Глава десятая

Возможно, миссис Мэллой так и продолжала бы стоять над душой, прислушиваясь к моим попыткам поговорить с леди Гризуолд, если бы по лестнице не спустился отец. Лицо его приобрело нормальный оттенок, он нёс урну с величественностью архиепископа Кентерберийского, готовящегося помазать монарха на трон. Я удивлённо посмотрела на Рокси. Моя верная помощница готова была вот-вот хлопнуться на колени, чего, надо заметить, с ней не случалось даже в церкви.

– Если бы я знала, что у вас такой папаша, миссис Х., – её шёпот этом отдавался от потолка, – я бы работала на вас бесплатно. Разумеется, теперь уже поздно, потому что вы решили ступить на тропу подлости. Но отец не отвечает за грехи дочери.

Сделав этот прощальный выпад, Рокси величественно прошествовала по каменному полу к кухонной двери и открыла её с видом одного из подручных святого Петра, отворяющего жемчужные врата. Отступив в сторону и склонив чёрно-белую голову, миссис Мэллой впустила папу в святилище.

Я опомнилась и быстро проговорила в трубку:

– Прошу прощения, леди Гризуолд. Не расслышала, что вы сказали?

– Я спрашиваю, когда вы отправляетесь во Францию?

У неё был голос женщины, осознающей свою красоту. Не составляло никакого труда представить, как она стоит в просторном холле Старого Аббатства, а мягкий свет, льющийся из витражных окон, доводит её прекрасные черты до средневекового совершенства. Я тут же пожалела о своём затрапезном наряде. Старая юбка, блузка в полоску и вытянувшаяся кофта не годятся для общества с ангелами.

– Мы собирались сегодня, но неожиданно появился мой отец. Поэтому поездка отменяется. – Я критически оглядела себя в зеркале и поправила волосы, едва не опрокинув бронзовую вазу с осенними листьями. – Съездим во Францию как-нибудь в другой раз.

– Не сомневаюсь, что вы рады приезду отца.

Голос леди Гризуолд стал тише, я прижала трубку к уху.

– О да! Папа – это личность.

– Вы непременно должны привести его к нам. Например, сегодня утром, если сможете выкроить время. Мне не терпится показать вам журналы, о которых мы говорили. «Прекрасный дом», помните? Я нашла там снимки комнат, которые мне понравились. Тимотия – вы ведь знаете кузину моего мужа? – сложила их в старый сундук. Она и в лучшие времена была немного рассеянна. В результате я несколько дней рылась по всему дому в поисках этих журналов.

– Очень неприятно, когда что-то теряешь, – согласилась я. – В котором часу вы хотите, чтобы я пришла?

– Как насчёт половины двенадцатого? А потом вы можете остаться на обед. Наша кухарка всегда готовит что-нибудь особенное, когда у нас гости.

– Спасибо, леди Гризуолд. Уверена, папе приятно будет получить от вас приглашение, даже если он решит остаться дома.

– Постарайтесь его убедить. Я велю кухарке приготовить лишнюю порцию.

– Очень любезно с вашей стороны.

– А если он не придёт, мы разделим его долю!

Нежный смех леди Гризуолд прозвучал слегка театрально. Трубку я повесила со смешанными чувствами. У меня не было особого желания работать по готовым образцам, тем более из иллюстрированных журналов. Я предпочитаю сначала ощутить атмосферу дома, который предстоит оформить, а потом проникнуться вкусами владельца.

Как бы между прочим я спросила себя, а не перерастут ли наши отношения с леди Гризуолд в подобие дружбы? Наступит ли такой день, когда она попросит звать её Филлис? Почему-то я в этом сомневалась, хотя и не подозревала её светлость в снобизме. Скорее, у меня сложилось ощущение, что леди Гризуолд – из тех женщин, что при всём изяществе манер, предпочитают держаться от людей подальше. Быть может, она просто чересчур застенчива. В защитных механизмах я знала толк. Вот только, к сожалению, щит, которым ты прикрываешься, зачастую оказывается из стекла и рассыпается на мелкие кусочки, когда наносят удар с неожиданной стороны.

Зато миссис Мэллой была из тех женщин, кто знает, как уклоняться от копий и стрел злодейки-судьбы. Она носила доспехи в виде платьев из тафты и многослойной косметики с неукротимой доблестью Генриха V, готовящегося разбить французов при Азенкуре. Когда я вошла на кухню, она сидела за столом напротив отца. Бен стоял у плиты и жарил яичницу с беконом, словно играл эпизодическую роль в пьесе.

– Так вы говорите, что ваша Харриет не была немкой?

Миссис М. с таким благоговением подлила папе апельсинового сока, будто, пролив хотя бы одну каплю, она совершит непростительное святотатство и её навеки отлучат от церкви.

– О, Харриет была настоящей английской розой!

Папа посмотрел на урну, стоявшую перед его тарелкой, и любовно погладил её шершавый глиняный бок. Интересно, отчего у этого сосуда до странности неправильные формы?

– Из Лондона, вы говорите?

Стакан с соком торжественно приземлился рядом с урной.

– Харриет жила в Лондоне, когда была замужем. Но ей больше нравилось за городом.

– Как и моему третьему муженьку.

Миссис Мэллой ясно давала понять, что у них с папой много общего.

– А как он умер? – заинтересовался папа.

– Да он и не умер. Жив-живёхонек. Свалил к четвёртой жене.

– А! – Папа вновь погрузился во мрак.

– Харриет – такое прекрасное имя. Если бы у меня была дочь, я бы назвала её именно так. Я часто говорила об этом миссис Х.

Моя славная помощница по хозяйству не обратила на меня ни малейшего внимания. Я молча присоединилась к Бену.

– В самом деле? – Папа вновь оживился.

– А Браун – такая чудесная фамилия!

– Не самая подходящая для столь изысканной женщины, как Харриет.

– Ну, если на то пошло, как и этот горшок, куда её высыпали. – В любезности миссис Мэллой не откажешь. Правда, она тут же спохватилась: – Но, возможно, для вас эта посудина имеет какую-то иную ценность.

– Урну выбрали друзья Харриет, супруги Фелькель.

В папиных голубых глазах мелькнуло беспокойство. Словно он впервые увидел, что это обычный сосуд, а не продолжение земного существования Харриет.

– Вы думаете, он не очень подходит? – воззвал он к авторитету миссис Мэллой.

– Никоим образом.

– А что в нём не так?

– Начнём с того, что, по, вашим словам, Харриет была платиновой блондинкой? А серая глина совершенно не годится для блондинок. – Послушать миссис Мэллой, так она целыми днями якшается с Ив Сен-Лораном и Версаче. – А кроме того, форма горшка какая-то уродливая.

Папа поджал мясистые губы:

– У Харриет была великолепная фигура.

– Тогда для неё нужно что-то с изящными линиями, а не эти нелепые бугристости. Не хочу корчить из себя знатока, – внезапно заскромничала миссис Мэллой, – но я точно помню: когда у меня увели третьего мужа…

– Что сделали?

От моего удивлённого возгласа Бена едва не облился кипящим маслом. Однако реакция Рокси и отца оказалась ещё более выразительной. Пап остолбенел, а миссис Мэллой сочувственно похлопала его по руке и с непередаваемым сожалением в голосе сказала:

– Вашим родственничкам это свойственно. Прокрадываться втихомолку на кухню, словно они здесь всем распоряжаются. И подслушивать чужие разговоры. Но, видимо, это та цена, которую приходится платить за завтрак. Хоть детишки сегодня не путаются под ногами. Я, конечно, не могу сказать о них ничего дурного, ни об одном из троицы. – На лице Рокси расцвела блаженная улыбка, и я поняла, что она думает о Розе, которая была бы её внучкой, если б моя кузина Ванесса не наставила рога её сыну Джорджу. – Жизнь временами бывает просто отвратительна!

– Так что вы хотели сказать о своём третьем муже? – напомнила я, пока Бен перекладывал яичницу на тарелку. – Как это его у вас увели?

– Пришли двое полицейских и увели. Ввалились во время ужина и даже не дали Альфи (или это был Берти?) доесть колбаску в тесте. Вот что бывает, когда транжиришь деньги на свиную колбасу, хотя говяжья ничем не хуже. Именно это я себе тогда и сказала. – Рокси покачала головой, досадуя на превратности жизни. – Эти гады в форме обвинили его в торговле краденым. Но скажите мне, сколько дурачок мог напродавать, если не заработал себе на велосипед, не говоря уж о машине! Разумеется, теперь, когда я оглядываюсь назад, некоторые его подарки выглядят немного странными. Детская коляска на мой пятидесятый день рождения, форма стюардессы к очередной годовщине нашей свадьбы, парикмахерское корытце на Рождество. Но мужчины ведь понятия не имеют, что надо покупать, верно?