– Ты говорила, у папы невроз навязчивых состояний. Что это такое?

Хетер сильно сжала ему руку и ударила головой по плечу несколько раз. Ей пришлось продать квартиру на Марчмонте, в которой жил Уильям и в которой она выросла.

– Там в основном студенты живут, но и кое-какие преподаватели тоже, – сказала она.

Ах если бы она смогла там остаться, это было бы идеально! Но ей пришлось продать квартиру и найти что-то подешевле.

– Чтобы оплатить папину больницу? – спросил Джек.

Хетер кивнула – еще один удар головой по плечу. Почти все ее вещи сданы на хранение, как и все вещи Уильяма.

– Давай я куплю тебе квартиру, – предложил Джек.

Она заглянула ему в глаза.

– Нет, так нельзя, – сказала она. – То есть ты, конечно, можешь это сделать, но так будет неправильно. Я не хочу, чтобы ты делал что-то за меня, – мне достаточно, если ты поможешь мне с ним.

– Я помогу, но ты так и не сказала мне, что я должен сделать.

Хетер отхлебнула из чашки, не выпуская руки Джека; она положила ее себе на колени и стала рассматривать.

– У тебя такие же маленькие руки, как и у него, только пальцы короче. Для органа твои руки бы не подошли, – сказала она и приложила свою ладонь к ладони Джека, ее пальцы были длиннее. – У него каждый квадратный сантиметр тела покрыт татуировками, – продолжила она, не отрывая взгляда от своей и Джековой ладони, – даже ступни, даже пальцы ног.

– И руки? – спросил Джек.

– Нет, руки остались белые, так же, как лицо, шея и пенис.

– Ты видела его пенис или он тебе рассказал, что не делал там татуировок?

– Ты удивишься, если узнаешь, сколько людей на свете видели папин пенис, – улыбнулась в ответ Хетер. – Ты и сам его увидишь рано или поздно, это неизбежно.

Она приготовила отдельный фотоальбом для Джека, поменьше, размером с небольшую книгу; фотографии были примерно те же, что и в большом, но фотографий мамы Хетер класть туда не стала – только свои и папины. Они все сидели вместе, смотрели на фотографии.

– Я мог бы выучиться кататься на лыжах, – сказал Джек, – тогда мы сможем кататься все втроем.

– Нет, вдвоем, ты и я. Папины горнолыжные подвиги остались в прошлом.

– Он разучился кататься?

– Когда ты его впервые увидишь, ты не заметишь в его поведении ничего странного, ровным счетом ничего – ну разве только решишь, что у папы немного эксцентричный характер, – сказала Джеку сестра. Она сняла очки и коснулась своим носом носа Джека. – Вот с такого расстояния я могу видеть тебя четко без очков, – сказала она и стала постепенно отдаляться от него; когда между их носами стало сантиметров десять – пятнадцать, она надела очки. – А вот с этого расстояния без очков ты уже кажешься пятном. В общем, когда ты его впервые увидишь, он так себя будет вести, что ты подумаешь, какие проблемы, его можно взять с собой в Лос-Анджелес и хорошенько там повеселиться. Ты решишь, что я отдала его в сумасшедший дом из жестокости или чего-то в этом роде, но это не так – он не может вести самостоятельную жизнь, он нуждается в ежедневном уходе, и в больнице это умеют делать. Они знают, что надо и как. Ты даже в мыслях не держи, что сможешь за ним ухаживать, – нет, это могут только врачи. Если уж я не могу с ним справиться, то ты и подавно. Пойми, папа сейчас именно там, где ему полагается быть; поначалу тебе покажется, что это не так, но потом ты поймешь, что я права.

– Я понял, – кивнул Джек, снял с сестры очки и коснулся своим носом ее. – А ты не своди с меня глаз. Я верю тебе.

– Я полжизни провела, разглядывая твое лицо крупным планом.

– Я не могу наглядеться на тебя, Хетер.

Она запустила руку в волосы, затем вытерла губы тыльной стороной ладони. Джек узнал жест – это кадр из «Последнего автостопщика», Джек Бернс снимает парик и стирает с губ помаду.

– Вы, наверное, решили, я девушка? – проговорила Хетер, почти идеально скопировав голос Джека.

– Неплохо, – сказал он, смотря ей прямо в глаза.

– Здесь не очень-то безопасно останавливаться, – произнесла Хетер точно так, как он в фильме. – Прошу прощения, мне просто чаще удается поймать машину в женском платье. Я стараюсь не платить за ужин, – продолжила она и пожала плечами – точно как Джек.

– Отлично, а можешь показать Мелоди из «Экскурсовода»?

Хетер откашлялась.

– Потерять такую работу – что может быть в жизни лучше? – сказала она; снова в яблочко.

– Так, а как насчет Джонни, переодетого в шлюху? – загорелся он, подумав, что нет на свете женщины, которая сможет сымитировать это.

– Я тебе кое-что скажу, красавчик, – завела Хетер хриплым, пропитым бабьим голосом, – Лестер Биллингс заплатил по счетам и выехал из вашей забегаловки, вот чего! Но зато что у него в номере! Ой, ты не поверишь – там такой бардак!

– Ладно, надевай очки, – сказал Джек, встал с кровати, подошел к ее шкафу, открыв двери, вынул оттуда розовую блузку и приложил себе к груди, прямо с вешалкой.

– Боже мой, готов поклясться – на тебе это выглядит шикарно, – сказала Хетер, словно она Джек, а Джек – Джессика Ли.

Он повесил блузку на место, и они с Хетер пошли на кухню мыть чашки. Джек все никак не мог взять в толк, как это вообще возможно – пятерым незнакомым людям жить в одной квартире.

– Это же словно жизнь на корабле, – сказал он сестре.

– Я все равно скоро переезжаю, – рассмеялась она в ответ.

Они вышли из дому и пошли обратно той же дорогой к Медоу-парк. У Хетер был с собой маленький рюкзачок, но Джек не стал класть фотоальбом туда, а понес в руках.

На углу Джордж-сквер они увидели пожилого мужчину, совершенно седого, он играл на гитаре и насвистывал. Он каждый день стоит на этом углу, сказала Хетер Джеку, даже зимой, появляется в восемь утра и стоит до самого вечера.

– Он сумасшедший? – спросил Джек.

– Смотря с чем сравнивать, – ответила сестра.

Она рассказывала Джеку, как играет в сквош, кажется, она всерьез им увлеклась; в Эдинбургском университете есть своя команда по сквошу, и Хетер один из лучших игроков. Еще она пару раз упомянула «городских чаек, подлинную казнь египетскую для Эдинбурга».

– А что городские чайки? – сделал круглые глаза Джек.

– Они весь город заполнили, напали даже на одного человека, всего изранили, несчастный провел в больнице бог знает сколько времени!

Они дошли до пересечения Южного моста с Королевской Милей. Джек даже не заметил, что смотрит не в ту сторону, переходя улицу; Хетер схватила его за руку и резко сказала:

– Джек, смотреть надо направо! Я не хочу потерять тебя.

– А я тебя, – сказал он.

– Я про то, как улицу надо переходить.

Джек сомневался, что сумел бы без помощи Хетер найти Старый собор Св. Павла – он бы заблудился, даже с картой. Церковь пряталась в холме, расположенном между Королевской Милей, Джеффри-стрит (туда был обращен главный фасад собора), узенькой улочкой Каррубер-Клоуз (с которой тоже можно было попасть в собор через боковой вход) и еще более узкой улочкой Норт-Грей-Клоуз (оттуда входа в церковь не было).

Джек рассказал Хетер байку про пьяного, которую много лет назад узнал от мамы. Однажды ночью, незадолго до полуночи, Уильям играл на органе в соборе Св. Павла – он участвовал в так называемом органном марафоне, когда в течение суток на органе играют разные органисты, по часу-полчаса каждый, – и якобы разбудил своей игрой пьяного, уснувшего на улице рядом с церковью. Тот очнулся и принялся поносить всех вокруг.

В этом месте Хетер его перебила:

– Я знаю эту байку, пьяный сказал нечто вроде «а ну прекратите это блядское черт знает что, я тут, блядь, прилег на ночь, поспать, блядь, что твой ангел, понимаешь, а тут какая-то блядь уселась за свой блядский орган». Ты про это?

– Да-да, что-то в этом роде.

– Я тебе сыграю эту вещь, – сказала Хетер. – Это все или творческое преувеличение, или пьяный уснул на скамье внутри собора. За стенами собора толком ничего не слышно, и если человек заснул на мостовой Каррубер-Клоуз, то даже Боэльманова токката не сможет его разбудить.