Невинность она утратила на одном берегу Атлантики, а шотландский акцент – на другом.
– Впрочем, если подумать, не такая уж это большая потеря, – призналась она однажды Джеку; тот решил, что мама имеет в виду акцент. Алиса не держала зла ни на миссис Уикстид, ни на мисс Вурц. Джекова мама, хотя и не имела образования, говорила изящно, и миссис Уикстид была к ней добра – а к Джеку и подавно.
Сам же Джек обожал и Лотти, и ее хромоту. Она всегда протягивала ему руку, даже брала его за руку, прежде чем тот успевал протянуть свою. А когда Лотти его обнимала, Джек чувствовал, что тут не только ее желание показать малышу, что его любят, – нет, ей и самой этого хотелось.
– Давай ты вдохнешь и задержишь дыхание, и я вслед за тобой, – говорила она ему. Вдохнув, они оба чувствовали, как бьются их сердца. – Ну видишь, значит, ты живой! – говорила Лотти.
– Я думаю, ты тоже живая, Лотти, – отвечал задыхающийся мальчик.
Позднее Джек узнал, что Лотти покинула остров Принца Эдуарда в том же самом положении, что Алиса – Эдинбург; разница была лишь та, что в Торонто Лотти прибыла одна, ребенок родился мертвым. Миссис Уикстид и прочие Старинные Подруги приняли ее, как потом Алису, с распростертыми объятиями. Это была прочная организация, Старинные Подруги, настоящая сеть; учитывая, что Джек и его мама в Новом Свете были совсем никому не нужны, забота Старинных Подруг была им очень кстати. Одним словом, им повезло.
Глава 2. Самый маленький солдат
Билла Стронаха, отца Алисы, в тату-мире звали Билл из Абердина. Стронах – абердинширская фамилия, но родился Билл в Лите, и толком с Абердином его ничто не связывало. Однажды, рассказывала его единственная дочь, Билл Стронах попал в Абердин, надрался, как последний сапожник, и застрял там на целые выходные; видимо, все это сопровождалось длинной чередой пьяных приключений, отчего к нему и приклеилось прозвище Билл из Абердина. До рождения Алисы Билл разъезжал по Шотландии с цирками и по ночам татуировал в палатках циркачей при свете масляной лампы. Так он и выучился смешивать свои уникальные черные чернила – на основе копоти с масляной лампы и патоки.
Осенью 1969 года Алиса и Джек собрались в Европу. Перед этим Алиса разослала по городам, куда собиралась заехать, письма; адресатами были известные ей тату-мастера, а говорилось в них, что Алиса выучилась искусству в салоне «Не сдавайся» в Лите. Получатели, впрочем, дальше слов «я дочь Билла из Абердина» не читали – в Европе каждый уважающий себя тату-художник знал, кто такой Билл.
Первым делом Алиса и Джек направились в Копенгаген. Там, в доме 17 по Нюхавн, находился салон Оле Хансена; хозяин получил письмо и ожидал их. Как и к Биллу из Абердина, к Татуоле – такое у него было прозвище – в основном ходили матросы. Тату-художником он себя не называл, предпочитая именоваться просто татуировщиком. Как и Билл, Татуоле изображал прежде всего сердца, русалок, змеев, корабли, флаги, цветы, бабочек и обнаженных женщин. Алиса застала его еще молодым – ему едва перевалило за сорок.
Татуоле тут же придумал ей тату-прозвище. Под стук бьющихся о набережную лодок и плеск волн – в конце ноября с Балтики дует сильный ветер – Алиса и Джек вошли в его салон на Нюхавн. Оле был занят – татуировал на широкой мужской спине обнаженную женщину. Подняв глаза от клиента, он сказал:
– Ага, а вот и дочурка Алиса.
Собственный салон у Алисы появится еще не скоро – когда родившемуся в тот день ее прозвищу исполнится много лет.
Татуоле сразу же дал ей работу. Первую неделю датчанин доверял Алисе только закрашивать татуировки, а контуры наносил сам; на второй неделе он понял, с кем имеет дело, и разрешил ей делать всю работу от начала до конца.
Дочурка Алиса пришлась в популярном у матросов салоне весьма кстати: она сформировалась как художник, экспериментируя на собственном отце, специалисте по труженикам моря. Первые татуировки она делала руками, а потом отец научил ее пользоваться тату-машиной.
Даже шаблоны на ацетатной ткани, какие были в ходу у Татуоле, были ей знакомы. В ее репертуаре числились сердца – разбитые и истекающие кровью в терновом венке или венке из роз; страшные черепа с перекрещенными костями, огнедышащие драконы, Христы на кресте, от одного вида которых бросало в дрожь, изысканного вида Девы Марии с зеленой слезой на щеке и еще какая-то неведомая богиня со змеей, которой она отрубает мечом голову. Она изображала корабли в море, разнообразные якоря, русалку верхом на дельфине, а также и собственного изготовления обнаженных дев – тут шаблоны Оле ей не подходили.
Обнаженные девы Оле не нравились Алисе вот чем – лобковые волосы у них походили на ресницы, а то, что располагалось под ними, выглядело этакой вертикальной улыбкой. Обязательно также полагались в больших количествах волосы под мышками. Впрочем, когда Оле спрашивал Алису, а что не так с его шаблонами, она отвечала только, что предпочитает обнаженных дев «со спины».
У Оле был и другой подмастерье, Ларс Мадсен по прозвищу Бабник Ларс или же Бабник Мадсен, неуверенный в себе молодой человек. По поводу обнаженных дев он сказал Алисе, что предпочитает их в любом виде, лишь бы они были не прочь:
– Сзади хорошо, но и спереди тоже!
Алиса на это отвечала, если отвечала, так:
– Не надо при Джеке.
Мальчику Бабник Ларс понравился. В Торонто мама почти никогда не водила его в салон к Китайцу, и хотя Джек был прекрасно осведомлен о ее способностях и блестящем тату-образовании, до сих пор ни разу не видел ни маму за работой, ни ее татуировки. Но Лотти осталась в Торонто, и в Копенгагене присматривать за Джеком было некому, да и комнаты в корпусе для горничных при отеле «Англетер» Татуоле им нашел не сразу, так что первое время мама с Джеком жили прямо в салоне, на Нюхавн, 17.
– Вот, снова сплю на иголках, – говорила Алиса таким тоном, словно имела что-то против.
Она и раньше нехотя позволяла Джеку играть с тату-машиной. На взгляд Джека, машина представляла собой пистолет, хотя звук он издавал не пистолетный, а как у бормашины. Еще он знал, что пистолет умеет наносить две тысячи уколов в минуту, если не больше.
До Копенгагена Джеку доводилось татуировать только апельсины и грейпфруты, а однажды мама разрешила ему попробовать машину на камбале (но только один раз, так как свежая рыба, сказала она, штука дорогая). Фактура у свежей камбалы, объяснял ей отец, почти такая же, как у человеческой кожи. Бабник же Ларс разрешил Джеку поупражняться на нем самом.
Ларс был немного младше Джековой мамы, но как подмастерью ему было до нее очень далеко; возможно, именно поэтому он так и баловал мальчика. После того как Татуоле посмотрел на работу Алисы, Бабник был навечно отстранен от нанесения контуров, ему лишь изредка позволялось контуры раскрашивать. Джеку Бабник разрешил проделать всю работу от начала до конца.
Это, конечно, была со стороны Бабника большая смелость, если не безрассудство – доверить такое дело четырехлетнему мальчишке. Правда, чтобы особо не рисковать, Ларс разрешил ему работать только на икрах – там когда-то один «мясник» (так называли татуировщиков, плохо знавших свое дело) вывел имена двух подружек Ларса; Бабник считал, что из-за этих-то имен его амурная жизнь теперь и не клеится. Джек получил задание закрыть старую татуировку новой.
Двадцать процентов всех татуировок как раз для этого и делаются, и в половине случаев новая татуировка закрывает чье-то имя. Бабник Мадсен, голубоглазый блондин, щербатый и со сломанным в давнишней драке носом, носил на левой икре зеленую терновую ветвь, оплетенную со всех сторон маленькими сердцами, а на правой – цепь. На ветви было вытатуировано имя «Кирстен», на цепи – «Элиза».
Мальчик взял своей крошечной ручкой пистолет и, видимо, прижал его к коже слишком сильно – все-таки это был его первый контакт с настоящей человеческой кожей. При аккуратной работе с тату-машиной кровь не течет – иголки проникают в кожу всего лишь на глубину в одну шестьдесят четвертую дюйма; единственное исключение – если клиент пьян, но Мадсен не пил ничего крепче кофе. Когда Джек занялся Ларсом, он явно превысил нужный предел. Ларс все перевел в шутку, однако убирать пришлось как следует – на полу образовалась знатная чернильно-кровавая лужа, голень Ларса была в таком же виде. Скорее всего, тот не стал сердиться по молодости лет – а еще потому, что, видимо, влюбился в Алису и думал завоевать ее сердце, принеся свои икры в жертву Джеку.