– С мамонтом или без мамонта?

– Без мамонта.

Контролер на входе оторвал от наших билетов корешки. Мы ступили на длинную, посыпанную гравием и огороженную бамбуковым частоколом дорожку.

– Пиво-то скоро? – спросил Берлогин, нетерпеливо вглядываясь вперед, откуда доносились развеселые звуки «Камаринской».

– Вон табличка, – показал я. – До ресторана «Печка» сто метров. До музея этнографии тоже сто. И до театра «Николай» сто. И до магазина «Сибирь» тоже. А до мамонта – двести.

– Пиво, наверно, через сто.

– Наверно.

По прохождении ста метров «Камаринская» гремела уже в полную силу. Глазам открылась центральная площадь, по периметру которой располагалось все обещанное. В центре площади громоздился круглый помост, плотно окруженный публикой. На помосте лихо отплясывали четыре девки в кокошниках и красных сапогах.

– А Ритка-то вон она, – едко заметил Короедов, тыча пальцем в сторону помоста. – Щеки намазала, не узнаешь...

Берлогин беспокойно оглядывался по сторонам.

– Кажется, нам туда, – сказал я и повел его по направлению к вывеске, сулящей различные напитки. Мы зашли внутрь и остановились перед прилавком.

– Самое дешевое какое? – спросил Берлогин.

– «Серифу», – прочитал я. – Двести иен банка. Только я не слыхал про такое пиво. Черт знает, как это расшифровать. Может, «шериф»?

– Значит, американское. Берем.

Нам выставили две голубые банки с нефтяными вышками на боку. Под вышками было написано: «Шельф. Сахалинское пиво».

– Блин, – вырвалось у меня. – А я думал, «Шериф»...

– Ничего, – сказал Берлогин. – Зато дешево...

Он откупорил банку, сделал глоток и выпучил глаза.

– И они это называют пивом?!

– Это мы называем пивом, – поправил я. – Они только повторяют.

– А зачем продавать?

– Как зачем? Деревня русская. Клиент пьет и думает: это такое специальное русское пиво. И радуется. А себестоимость копеечная. Конторе прибыль.

Берлогин молча вертел в руках банку. Свою я обменял с доплатой на «Саппоро». Мы вышли обратно на площадь. Доплясавшие девки с организованным визгом сбежали со сцены; их сменил усатый и чубатый дядька в красной рубахе и серой папахе. Невидимый конферансье объявил через динамик:

– Сейчас выступит Миша. Он станцует настоящий косакку-дансу!

Публика восторженно зааплодировала. Заиграл матросский танец «Яблочко». Миша растопырил руки в стороны и картинно, с цыганским прищуром обошел помост. Публика хлопала в такт. Миша ударил себя в грудь, в живот, в колено, в щиколотку, в пятку. Народ одобрительно загудел. Миша сказал: «Эх!» Народ сказал: «Хай!». Миша присел. Привстал. Присел. Привстал. Народ экстатически завыл. Миша привстал. Присел. Привстал. Присел. Народ вошел в неистовство. Миша присел. Привстал. Присел. Привстал. У народа начался катарсис. Миша поклонился. Народ бился в судорогах. Миша с достоинством сошел со сцены.

– Ой, Петенька! – послышалось сбоку. – Не сердись, пожалуйста. У нас перестановка, Зойку на мамонта бросили, меня в ансамбль, на кассу японку посадили. Я тебе не успела позвонить...

– Ничего, – сказал Короедов. – Ты сделай главное, что обещала. Устрой мне встречу с вашим начальником. С самым главным. Скажи: по делу.

– Я сейчас... Устрою... Стой здесь... Не уходи...

На сцену взошла румяная тетенька в сарафане и принялась заунывно дудеть в какую-то жалейку. Берлогин, кривясь и морщась, пил сахалинское пиво.

– Здорово, земляки!

Рядом с нами стоял давешний плясун Миша.

– Здорово, казак, – сказал ему Берлогин. – Пива хочешь?

Миша покосился на банку.

– Не-е-е, – засмеялся он, как от хорошей шутки. – Такого не хочу.

– А ты какой казак, донской или кубанский?

– Я из вологодской филармонии.

– Что, вообще не казак?

– Вяколайнен моя фамилия. Какой я казак...

– А плясал грамотно!

– Да ну... Я вообще не танцор, я баянист... Но тут сказали, баян не нужен, а нужен косакку-дансу.

– Что это такое, кстати? – поинтересовался я. – Сколько раз слышал и до сих пор не пойму. Чисто японское слово.

– Леший знает, откуда они его взяли. Я им тогда по-всякому плясал, а они нос воротят: мол, не то. А как пошел вприсядку, сразу обрадовались: дескать, вот он, настоящий косакку-дансу. Так и пляши, говорят. Вот и пляшу теперь. А вы туристы?

– Нет, – сказал Берлогин, – не туристы. Эти ребята живут здесь. А я по бизнесу приехал.

– По автомобильному?

– Ага. Недавно занялся. Раньше медью промышлял. А еще раньше я был футболист.

– Иди ты! – поразился Вяколайнен.

– Форвард таранного типа. В хабаровском СКА.

– Надо же... А как вчера «Локомотив» с «Шинником» сыграл, не знаешь?

– Откуда... Днем бизнес, вечером пьянка, не до футбола. – Берлогин смял пустую банку и кинул в мусорный бак.

– Петя!!! – Рита стояла на той стороне площади и махала рукой.

– Быстро-то как, – удивился Короедов и взял меня за локоть. – Пойдем, поможешь. У тебя лицо интеллигентное. Мы минут на двадцать, – добавил он для Берлогина. – Встречаемся здесь.

Вслед за Ритой мы нырнули в служебный вход и попали в кабинет начальника, плотно сложенного мужчины средних лет, в белой рубашке без пиджака. Он встал из-за стола и вопросительно на нас смотрел.

– Здравствуйте, – сказал Короедов и поклонился. Я поклонился тоже. Начальник ответил наклоном головы и указал на два стула. Мы сели. Рита помахала нам пальчиками и исчезла в дверях.

– У нас к вам дело, – начал Короедов после церемонии обмена визитками. – Мы хотим познакомить вас с необыкновенно интересной певицей.

– С русской певицей? – поспешил уточнить начальник.

– Ну... – замялся Короедов. – В общем, да... В том смысле, что она поет на русском языке. Хотя, в принципе, может и на других. На английском может. Сможет и на японском, если очень понадобится. Мы ее научим.

– Понятно, – кивнул начальник.

– Дело вот в чем. Нас, русских людей, несколько смущает известный перекос культурного обмена в сторону чего-то такого, знаете, старинного... Ну вот, скажем, песни, которые пелись сто лет назад... Это интересно, конечно, – но это лишь одна сторона. А ведь публику должно волновать, что поется сегодня, не правда ли?

– М-м-м-м, – неопределенно помычал начальник.

– Эта певица очень популярна. Лучше ее вообще никого нет. Мы вам кое-что принесли, чтобы вы имели представление. Вот компакт-диск. Записан в Америке. Будет время, послушайте. Вот еще кассета...

– Как зовут певицу?

– Лайма Вайкуле. «Ра-и-ма Ва-и-ку-рэ».

Начальник наклонил голову набок и созерцал им же нацарапанные крючки.

– На русское имя непохоже.

– О, да вы хорошо разбираетесь! – поспешил польстить ему Короедов. – Дело в том, что она не совсем русская. Вообще говоря, она из Латвии. Но все русские люди считают ее своей.

Я важно покивал для пущей достоверности.

– Хорошо, – сказал начальник. – А чего вы, собственно, хотите?

– Мы хотим, чтобы она посетила Японию. И дала здесь несколько концертов.

Начальник кивнул. Короедов приободрился.

– Вы знаете, она уже один раз была в Японии. В девяностом году. Причем спела только одну песню на телевизионном шоу. Потом сказала в интервью, что горячо полюбила эту страну. Я уверен, она хочет приехать еще раз.

– М-м-м-м...

– Вы нас не поймите превратно. Заниматься всем этим будем мы. Выходить на ее менеджера, подключать спонсоров, заказывать рекламу, бронировать билеты, гостиницы, залы... От вас требуется только одно – официальное приглашение.

– Э-э-э-э-э...

– Ведь мы частные лица, к тому же иностранцы. Чтобы дали бизнес-визу, необходимо приглашение от организации. Вы столько лет уже приглашаете русских артистов – кого еще просить, как не вас?

– М-м-м-м...

– Конечно, один концерт можно будет дать здесь. У вас замечательный зал, много посетителей, налаженная реклама. Люди придут, вы не пожалеете, будет прибыль... А сейчас – только одну бумажечку. Дальше мы сами все завертим.