В этот момент он услышал протяжный звонок. Вначале Семен Семенович вернулся в оболочку пшеничного зернышка, почувствовал сырость, задрожал, раскашлялся, потер руки, чтобы согреться. Взглянул на свой стебелек, обдуваемый весенним ветерком. И душа наполнилась неслыханной радостью. «Скоро, уже очень скоро колос начнет наливаться плотью. Из одного отростка выйдет двенадцать зерен. На будущий год можно собирать урожай уже из двенадцати колосьев. Надо следить неустанно, чтобы каждое зернышко сохранить». Требовательный звонок повторился. Он опять встрепенулся. Осмотрелся. И вдруг увидел облезшие стены и медленно стал приходить в себя. «Кто это беспокоит? А, это Настина манера нервировать меня тревожными звонками. Опять у нее на уме какая-нибудь сумасбродная идея. Послушаю, может, что полезное выкручу. И деньжат нет, и проголодался! Который теперь час? — взглянул он на часы. — Уже без двадцати пяти восемь. Ну что, пора чего-нибудь перекусить. А в холодильнике, кроме кефира, ничего нет! Еще головка лука в миске. Может, ее сварить?»

Он встал, обул шлепанцы и вышел из комнаты в прихожую. Входная дверь была открыта. Перед ней стояла Чудецкая, держа руку на звонке. «Ой, только не звони опять. Такой гадкий перезвон», — поморщился С.С. Фигура и лицо незнакомца, стоявшего за квартиранткой, были плохо видны. «Что за тип?» — раздраженно подумал Химушкин.

— В чем дело, голубушка? Зачем потревожили? — мрачноватым тоном спросил он, тщетно силясь рассмотреть молодого человека.

— Семен Семенович, если будут звонить родители, скажите, пожалуйста, что я целый день провела в библиотеке. Наработалась. Много полезного сделала. Сейчас хочу пойти на выставку в Манеж. Там антикварные салоны мира выставляют замечательные экспонаты. Виктор — аспирант архитектурного института, любезно пригласил меня. Взялся сопровождать, так что все будет в порядке.

— Вы, надеюсь, вернетесь до десяти вечера? Так записано в нашем арендном договоре. Вам прекрасно известно, что я представляю в Москве интересы ваших родителей. Они доверили мне это щекотливое дело, зная мою принципиальность и предельную честность. Или вы готовы нарушить свои обязательства? Как, а? Знайте, слышать не желаю, что хотите опоздать! — Химушкин театрально вытаращил глаза. Родинки на голове даже ощетинились.

— К десяти можем не успеть, — приблизился к двери Виктор Петрович. Он испугался, что Химушкин категорически откажет им, и непроизвольно предложил. — Вы, собственно, тоже можете пойти с нами. Я уверен, вам понравится. Это выставка-продажа, первый раз в Москве. Можно что-нибудь интересное для себя присмотреть, да и вообще прицениться.

— Прицениться, говорите? — смеясь, произнес Химушкин, а сам успел рассмотреть незнакомца и отметить какую-то загадку в его облике. — Да-с, цены необходимо знать, чтобы прежде всего суметь оценить самого себя. А то живешь и абсолютно не ведаешь, сколько стоишь. И стоишь ли вообще хоть что-нибудь. Монетку или какой-нибудь огрызок ассигнации? Ведь очень важно знать о себе это тоже. Впрочем, нет, недосуг мне сейчас, — сказал он, в сильной надежде услышать предложения другого толка. — Я вот думаю, как и из чего ужин соорудить. Вроде, кефир есть, правда, не прокис ли он. Пойду взгляну…

— Хочу вам сказать, — произнес молодой человек ему в затылок, — что сегодня заключительный день этой элитной выставки. Фирмы угощают гостей западными изысками. Сыры и вина из Франции, Швейцарии, Италии, хамон и оливки из Испании, пиво и сосиски из Германии и Австрии. У меня приглашение от российской фирмы «Магнум АРС» и французской «Бернард Штейниц». К приглашению прилагается даже меню. Есть и улитки в чесночном соусе, и лягушки в белом вине. И другие деликатесы, — он вытащил из кармана какие-то бумаги.

Семен Семенович остановился, повернул голову, взглянул на искусителя и прикинул: «А действительно, почему бы не пойти. Да! Испробовать заграничных яств, хлебнуть винца. Ведь задаром же! Задаром можно позволить себе многое, если не все. Взглянуть на приличную публику, а то вижу все физиономии из булочных, подворотен, троллейбуса и с московских улиц. Может, национальная шикерия выглядит сегодня так необыкновенно и незнакомо, что не признаешь в ней россиян? Она же на роллс-ройсах разъезжает, „Патек Филипп“ на запястье носит, в „Брионии“ облачается, сверкает бриллиантами от „Булгари“. Может, они выглядят уже совсем по-иному, чем мы из плебса? И носы у них правильные, и на голове проплешин да бородавок нет, и взгляды спокойные, задумчивые, а портки и воротнички — наутюженные! И ростом высокие! И телом спортивные! Нет у них никакой отрицательной обратной связи между телом, временем и разумом, что во мне все больше замечается. И инстинктивных потребностей уже не существует? А все поступки и чувства выверены аналитическим умом (неважно, собственным или нанятым). Одним словом — идеальные люди! Среди дорогих антикварных вещей только такие и должны существовать! Иначе-то ведь невозможно! Ну, иметь мне в моей обшарпанной квартирке полотно Ван Гога или бронзу Артемано, или скульптуру Микеланджело, или ювелирное изделие Фаберже, или фарфоровую посуду Кузнецова, или мебель эпохи Второй республики, или персидские ковры времен Дария? Я испортил бы все эти сокровища не только своим затрапезным видом, не только одним странным адресом „У Химушкина“, не только галлюцинациями преимущественно болезненного, озлобленного свойства, не только скандалами разума, одолевающими меня, но главное — я обесценил бы, испоганил их своим абсолютным, полнейшим пренебрежением. Тут правда проста! Что, люди, владеющие этими ценностями, думают продуктивнее? Творят гениальнее? Создают нечто невиданное? Строят — что-то немыслимое? Необыкновенным образом фонтанирует их воображение? Ничего подобного! Нет! Они даже редко смотрят на эти вещи. Так зачем мне все это нужно? Мне, Химушкину? Чего все это поможет мне достичь? К чему приблизиться? Смогу ли я понять что-то особенное, столь необходимое? Ровным счетом ничего не даст, кроме возникновения во мне потребительского высокомерия и амбиций „высшего сословия шикерии“. Так зачем мне все это? Я пойду туда, лишь чтобы заморить червячка импортной едой и взглянуть на незнакомый мир. Какие они, эти новые русские и традиционные западники? Чем живут богатые, какие мысли их мучают?»