Былина о сильномогучем богатыре Еруслане Лазоревиче (не пародия!!!)
Как лежу, я молодец, на речном песочке,
Вижу: появляется девка – хоть куда!
Сквозь лифон топорщатся крепкие сосочки,
Сквозь трусы кудрявится крепкая пизда.
Зубки жемчуговые, глазки голубые,
Щёчки – словно персики, губки – алый мак,
Талия осиная, косы золотые…
Зарыдала девица и сказала так:
– Ой ты, добрый молодец, богатырь могучий,
Кулаки чугунные и сажень в плечах!
Яицца булатные и елдак негнучий,
Ты без дела ратного часом не зачах?
Ты торчишь на солнышке, чешешься в мудищах,
А на Русь свалилася страшная беда:
Стерва иноземная, Моника-блядища,
Что сосала Клинтону, движется сюда!
Окружают Монику разные отбросы,
Курвецы педрильные, ёбари ослов,
Некрофилы мерзкие, старцы-хуесосы,
Говноеды, ниггеры… в общем, нету слов!
А сама-то блудница, Моника-шалава,
С титьками висячими, с крашеным еблом,
Квакает: Эй, рашены, мы идем облавой,
Всё славянство глупое на хуй изведём!
Избы деревянные мы твои попалим,
Церквы православные говнами засрём,
Реки быстротечные чипсами завалим,
Всю скотину русскую в жопу отъебём.
Оскопим мы наперво русское мужичество,
Выдирая с корнями ятра и хуи.
Малолетних деточек, красное девичество
Порастлят содомией гомики мои.
С бабами ж рассейскими сотворим поганое:
Каждой банку с «Колою» в лоно засуём,
Кетчупами вымажем личико румяное,
А потом на радостях «Янки дудл» споём!
За спиною нашею мощь американская,
Сперма негритянская, доллары, Билл Гейтс…
Всё, пиздец, Рассеюшка, вотчина славянская, –
Воет соска-Моника. – Всё! Тебе – пиздец!
Как вскочил я, молодец, грудь моя пылает,
Кулаки сжимаются, хуй торчит колом.
– Нет, – кричу, – паскудина русских не замает!
Ждёт её, стервозину, форменный облом!
Как согрёб я, белый тур, мощный дуб столетний,
Выдирал рукой-клёшнёй, над собой вздымал.
– Берегися, Моника, защека нездешняя!
Я иду, заёбина! Я – иду! – вскричал.
Вражеская силушка, дрянь зловротебучая,
Увидала русский гнев, обдристалась вмиг,
Побежала, бледная гадина вонючая,
Во края далёкие, изрыгая крик:
– Ой, ты, сильный русский князь, ой, зверина северный,
Ой, ты, хуй поленовый, ядерны муде!
Ой, неужто, фак твою, нас замочишь, бешеный?
Где бы нам, поганыям, заховаться? Где?!
– Хуй вам, злые коршуны! Хуй вам, рать поганая!
Нету вам спасения, на святой Руси.
А тебе же, Моника, курва, в рот ебаная,
Кол дубовый в хавалку. На-тко, отсоси!..
Кончилось побоище. Падаль – пища воронам.
Тыщи гениталиев, орды рук и ног.
Поглядел на мерзость я, что гниёт по сторонам,
Окатил бензинчиком, плюнул… и поджог.
Приустал я, молодец (дуб, чай, не пушиночка),
Пал в траву медвяную, в сладкие овсы.
Глядь, ко мне лебёдушкой – давняя блондиночка.
Улыбнулась скромненько. И сняла трусы…
Опустился занавес. Нехер пялить зеночки,
Как пыхтит-старается бойкий молодец
Между разведённыя девичьи коленочки.
Трах пошёл нешуточный. Сказочке конец.
Больной вопрос – 2
1
Взволнована часть народа
Вопросом такого рода:
«Могла ли создать природа
Уроду совсем без входу?»
Опять моя жизнь – мученье,
Болею от страшных снов.
Не в силах избыть томленье,
Решил я спросить у богов:
– О, боги Олимпа прекрасные!
О, жёны богов злоебучие!
Ведь вы же не евнухи грязные,
Не старые девы вонючие!
Ответьте потомку Сатира,
Свои разомкните уста:
Бывает ли вовсе бездырая,
Заросшая напрочь пизда?
Сердито нахмурились боги.
А Зевс, что у них пахан,
Сказал: – Волосатые ноги
Тебе не помогут, братан!
Ты зря закосил под Сатира,
Сатир – не философ – ебак!
Не ищет он девок бездырых.
Запомни, дешёвый вахлак!
И мы, как один, без базара,
Имеем такие «дела»,
Что всякая курва без входа
Давно бы в подол насрала!
Со страху! – И Зевс ухмыльнулся,
Рукой поблудил промеж ног,
Спиною ко мне повернулся
И бросил: «Канай, фраерок!»
«Мы сами не шитые лыком,
У нас – как столбы елдаки!
За них, если смеешь, возьми-ка, –
Не хватит античной руки!» –
Мог я возразить бы на это…
Но спорить – удел мудаков.
И я «поканал» без ответа,
Смеясь над зазнайством богов.
2
Вот раннее – раннее утро.
Вот плёс на уральской реке.
Вот я, рыболов ебанутый,
Сижу с удилищем в руке…
Вот мой поплавок встрепенулся.
«Должно быть, здоровый карась!»
Я в хищную позу согнулся…
Но с плеском вода разошлась,
И, пеной ажурной укрыта,
Лежа на замшелом соме,
Богиня любви Афродита
Нагая явилась ко мне!
– Ну, что, неплохая поклёвка?
Да ты онемел, мой герой! –
Лукаво смеялась плутовка
И пену сбивала рукой.
Дальнейшее помню неясно…
Стон, вздохи, сияние глаз…
Чтоб вас не травить понапрасну,
Прерву на мгновенье рассказ…
Мгновенье – мгновенью разница,
Иное – часами длится.
Устала моя проказница,
Сомлела моя озорница.
– Довольна ли мной, волшебница?
Коль «Да!», так плати сполна!
Ведь я не поручик Ржевский,
Да и ты не моя жена.
Возьму не деньгами – форелью,
Я, как – никак, рыболов.
– А знаньями о сокровенном?
– Что ж, знаньями тоже готов!
– Так вот, ты искал, как я помню, уродку,
Такую, что спереди к ней не попасть,
Чтоб самую женскую, значит, середку,
Скрывала большая зубастая пасть?
– Афрося, родная, ведь я же не Зигмунд!
Ты спутала что-то на старости лет.
Бывает ли женщина вовсе без дырки?
Желаю на это услышать ответ.
Богиня, дремавшая в крепких объятьях,
Взвилася, как кошка. «Мышонку пиздец!»
– Совсем без НЕЁ? О проклятье! ПРОКЛЯТЬЕ!
Да ты обезумел, несчастный скопец!
Нашёл ты потеху – шутить над священным!
Ещё и смеёшься при этом, гляжу?
О, эти самцы! Без мозгов супермены!
ТАКОМУ – НЕ БЫТЬ!!! А сейчас – ухожу!
Сом погружается в воду,
Плещут форели в садке.
«Нет, и не будет без входу!» –
Эхо несёт по реке.