Назавтра словно и не было ничего – о народной медицине, о политике. Выждал момент, когда бабка в сортир пошла, и ноги в руки. К вечеру голова, как мешок с дустом, тяжелая и ком в глотке. Маюсь теперь. – Дятел достал новую папиросу, сунул ее в мундштук… – По-настоящему испугался, когда утром на ладони глянул. Мозоли и кровь засохшая. И ботинки в глине.

– Говорящий покойник – чертовщина. – Я усмехнулся. – Ты же образованный мужик.

– Мозоли, черт бы их побрал, – прошептал он. – Километров пять перла меня старуха. Откуда сила такая? Откуда?

– Поляков! – услышал я незнакомый голос и увидел стоящую у обочины машину. Водитель высунулся из кабины и, приложив ко лбу ладонь козырьком, разглядывал стоящих на трамвайной остановке людей.

Я распрощался с Дятлом. Он, правда не подав мне руки и даже не глянув в мою сторону, пошел к универсаму. Вслед ему, заливисто лая, кинулся пес.

– Он ведь сам хотел ехать, – сказал водитель, убедившись, что я от Еремеева, и включил зажигание. – Это верно, что в Японии контейнер с дипломатической почтой грабанули из-за тамуса?.. Говорят, западные фирмачи за патент на тамус миллионы готовы отстегнуть. Верно?.. Слушай, это ты в Гатчине чувихе тысячу сунул, чтоб она на коньках?..

Я отвечал на вопросы водителя, а сам думал о Дятле. Что-то неестественное было в его рассказе. Будто заучил его и боялся, как бы что-то не забыть… Хоть бы раз мне в лицо глянул. Но на тюкнутого не похож. Напуганный – да. А что могло так напугать старателя?.. В самом деле, не принимать же на веру рассказ о покойнике!.. Границы воздействия на психику мало изучены, но не настолько, чтобы заставить верить в чертовщину.

Водитель рассказал мне о вчерашней драке. Затем просветил в вопросе о своих сексуальных взаимоотношениях с мойщицей автобазы. Трижды вспоминал о каком-то Толике, способном выпить ведро пива. Вскоре перешел на анекдоты про тещу.

В Москве за баранку рефрижератора сел молчаливый сменщик, оказавшийся заядлым курильщиком. Казалось, дымящаяся сигарета намертво прилипла к его тонким губам.

– Если хочешь, полезай спать, – сказал он, когда я начал отгонять дым ладонью. – Включу вентилятор. – И он, щелкнув тумблером, отодвинул шторку за сиденьями.

Маленький кондиционер над головой излучал прохладу. Я задремал.

Однако скоро проснулся от чьего-то бесцеремонного прикосновения.

– Плечевую возьмем? – спросил водитель, продолжая сжимать мое колено. – Возьмем, говорю, плечевую?

– Бери, если надо, – отмахнулся я и закрыл глаза. Но вскоре опять проснулся.

– В сортир не хочешь? – спросил водитель. – Прогуляйся…

Терпеть до вокзального туалета нет смысла. Я вышел.

За обочиной росли молоденькие елки. Сломив веточку и очистив ее от хвои, начал грызть. Мало кто знает, что это лучшее средство для сохранения зубов от пародонтоза… Водитель надавил на клавишу.

– Турист! – орал он в паузах. – Турист… Мать твою!

После свежего воздуха в кабину лезть не хотелось.

– Спальное место занято… Садись рядом со мной и рассказывай смешные анекдоты, – приказал он. – Червонец сорвал, сука! И лица-то его не запомнил. Но ничего, ничего…

– Из Минска он, – послышался женский голос из-за шторки. – По-моему, с восемнадцатой автобазы.

– А ты молчи, дура!.. Я тебе еще устрою. Не могла сказать?!

– Откуда я знала, что меня продают за червонец? – Откуда взялась женщина? – поинтересовался я шепотом.

– Я ж тебе сказал, что плечевку взял!.. И заткнись.

Минуты две молчание в кабине нарушалось вздохами и неразборчивым бормотанием пассажирки, спрятавшейся за шторой.

Я не стал интересоваться происшедшей метаморфозой настроения водителя и историей появления всхлипывающей женщины, а устроился поудобнее и задремал. Но поспать так и не удалось: дорога изобиловала выбоинами, машину то и дело кидало из стороны в сторону, вдобавок водитель громко матерился.

Вскоре мы остановились.

– Уши тебе оборвать, соплюха, – сказал водитель. – Погуляй. Может, трахнет кто-нибудь по башке. И до Ленинграда своего не доберешься. – Он толкнул меня локтем. – Выпусти ее.

Мы стояли на проселочной дороге среди поля. Сильно пахло душицей. Она только начинала цвести, окаймляя дорогу пурпурными блестками.

Из кабины слышался сердитый голос водителя.

Если бы я не подхватил женщину на руки, грохнулась бы на укатанную машинами землю. Очутившись в моих руках, она перестала плакать. Вытерла рукавом теплой кофты лицо и глубоко вздохнула.

– Ты правда в Ленинграде живешь? – спросил я. Она кивнула.

– Интересная история получается… Как до дома добираться будешь?

– Не знаю, – прошептала она.

– Она же моя землячка, – сказал я водителю, погладив прижавшуюся ко мне путешественницу по голове.

– Я за нее червонец заплатил, – проворчал водитель.

Я достал четвертной и протянул ему.

Девушка, назвавшая себя Миленой – тихонько, на ухо, – забралась за шторку, успев благодарно чмокнуть меня в щеку.

Приехав в Листенец, мы зашли в дорожное кафе и основательно подкрепились холодной телятиной, запив ее крепким чаем.

– Вот тебе деньги. – Я впервые заговорил с Миленой. – Бери билет и дуй домой.

Девушка, к моему удивлению, заразительно расхохоталась:

– Деньги спрячь, – и стала серьезной. – Не хватало в должники попасть за здорово живешь. Мне двадцать два года, – сказала она непонятно для чего и ткнула меня в грудь указательным пальцем. – Двадцать два. Понял?

Она торопливо, словно боялась, что ее кто-то прервет, рассказала мне о балдеющих на югах родителях, о каких-то подругах, путешествующих автостопом, о своей детской мечте – посмотреть другие города, людей, о страстном желании быть самостоятельной. Я смотрел на нее и видел не девушку, а сгусток взбунтовавшейся материи.

– Хватай рюкзак, – сказал я, прервав ее пламенную речь, – и топай за мной.

Она захлебнулась словами, еще продолжая что-то бормотать, но рюкзак взяла.

– Пикничок-с?.. Понятно. Куда дергаем-то?

– Будешь мне ассистировать, – сказал я, решив продумать вариант с присутствием в моем деле особы женского пола, особы, надо заметить, довольно привлекательной. – Зарплату тебе положу, и мир посмотришь. Правда, городов на нашем пути не будет, но… пикничок-с… на берегу озера, пожалуй, должен получиться отменным. – Я мысленно усмехнулся.