– Оботри!

Та, перепуганная до смерти тем, что Серый Убийца обратил на нее внимание, кинулась в сторону, достала откуда-то чистое влажное полотенце и, стараясь быть очень осторожной, вытерла член Хранителя. Он оттолкнул служанку, уменьшил свой орган до нормальных размеров и спрятал его, побыстрее застегнув костюм. И в этот момент дремавшая до сих пор совесть проснулась и запустила в него свои когти. Он застонал, бросил взгляд на изнасилованную им девушку – она продолжала стоять у окна в известной позе, только голову повернула к нему, и в глазах ее была такая боль, такое отчаяние, что стыд Йаарха стал нестерпим. «Как же ты мог? – спрашивал он себя. Как ты мог? Ведь ты же всегда ненавидел и презирал насильников… А кто ты теперь? Как тебя теперь назвать, скот?!» Он обратил внимание на то, что по ногам служаночки стекает кровь, и понял, что напрочь порвал бедняжку. «И за что? За смех? – продолжал терзать Хранитель себя. – Да она же не хотела тебя оскорбить, она просто из той породы девчонок, что не могут не смеяться над всем на свете… Какая же я, оказывается, сволочь… Хоть вылечить девочку надо… А она ведь для кого-то берегла девственность… В этом-то мире это очень трудно… Эх, ты…» Покрасневший Йаарх подошел к девушке, знакомо уже вызвал Предел и исцелил разрыв, но не полностью – несмотря на стыд, где-то в глубине души он все же был доволен, что хотя бы одну насмешницу поставил на место, и хотел, чтобы у нее немного поболело там… Девушка все так же продолжала стоять, выпятив задик и дрожа всем телом – она думала, что Владыка хочет изнасиловать ее еще и в зад и очень боялась этого. Йаарх погладил ее по ягодице, пытаясь успокоить, но служаночка дернулась от его прикосновения, как от удара. Он досадливо поморщился.

– Помогите ей, – резко бросил Хранитель остальным служанкам, повернулся и быстро пошел к выходу из зала.

Уже подходя к двери, он чуть не столкнулся еще с двумя служанками, входящими в зал и болтающими о чем-то своем. Одна из них была рыжей и донельзя конопатой, нос ее был курнос, и задорные зеленые глаза весело смотрели вокруг, девушка была некрасива, но великолепная фигура привлекала внимание даже из-под платья-балахона. Вторая отличалась длинным, лошадиным лицом и такими же лошадиными зубами, волосы ее были каштановыми, глаза невыразительными и того же цвета. Хранитель зачем-то на секунду прислушался к их разговору и тут же совершенно осатанел – девчонки возбужденно обсуждали, как именно какая-то госпожа Палач отрезала грудь одной их знакомой. Он взревел, ухватил обеих служанок за грудки и рявкнул:

– Значит вам, суки, нравится, когда кому-то другому отрезают все женское?! А как вам понравится, когда отрежут вам?! Идите и займитесь этим, если уж вам так этого хочется!

И отшвырнув ошеломленных девушек, почти бегом скрылся за поворотом. Забывая о психологии этого безумного мира, Йаарх даже не подозревал, что для служанок его неосторожные слова являются прямым приказом, отбирающим у несчастных девчонок и ту малость, которая была в их тяжелой жизни – свободу, слабую надежду на счастье, на любовь и вообще на что либо… Что эти слова обрекают их на страшные муки, и превращают всю их дальнейшую жизнь в ад, ведь после урезания у девушек была только одна дорога – стать рабынями для удовольствий. Осознав эту страшную для себя истину, служанки застыли на месте, а затем ноги не удержали конопатенькую, и она сползла на пол, цепляясь руками за платье подруги. Она тихо подвывала, и в этом вое слышались только слова: «За что?..». Девушка с лошадиным лицом присела возле нее и прижала рыжую голову к своей груди, шепча:

– Ну что уж теперь поделаешь, Тахар… Ничего же сделать нельзя… Сам Владыка приказал…

– А если сбежать? – слабо спросила та.

– И куда ты побежишь? – горько спросила ее подруга. – Мы же с тобой сироты, нам не к кому идти… Зимой ведь сама побежишь продаваться в первый же Дом Удовольствий, согласная, чтобы тебе отрезали все на свете за тепло и миску похлебки… Лучше уж здесь, во дворце, рабынями для удовольствий… Всяко сытнее будет…

– Лучше бы он нас на кол послал, Минат… – простонала Тахар.

– Может и лучше… – хрипло ответила та, сама не понимая, за что Владыка обрек их на такие муки, что они ему плохого сделали. – Но он приказал нам урезаться и все это слышали… Так что…

– Она так кричала… – еще слабее пролепетала конопатая, заливаясь слезами.

– А теперь орать будешь ты… – со спокойствием обреченности ответила ей подруга и уже тише добавила. – И я…

– Я боюсь, – прошептала Тахар, слезы продолжали скатываться по ее лицу. – Я так боюсь, Минат…

– Я тоже… – тихо ответила ей та.

Девушки сидели на полу, все еще не осознавая того, что с ними произошло, все еще не понимая, что их обрекли на страшную участь. Какая-то отчаянная надежда на то, что все еще изменится, что Владыка сейчас вернется и отменит свой приказ, не покидала сердец служаночек. Они ждали неизвестно чего, тихо всхлипывая на груди друг у друга. Остальные служанки обходили приговоренных десятой дорогой, как прокаженных…

– Что здесь происходит?! – как выстрел в зале раздался визгливый, надтреснутый голос главной горничной дворца, госпожи Наламир, высокой, полной, пожилой женщины с обманчиво добрым лицом. Лишь глаза выдавали ее зверскую жестокость, да, впрочем, ей и нельзя было быть иной, ведь именно она держала в своем кулаке всю армию слуг и все огромное хозяйство олтиярского дворца.

Она была взбешена – да что эти наглые девчонки себе позволяют?! На минутку их нельзя оставить, тут же бросают работу! Обнаглели до последней степени! Неужели же их ничему не научила вчерашняя казнь нерадивой служанки? Если так, то надо бы сегодня усадить отдохнуть на кол еще парочку. Тут взгляд пожилой женщины упал на все еще стоящую перед подоконником, выпятившую обнаженный и окровавленный зад изнасилованную девушку. Глаза главной горничной вытаращились от гнева, и она завопила на весь зал, чуть ли не выдирая сама себе волосы:

– Да что же здесь такое творится?! Почему эта сука тут свою задницу выставила?! Здесь вам что, бордель?! Я вас спрашиваю – здесь бордель или дворец?!

– Ее изнасиловали… – осмелился ответить кто-то из служанок.

– Кто?! – сорвался от злости голос главной горничной.

Ее просто заколотило от такого известия. Да, она прекрасно понимала, что любой дворянин или стражник мог безнаказанно изнасиловать любое количество служанок, никто ведь не обращал внимания на жалобы девушек. Но в тайне, в тайне… А вот так, прилюдно опозорить? Да этот позор падал и на ее голову, ее ведь спросят, почему такое стало возможным. Хоть бы только спросили без участия палача… Госпожа Наламир вздрогнула – конечно, она была в прекрасных отношениях с госпожой Палачом, но ведь если той прикажут, она подчинится. «Нет… – подумала женщина, – кто бы это ни был, он должен быть наказан! Сегодня же пойду жаловаться принцу! А может и к самому королю…» Она покачала головой, подошла к всхлипывающей девушке и сочувственно погладила ее по голове, прекрасно понимая, что ощущает несчастная, выставленная со своим позором на всеобщее обозрение – самой в молодости приходилось…

– Ну, успокойся, Тана, успокойся, – сказала госпожа Наламир, вспомнив имя девушки.

Услышав знакомый голос, которого обычно боялась до поросячьего визга, девушка обернулась и, уткнувшись носом в грудь старшей горничной, зарыдала уже в голос. Та молча ждала, понимая, что у несчастной шок, и ей надо дать выплакаться, иначе толку от нее не добьешься. Она долго успокаивала рыдающую девушку, затем приказала ей наклониться и внимательно осмотрела ее залитую кровью половую щель. Глаза пожилой женщины потрясенно расширились, и она тихо спросила:

– Девочка, да кто в тебе побывал, человек или бешеный вомбут?

– Вл-а-а-а-д-ы-ы-ы-к-а-а-а… – сквозь слезы пролепетала Тана.

– Владыка?! – отступила на шаг потрясенная госпожа Наламир. – Серый Убийца?!

– Он… – выступила вперед белокурая служанка.

– Рассказывай, – коротко велела ей главная горничная.