О Сидире он слышал из весьма отдаленного источника — от Касиру. Больше он в своем убежище почти ни с кем не виделся. У помощника атамана были крысиные ходы по всему городу, а когда он вылезал на поверхность, никто не обращал внимания на сморщенного старика в лохмотьях. Джоссерека же непременно задержали бы для допроса, попадись он только на глаза имперскому солдату — так было до недавнего времени, пока сыскной азарт не остыл в связи с подготовкой к войне. Касиру дал ему комнату с закрытым балконом в доме возле Затона Сокровищ, которым владел через подставное лицо. Ключи от дома имелись только у хозяина и у молчаливого слуги, приставленного к Джоссереку. Слуга снабжал его всем необходимым — сюда входили книги и гимнастические снаряды, но не женщины. Если бы не беседы с Касиру, Джоссерек совсем бы затосковал.

«Опасно?! — ликовал он, вновь почувствовав под ногами дорогу, порт, трап, палубу. — Возможность выйти на волю стоит всех моих потрохов до последнего. А если это противоречит здравому смыслу, пусть Акула сожрет здравый смысл!»

— Имя и звание? — спросил его рагидийский боцман на «Вейрине».

— Сейк Аммар, господин. Кочегар.

Боцман посмотрел в свой список и опять на него.

— Откуда ты?

— Из Тунвы, господин. Человек, которого назначили на это место, Леюнун его звать, захворал. Я случайно остановился в той же гостинице, что и он, пошел в Якорную палату и попросил, чтобы взяли меня. — На самом деле все устроил Касиру — он подкупил кочегара, он шантажировал некоего члена Рабочей Гильдии.

— Да, тут есть писулька. — Боцман продолжал рассматривать Джоссерека. Можно снять серьги, подстричься, отпустить бородку, подоткнуть длинную рагидийскую одежду повыше колен, повесить на спину мешок — нельзя изменить свой акцент и создавший тебя букет наций. — Тунва, хай? Да ведь вы из дома ни ногой?

— Оно так, господин. Я убежал, когда был мальчишкой. — Называться горцем из северо-западной имперской провинции, которых в Дельфиньем заливе никто в глаза не видел, было, пожалуй, самой удачной выдумкой.

Боцман пожал плечами. Очереди дожидались другие — весьма пестрое сборище: в Империи рождалось меньше моряков, чем требовалось нынешнему имперскому судоходству.

— Ладно. Читать-писать не умеешь, нет? Ну, в Палате тебе должны были разъяснить наши правила. Правила военного времени, помни. Обмакни сюда большой палец. Поставь отпечаток вот тут. Ступай вниз, на вторую кормовую палубу, и доложись помощнику механика.

Джоссерек предпочитал паруса пару, а на пароходах раньше всегда работал на палубе. Черная яма оказалась ещё более жаркой, вонючей, грязной и шумной, а работа — ещё более скучной и изматывающей, чем он себе представлял. Зато на корабле Сидира никто из начальства не глянет на кочегара дважды, если он ведет себя как подобает.

В свободное время Джоссерек исследовал судно, что вполне естественно для новичка — лишь бы не лез в офицерские помещения. Несколько раз он издали, мельком, видел Донию. Случай подойти к ней поближе представился только четыре дня спустя.

Он соскреб с себя сажу и угольную пыль, оделся в чистое и вышел дохнуть воздухом перед тем, как его вахте дадут поесть. Наверху было малолюдно, а на верхней палубе, куда он вышел, не было никого. Сзади помещался полуют, камбуз под навесом, плотницкая мастерская и прочие службы. Впереди возвышалась трехъярусная рубка. Наверху находился мостик, над ним торчала дымовая труба, а плоские крыши нижних ярусов, снабженные поручнями и тентами, служили балконами для проживавших там привилегированных лиц. Джоссерек подошел к правому борту между двумя медными корабельными пушками, облокотился о поручни и вдохнул полной грудью.

Палуба подрагивала под ногами. Ветерок уносил дым и приносил запах сырости, ила, влажной земли, тростника. Хотя солнце стояло в зените, ярко освещая кучевые облака на западе, здесь было прохладно. Кое-где у коряг или на отмелях дотаивали последние льдины, пуская обильные бурые ручьи. Из опасения перед подобными препятствиями флот держался на середине реки, и от берега его отделяла широкая полоса воды. Джоссерек примечал рыб, цапель, стрекоз, первых комаров, оставшиеся от половодья плывуны. Высокие крутые берега внизу густо поросли травой, поверху — кустарником и ракитами. Местность за кромкой берега была уже не плоской, а холмистой, изумрудно-зеленой, покрытой полевыми цветами; кое-где встречались сосновые или дубовые рощи; никаких признаков жилья не замечалось, лишь порой вдалеке маячили развалины замков. Армия ещё не вступила на территорию рогавиков. Эти земли некогда принадлежали Арваннету, и он все ещё предъявлял на них права; но в давние времена здесь прокатилась сначала гражданская война, следом моровое поветрие, былая сила и слава отошли в прошлое, и город довольствовался номинальным подчинением нескольких туземных племен, переселившихся из Диких лесов. Растительность здесь была чахлая. Даже тут, чуть севернее Залива, уже чувствовалось дыхание льда.

Тем, кто идет по суше, нелегко приходится. От бароммцев, должно быть, пар валит. Однако просто невероятно, какую скорость выжимает Сидир из пехоты, артиллерии, саперов, обозников. Мало кто поверил ему, когда он заявил публично, что будет в Фульде через двадцать дней. Теперь примолкли.

Джоссерек затем и поступил на корабль, чтобы видеть все своими глазами. Разумеется, не он один собирает сведения для Людей Моря. Но у них чрезвычайно мало данных о том, насколько солидны силы обновленной Империи, особенно на суше. Тут важна каждая мелочь.

Джоссерек обозревал идущие по берегу войска. С такого расстояния они казались единой массой, катящейся по равнине, как медленное цунами. Он слышал грохот и скрежет телег, топот сапог, стук копыт и барабанную дробь: бах-дах-дах-дах, бах-дах-дах-рах, бах-дах-дах-дах-ррр. Над головами волнами вздымались знамена и острия пик — так волнуется степь под ветром. В авангарде или на флангах порой мелькали одинокие всадники — их оружие сверкало, и плащи, играющие всеми цветами радуги, развевались, когда они пускали коней во весь опор. Временами кто-то из конных трубил в рог, и волчья трель сигнала перекрывала барабаны.

Джоссерек оторвался от этого зрелища… и увидел Донию. Она стояла на верхней галерее рубки у кормовых поручней и тоже смотрела вдаль. Голубое рагидийское платье окутывало её от шеи до пят. Сидир, как видно, не желает, чтобы его любовница носила откровенные арваннетские одежды. На взгляд Джоссерека, она похудела, и лицо её ничего не выражало, но энергия и гордость остались при ней.

Его сердце затрепетало. Ну-ну, будь осторожен. На нижней галерее курит трубку бароммский офицер. Он, пожалуй, слишком молод, чтобы мог принимать участие в прошлом походе против рогавиков, а стало быть, их язык ему наверняка незнаком. Все равно — будь осторожен. Джоссерек небрежной походкой, надеясь, что это выглядит не слишком наигранно, двинулся вдоль борта и запел — тихо, но так, чтобы его было слышно наверху. Мелодия была родом с Эоа, слова — его, язык — рогавикский.

— Женщина, у тебя есть друг. Стой тихо; молчи и слушай. Если бы офицер что-то понял и стал задавать вопросы, Джоссерек отговорился бы тем, что перенял эту песню у собутыльника в таверне, который ездит торговать вверх по реке. Он добавил к своей песне несколько строк, благодаря которым она выглядела обычной любовной лирикой. Офицер, однако, взглянул на него равнодушно и продолжал дымить.

Дония впилась пальцами в перила, но больше ничем не выказала, что певец вызвал дрожь во всем её теле. Джоссерек распевал:

— Вспомни меня, пришедшего с Мерцающих Вод. Мы были вместе, когда тебя схватили. Можешь ли ты встретиться со мной? — Она кивнула — едва заметно, так, что только настороженный глаз мог бы это уловить. — В передней части корабля, внизу, есть кладовая. — (Он не знал, как сказать на се языке «передний трюм».) Подмигнув ей, он продолжал: — В носовой надстройке, куда я проник снизу без позволения, есть ванная — должно быть, для вас. Можешь ли ты пойти туда одна, не вызывая подозрений? — Снова кивок. — Лестница рядом с ванной ведет вниз, мимо места, где хранят канаты, туда, где буду я. Думаю, там безопасно. Я работаю в машине. Бывает время, когда я свободен. Он назвал часы, отбиваемые корабельным колоколом. — Что тебе больше подходит? — Он снова перечислил часы, и она дала понять, что вечером лучше всего. — Превосходно. Если сегодня кто-то из нас не сможет прийти, попробуем завтра, ладно? Прощай.