День шел за днем, от постоянной нечеловеческой боли Ларна перестала что-либо соображать и стала совершенно безучастной, воспринимая очередные издевательства над собой лишь с тихими стонами, а то и вообще молча, так как не оставалось сил даже стонать. И однажды один из матросов, недовольный безразличным поведением шлюхи, решил «пошутить» и сунул ей после совокупления в расширенное еще влагалище пригоршню молотого красного перца. Ларна от этой «шутки» полдня кричала не своим голосом, катаясь по полу каюты и разрывая ногтями в клочья свои половые губы и влагалище, пытаясь выцарапать оттуда перец. Если бы она была в нормальном состоянии, то, наверное, догадалась бы промыть, но сознание ее было помутнено, и девушка почти ничего не соображала. Перепуганные ее дикими криками матросы даже разбудили вечно пьяного судового коновала. Старик пришел, проклиная все на свете, шлюх, матросов, капитана и самого Господа Бога. Но, увидев катающуюся по полу и воющую девушку, опомнился и приказал держать ее. Матросы схватили бешено сопротивляющуюся Ларну и развели в стороны ее ноги. Коновал наклонился и тут же с проклятиями выпрямился.

– Бедная девочка! – непроизвольно вырвалось у него. – Какая сволочь это сделала?!

– Что сделала? – хмуро спросил мрачный боцман, которого тоже подняли с постели дикие крики судовой шлюхи.

– Ей кто-то перцу насыпал!

– Куда? Туда? – наклонился над девушкой боцман, показывая пальцем на ее расставленные ноги.

– Туда.

– Кто был последним и у нее? – резко развернулся к матросам боцман.

– Я… – наклонил голову с тупым выражением на лице шутник. – Но я ж токмо пошутковать хотел…

– Пошутковать?! Ну, я те пошуткую! – с этими словами боцман своей огромной лапой ухватил матроса за шкирку и потащил к двери, награждая по дороге тумаками. – Из-за тебя остальные без радостей остались! Ну, я те пошуткую!

Коновал очень осторожно несколько раз промыл девушке влагалище и смазал болеутоляющей мазью, больше у него в аптечке попросту ничего не было. А затем строго настрого запретил трогать Ларну как минимум пять дней и, оставив ей баночку с мазью, снова отправился спать. Матросы повозмущались, но пришел капитан Даор и рявкнул на них, после чего они разошлись, обещая устроить шутнику веселую жизнь. Да и капитан лишил его недельного заработка. Но Ларне-то это помочь ничем не могло… Мазь все же немного уняла боль, и она смогла, наконец-то, спокойно уснуть.

Дни отдыха шли один за другим как какой-то райский сон. Как же это было хорошо – просто лежать, когда тебя никто не трогал. Хоть у нее все внутри и продолжало печь, но Ларна все равно была рада отдыху, у нее даже прояснилось сознание. Ходить девушка почти не могла, у нее едва хватало сил добраться до туалета и каждое его посещение отзывалось во всем теле такой болью, что она тихо визжала, на крик у нее просто не хватало сил. Ларна с ужасом ожидала того дня, когда ее отдых закончится, и ей снова придется отдаваться матросам, с нетерпением ожидающим этого и постоянно заходящим справляться, как она себя чувствует и нельзя ли уже… Она постоянно смазывала порванные половые губы и анус мазью, с ужасом смотря на них, ибо с каждым днем они выглядели все хуже и хуже. И, несмотря на отдых, из ее задика продолжала постоянно сочиться кровь…

И отдых, к сожалению, закончился – утром шестого дня девушку разбудил стук в дверь, и в каюту вошел здоровенный матрос. «О, Господи…», – прошептала она в отчаянии, со страхом смотря в его похотливые глаза. А еще через несколько минут Ларна кричала от адской боли, колотя кулачками по кровати, но матрос, сунувший свой огромный член в ее разорванный зад, не обращал на ее крики никакого внимания, искренне, в глупом мужском самодовольстве, считая, что девушке нравится и он сам, и его член, и то, что он с ней делает. А что кричит она от удовольствия… Он даже не обращал внимания на хлюпающую при каждом его толчке кровь, занятый лишь удовлетворением своей похоти. Именно после него Ларна окончательно, бесповоротно и навсегда возненавидела мужчин – она лично с удовольствием бы урезала всех на этом корабле, настолько сильная ненависть поселилась в душе девушки. Ведь матросы снова пошли к ней один за другим, снова она раз за разом теряла сознание от боли и переутомления. Вскорости она почти перестала вставать с кровати и даже перестала есть, лежа в полной прострации. Но даже такое ее состояние не остановило скотов, продолжавших ее насиловать. Боль уже настолько стала ей привычна, что Ларна почти не обращала на нее внимания, но день ото дня ей становилось все хуже и хуже…

Когда корабль пришел в Дуарамбу, островной порт матриархата Харнгират, капитан Даор зашел в каюту девушки и при взгляде на нее понял, что она при смерти. Ему не хотелось, чтобы шлюха подохла на борту, поэтому, по его приказу, Ларну подняли на ноги, одели в ее старое, грязное, заскорузлое платье, сунули в руку худой мешочек с серебром и двое матросов под мышки оттащили ее в порт, прислонив к какой-то стенке подальше от «Морской Девы». Капитан даже не постеснялся забрать половину ее жалкого заработка за, как он выразился, «питание»… Впрочем, Ларне сейчас все было безразлично. Она стояла у стены, держась за нее руками и не видя ничего вокруг. В глазах было темно, в голове стучал молот и девушка не хотела ничего, кроме как упасть там, где стояла. Но вокруг постоянно ходили какие-то люди и, хотя она видела их лишь как смутные тени, Ларна, держась за стену, все же поплелась неизвестно куда. Она долго шла, падала, с трудом вставала, скуля от страшной боли, но все равно шла куда-то. Зачем? Этого она не знала, просто шла. Наконец девушка забилась между двумя огромными ящиками и сразу же упала. Хриплые стоны вырывались из ее рта, но никого, кто бы мог услышать их, рядом не было…

Отряд портовой стражи Харнгирата проходил по территории порта с очередной проверкой. Командир отряда, суровая женщина лет тридцати пяти с каштановыми волосами, заплетенными в косу над левым виском, всегда ненавидела припортовую зону, но честно выполняла свой долг, внимательно осматривая все вокруг в поисках беспорядка. Уже скоро должна была быть смена, и женщине очень хотелось добраться до таверны, чтобы залить свое паскудное настроение чем-нибудь покрепче. Стражницы шли по самому гнусному месту в порту – складским помещениям чужеземных купцов, которых никогда не впускали в город, разрешая торговать только здесь. Вдруг из-за двух огромных ящиков офицер услыхала тихий, почти неслышный стон и настороженно подняла руку, приказывая отряду остановиться. Держа наготове меч, одна из стражниц прошла за ящики и замахала рукой, подзывая остальных. Подойдя, офицер увидела между двух ящиков лежащую на земле донельзя изможденную девушку лет шестнадцати с ввалившимися щеками и полубезумным взглядом. Не понимая, откуда она могла здесь взяться и зачем вообще пришла в порт, женщина рассматривала ее и вдруг заметила, что все платье несчастного существа залито кровью. Девушка с ужасом смотрела на них и силилась подняться на ноги, но явно не могла этого сделать. Офицер вдруг поняла, что девушка не харнгиратская, внешность ее была несколько непривычна – черные спутанные, почти до пояса волосы, огромные, чуть ли не в половину лица глаза и слишком белая кожа. Несмотря на свою изможденность, девчонка была очень хороша собой, какой-то знойной, южной красотой. «Ее что же, урезали, а затем вышвырнули на берег умирать?..» – недоуменно подумала офицер, склонилась над ней и негромко спросила:

– Ты откуда? И что здесь делаешь? Почему лежишь на земле?

– Извините… – с трудом прохрипела Ларна, испуганная вниманием к ней стражи, и начала с трудом, изо всех сил цепляясь пальцами за стену, подыматься на ноги. – Мне просто очень трудно идти… Да и идти… некуда…

Наконец ей удалось встать, но она продолжала держаться за стену. Девушка шаталась и хватала ртом воздух, ноги ее тряслись и подгибались. Она вдруг с удивлением осознала, что все стражники вокруг нее – женщины. Лишь затем Ларна вспомнила, что в Харнгирате – власть женщин, а мужчины могут быть только рабами. В своей новоприобретенной ненависти девушка отчаянно позавидовала живущим здесь. Офицер снова обратила внимание на свежие кровавые пятна на подоле ее платья и спросила: