за одним и тем же занятием: он подметал пол офицерской столовой и постоянно вытирал нос рукавом.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, он открыл шкаф, в котором хранились его курительные принадлежности – надгробные и дорогостоящие памятники его попыткам экономить как можно больше. Насколько он себя помнил, ему никогда не удавалось курить вдосталь. Этот арсенал накапливался по мере того, как он на искался на все новые рекламы, обещавшие возможность курить вдоволь без больших затрат. Пачка сухого сигаретного табака, вишневая трубка, красная пачка папиросной бумаги, пачка прочищалок для трубки, кожаная машинка для свертывания сигарет, сложный инструмент для чистки трубок, смятый пакет дешевого трубочного табака, пачка ватных фильтров (Совершенно Новый Принцип!), никелированная машинка для свертывания сигарет, глиняная трубка, трубка из вереска, синяя пачка папиросной бумаги, пачка курительной смеси из трав (Гарантирует Полное Отсутствие Никотина и Прочих Вредных Веществ. Зачем?), заржавевшая банка дорогого трубочного табака, пачка меловых фильтров для трубки. Диксон полез в карман, вытащил пачку сигарет и закурил.

Внизу стояли пустые бутылки из-под пива – единственно верный способ сберегать деньги. Бутылок всего девять, но две из них были взяты в очень далекой пивной; помнится, он купил их еще в феврале, чтобы выпить в автобусе на обратном пути с обеда Общества Тойнби. Он надеялся с их помощью изгладить из памяти болезненное смущение от речи, которую произнесла на обеде Маргарет, но она, сидя рядом с ним на обратном пути, запретила ему пить по соображениям дисциплины (в автобусе было много студентов, и почти все они тянули пиво из бутылок). Диксон судорожно вздрогнул при этом воспоминании и попытался рассеяться, подсчитывая общую стоимость остальных семи бутылок. Всего два шиллинга восемь пенсов – гораздо меньше, чем он ожидал. В конце концов Диксон решил больше не оценивать свое финансовое положение, и только успел вытащить из стола свою лекцию о «доброй старой Англии», как вошла Маргарет. На ней было зеленое узорчатое платье и туфли из искусственной замши.

– А, Маргарет! – приветствовал ее Диксон с сердечностью, которая, как он виновато подумал, объяснялась нечистой совестью. Впрочем, почему у него должна быть нечистая совесть? То, что он оставил ее вчера с Гор-Эрквартом, было очень «тактично», не так ли?

Маргарет взглянула на него с таким видом, будто не совсем уверена, что узнает его, – эта ее привычка постоянно приводила Диксона в исступление.

– А, здравствуйте, – сказала она.

– Как дела? – спросил он с той же наигранной приветливостью. – Садитесь. – Он подвинул ей огромное колченогое кресло, напоминавшее кресло в курительных комнатах клубов на Пэлл-Мэлл; оно загромождало почти половину пространства, не занятого кроватью. – Хотите сигарету? – И чтобы доказать искренность этого предложения, он вытащил из кармана пачку.

Все еще не сводя с него глаз, Маргарет медленно покачала головой, как врач, дающий понять, что надежды нет. Лицо ее отливало желтизной, а кончик носа как будто заострился. Она ничего не ответила и не двинулась с места.