– Я родом из Орлеана, сударь, – сказала она.

– А! Из Орлеана! Прекрасный город, – заметил он. – И что же, у вас там родня? Рассказывайте. У меня есть еще четверть часа; я принимаю в вас участие, так надо же мне знать, кто вы такая. Вы доставите мне удовольствие; итак?

– История моя, милостивый государь, не будет слишком длинной, – начала молодая женщина. – Наша семья происходит из Орлеана, но я выросла не в городе, а в поместье. Мой отец – небогатый дворянин; мы жили в десяти лье от Орлеана, в родовой усадьбе, оставшейся от обширных-дедовских владений. Там он и умер.

– А! – заметил господин Боно (так звали нашего благодетеля). – Так вы дочь дворянина: это очень мило, но что дворянство без денег? Продолжайте.

– Около трех лет назад муж мой впервые меня увидел и полюбил, – продолжала дама. – Это был наш сосед, дворянин, как и мой отец.

– Дворянин! – заметил наш новый покровитель. – Много ли проку от его дворянства.[68] Что же дальше?

– Я считалась довольно миловидной девушкой…

– Охотно верю! Этого вам не занимать; еще бы! Вы, стало быть, общая любимица и самая красивая девушка в кантоне,[69] это ясно как день. Ну?

– Моей руки просил не только этот дворянин, но и один богатый орлеанский буржуа.

– А, вот это уже лучше. Надежнее. Надо было выходить за буржуа.

– Сейчас вы узнаете, сударь, почему я за него не вышла. Это был красивый мужчина, он нравился мне; правда, чувство мое к нему нельзя было назвать любовью; но его общество было мне приятнее, хотя дворянин ничем ему не уступал. Отца моего в то время уже не было в живых, а мать, моя единственная опекунша, предоставила мне свободу выбирать между этими двумя претендентами. Я отдавала некоторое предпочтение орлеанцу и не сомневаюсь, что это предопределило бы мой выбор, если бы не случай, резко изменивший мое решение в пользу его соперника. Дело было в начале зимы; мы с матушкой гуляли по опушке леса с этими господами; не помню уже из-за какой безделицы, заинтересовавшей меня, я несколько удалилась в сторону от моих спутников, как вдруг из леса выскочил бешеный волк[70] и кинулся прямо на меня.

Вообразите, как я испугалась; я побежала к матери, крича от страха. Матушка тоже кинулась бежать в испуге, но споткнулась и упала. Богач-орлеанец обратился в бегство, хотя имел при себе оружие.

Один только дворянин, выхватив шпагу, бросился мне на помощь и напал на волка в тот самый миг, когда зверь уже готовился вцепиться мне в горло и растерзать меня.

Волк был убит, но спаситель мой едва не погиб: он был весь изранен; зверь сбил его с ног, оба они покатились по земле; но, в конце концов, мой защитник прикончил волка.

Несколько крестьян, живших неподалеку, услыхали наши крики и прибежали на шум. Волк был уже мертв. Они подняли моего спасителя; он истекал кровью и нуждался в немедленной помощи.

Я потеряла сознание, в нескольких метрах матушка тоже лежала без чувств. Всех нас отнесли в наш дом, от которого мы успели отойти довольно далеко.

Мой жених был искусан сильно, хотя и не смертельно. Но мы боялись ужасных последствий заражения бешенством, и на другой же день больной уехал к морю.[71]

Не стану скрывать, сударь, что выказанное им презрение к смерти и забота обо мне глубоко поразили меня – ведь он мог бежать, как бежал его соперник. Еще больше подкупало меня то, что он ничуть не гордился своим поступком, не выставлял свои заслуги и любил меня все так же робко. «Вы не любите меня, мадемуазель, – только сказал он перед отъездом. – Мне не дано счастье нравиться вам, но я не могу считать себя совершенно несчастливым, ибо судьба дала мне случай показать, что вы для меня дороже всего на свете». «Отныне и мне никто не должен быть дороже вас», – ответила я ему напрямик, в присутствии матушки, и она одобрила мое решение.

Ясно, ясно, – сказал тогда господин Боно. – Все это очень мило. Ничего нет прекраснее подобных чувств, особенно в романах. Я уже вижу, что вы-таки выйдете за него замуж из-за укусов. Я предпочел бы, чтобы этот волк вовсе не выскакивал из леса; он испортил вам жизнь. А что же орлеанский буржуа? Все еще бежит без оглядки? Он не возвращался?

– Он посмел прийти в тот же вечер, – сказала молодая дама – Явился прямо к нам в дом и не постеснялся в течение целого часа вести разговор в присутствии израненного соперника. Это уронило его в моем мнении еще больше, чем трусливое бегство в минуту опасности, когда он бросил меня на произвол судьбы.

– Ну, видите ли, – отозвался господин Боно, – не знаю, что вам на это сказать; такое уж дело – любовь; этот визит, конечно, не похвален: но насчет того, чтобы удрать от волка – дело другое; лично я думаю что он поступил не так уж глупо. Бешеный волк – препротивное животное ваш муж, по правде говоря, был весьма неосмотрителен. Так, значит дворянин вернулся с моря, и вы обвенчались. Так?

– Да, сударь; я считала, что это мой долг.

– Дело ваше; – заметил господин Боно, – а только мне жаль, что вы упустили беглеца. Он был бы лучшим мужем для вас, потому что богат; ваш супруг очень хорош, чтобы убивать волков, но волки встречаются не каждый день, а пить-есть надо ежедневно.

– Мой муж располагал достаточным состоянием, когда мы поженились, – отвечала она.

– Ха! Достаточным! – вскричал толстяк. – Куда это годится? Того, что только достаточно, никогда не достает. Каким же образом он утратил свое состояние?

– В судебных процессах, – отвечала она. – Мы судились с соседним помещиком из-за спорного владения; тяжба сначала казалась пустяковой, но потом разрослась, и противник наш выиграл дело, так как имел покровителей. Это окончательно разорило нас. Муж решил уехать в Париж и попытать счастья на служебном поприще; его порекомендовали господину де Фекуру, и он получил место, но потерял его несколько дней тому назад, а я, как вы слышали, просила не увольнять его. Не знаю, оставят ли за мужем его должность, господин де Фекур ничем меня не обнадежил. Но на душе у меня стало легче, сударь, ибо мне посчастливилось встретить не только вас, но и другого человека, столь же великодушного, как вы, а вы были так добры, что приняли в нас участие.

– Да, да, – сказал он, – не печальтесь, вы можете положиться на меня. Нельзя же не помочь людям, попавшим в беду; по мне, так никто не должен страдать; увы, это невозможно. А вы, юноша, откуда родом? – обратился он ко мне.

– Я, сударь, уроженец Шампани, – ответил я.

– А, так вы из тех краев, где делают славное шампанское вино? Прекрасно. Там живет ваш батюшка?

– Да, сударь.

– Очень хорошо. Значит, он сможет поставлять мне шампанское, а то нам продают бог знает что. А кто вы по званию?

– Я сын землевладельца, – отвечал я. Таким образом, я сказал правду и вместе с тем избежал слова «крестьянин», которое казалось мне унизительным. Никому не запрещается прибегать к синонимам; сколько ни есть синонимов «крестьянина», я пользовался ими всеми, но и только: мое тщеславие не претендовало ни на что больше; и если бы мне на ум не пришел «сын землевладельца», я сказал бы без уверток: «Я сын крестьянина».

Пробило три часа; господин Боно вытащил часы, поднялся и сказал:

– Ну, делать нечего, я вас покидаю; увидимся в Париже; жду вас гам, мы еще потолкуем. До свиданья, я ваш слуга. Кстати, вы ведь едете сейчас? Сию минуту я отправляю в Париж мой экипаж, вы можете воспользоваться им. За наемные кареты безбожно дерут, вот вам случай съэкономить.

Он позвал лакея.

– Что, Пикар скоро думает выехать?

– Да, сударь, он уже запрягает, – ответил слуга.

– Так пусть доставит в Париж этих дам и молодого человека. Прощайте.

Мы хотели бы поблагодарить его, но он уже скрылся. Мы вышли на улицу, экипаж скоро подали, и мы уехали из Версаля, весьма довольные нашим покровителем и его ворчливой добротой.