– Ты и не слушаешь… – с обидой сказал Рыжик.

– А? – Сонька рассеянно посмотрела на него. – Задачка? Да иди ты со своей задачкой.

– На контрольной мы все вспоминали тебя, – вздохнул Рыжик.

– А без контрольной и не вспомнили бы… Филя, они меня любят только за задачки. Давай-ка уплывем от них вместе с тобой и с Игорем в жаркие страны, сделаем там себе лодки из древесной коры, будем ловить рыбу.

– Идем, Соня… – Филя потащил ее за руку. – Уплывем.

– А на чем ты будешь рисовать? – спросила Сонька, словно очнувшись от легкого мимолетного сна.

– Я буду рисовать на песке. А волны – смывать рисунки. И так будем жить.

– Оч-чень интересная жизнь, – язвительно вставил Рыжик. – А Сонька будет решать задачки на песке.

– Буду, – серьезно ответила она. – И найду четвертое измерение. – Порыв влетевшего в окно горячего ветра отбросил с ее лба волосы. Филя взглядом художника уловил этот миг. – И возьму Филю за руку, мы пойдем в четвертое измерение.

– А оттуда можно выйти? – спросил Рыжик.

– Выйти?.. – Сонька задумалась. Меж ее бровей возникла острая прямая морщинка. – Можно, только там снова надо написать на песке обратную формулу. Но такую формулу можно найти только там, в четвертом измерении.

– А вдруг там песка нет… и людей нет…

– Там есть и люди, и песок, – Сонька посмотрела в окно в пустоту неба и чуть прищурила глаза – сквозь листву ослепительным белым огнем сияло утреннее небо.

В тот же день после уроков в шестом «А» провели классное собрание.

Соньке не пришло и в голову, что собрание будет как-то связано с ней.

Перед собранием все было как обычно. Дежурные проветривали класс и выгнали всех в коридор.

Как только прозвенел звонок, все, перегоняя друг друга, бросились занимать очередь поближе к двери, хотя это никому не было нужно. Началась веселая возня. То и дело из очереди кого-нибудь выталкивали, и он тут же норовил втиснуться, его отталкивали. Скоро первые оказались последними и начали изо всех сил толкать тех, что были ближе к двери. Каждый, кто вылетал из ряда, стремительно бежал назад, чтобы столкнуть стоявших впереди. Сонька была в самом центре свалки и уже подбиралась к двери, когда внезапно шум прекратился. Сонька оглянулась и увидела, что по коридору шли Эмма Ефимовна и завуч. Рядом с низкорослой, плотной Анной Петровной Эмма Ефимовна казалась подчеркнуто высокой и стройной.

Дежурные открыли дверь. И, вместо того чтобы ворваться в класс, сваливая друг друга с ног, все входили неторопливо – чинно рассаживались по местам.

Соньке не понравились приготовления. Когда вошла в класс Анна Петровна, ребята выстроились возле столов, как по линейке. Сонька видела, что Эмма Ефимовна чувствует себя неловко, движения ее были скованными, в голосе не чувствовалось привычной уверенности.

– Ребята, вот мы собрались… Предстоит очень серьезный разговор…

Сонька устроилась возле окна вместе с Рыжиком. Он, не обращая внимания на то, что происходило вокруг, привязывал к хвосту большой злющей стрекозы клочок папиросной бумаги с надписью: «Алевтина дура!» Алевтина Рушник была старостой класса. Сонька с первого класса знала эту воображалу. Ходила Алевтина нос кверху, разговаривала снисходительно. И хоть было бы отчего! Была бы хоть красавицей, как армянка Маро, а то так, ничего особенного, просто строила из себя. Однако само собой получалось, что именно ее избирали старостой класса.

– Отпусти стрекозу! Зачем мучаешь? – Сонька толкнула Рыжика под локоть.

– Не мешай! – Рыжик завязал узелком тонкую нитку и выжидал момент, чтобы пустить стрекозу.

– …поговорить о том, – услышала краем уха Сонька, – что едва не стоило жизни Соне Боткиной.

Сонька подняла голову.

– Смородин!

В наступившей тишине фамилия показалась незнакомой.

Игорь встал, подтянул свои ковбойские штаны. Эмма Ефимовна, видимо, ощутила неестественность своего тона и добавила мягче:

– Объясни, пожалуйста, Игорь, как вышло, что клетка со змеями оказалась незапертой?

Но Игоря этот сдержанный тон учительницы отнюдь не подкупил. Он посмотрел на нее злобно и прямо.

– Откуда я знаю…

– Но ведь ты тогда дежурил…

– Ну, дежурил!

И тут, тяжело опершись о край стола, встала Анна Петровна.

– Что это за ответы? – тихо спросила она. – А если бы Соню не удалось спасти? – Она оглядела класс. – Ребята, тут речь идет не о шалости, а об ответственности. И не для того этот разговор затеян, чтобы снизить Смородину оценку по поведению, а для того, чтобы выяснить, что он за человек.

Игорь при этих словах замер и уставился на завуча.

Рыжик забыл о своей стрекозе, и она, выскользнув у него из пальцев, медленно полетела над головами ребят.

Напряжение, воцарившееся в классе, мгновенно исчезло. Все сразу забыли о собрании, вытягивали шеи, силясь прочитать, что написано на бумажке. Раздался чей-то одинокий сдавленный смех, потом поднялся шум.

И вдруг у Анны Петровны посинели губы. Она, неверными движениями хватаясь за воздух, опустилась на стул.

Эмма Ефимовна испуганно бросилась к ней.

– Ничего, ничего, пройдет, это сердце… – Анна Петровна едва шевелила губами, но ее слышал весь замерший в испуге класс. – Пройдет… Это бывает… Ну вот, уже немного легче… Володя, – она посмотрела на сидевшего за первой партой Татищева, – у меня на столе валидол, сбегай, принеси…

Татищев побежал за валидолом.

Эмма Ефимовна подошла к Рыжику. Он весь съежился, сжался в комочек.

– Убирайся из класса! Рыжик, как заяц, побежал к двери.

Стрекоза, описав медленный круг, вылетела в окно. В класс вбежал Татищев.

– Ну вот и ладно, – сказала Анна Петровна, достав таблетку.

Эмма Ефимовна наклонилась к ней, спросила о чем-то. Анна Петровна отрицательно покачала головой.

– Ребята, – уже решительнее и тверже заговорила Эмма Ефимовна, – вы должны принципиально, как подобает пионерам, оценить поступок Игоря Смородина. Мне кажется, он ничего не осознал.

– Он осознал, – сказала Сонька.

– Уж не тебе бы его защищать. Что же он осознал?

– Осознал, и все.

Эмма Ефимовна пожала плечами:

– Кто еще хочет выступить?

Руку подняла староста Алевтина Рушник.

– Мы все знаем Игоря Смородина давно, – заговорила она, словно отвечала хорошо выученный урок. – Он все время позорит не только наш класс, но и весь интернат. Он плохо учится, дерется, убегает из интерната. Он не ведет никакой общественной работы, никого не хочет признавать. Никто не знает, почему он сбежал из дома и приехал сюда, надо это выяснить, может, он дома что-то украл…

В классе наступила такая тишина, что слышалось только трудное дыхание Анны Петровны.

Игорь некоторое время тупо соображал, что говорит Алевтина, потом попытался что-то сказать, но не смог, пошел, как слепой, из класса. Таким его еще никогда не видели.

Поднялся шум, которого уже не могли унять ни завуч, ни Эмма Ефимовна.

С места вскочил всегда сдержанный и спокойный председатель совета отряда Володя Татищев.

– Тебя надо переизбрать! – крикнул он Алевтине. – Ты только и делаешь, что разносишь сплетни!

– И никакие не сплетни, – огрызнулась Алевтина. – Все правда. Это тебя надо переизбрать, что ты его покрываешь. И все потому, что футбол вместе гоняете. Вот.

– А вот и сплетничаешь! – закричала на весь класс Сонька. – Я сама видела, вечно сидишь возле дома со старухами и сплетничаешь! И в интернате разносишь сплетни!

– А ты все врешь. Ты самая первая врунья в интернате. Тебе давно уже никто не верит. Молчала бы!

– Ты бы сама молчала, дура, – сказала Сонька.

– Знаю, знаю, почему ты везде заступаешься за Игоря… – на тонких губах Алевтины появилась непонятная улыбка.

Сонька, наклонившись набок, стянула с ноги сандалию и, зажав ее в руке, напрямик двинулась к Алевтине.

– Соня, прекрати сейчас же! – крикнула Анна Петровна.

– Не прекращу! – Сонька вовсе и не собиралась грубить учительнице, но все происшедшее настолько вывело ее из равновесия, ожесточило, что она едва ли сама толком понимала, кому и какие слова говорит.