Все очень просто. Лори прибегла к ее помощи, чтобы предупредить меня, она даже не сказала, где ее «продуло», и вот ее сестрица, ужасно болтливая и манерная, допытывалась у меня, сгорая от любопытства: она согласилась выпить вишневки, не отказалась от сигареты и теперь отвечала на мои вопросы:

– Температура? Высокая, около сорока.

– А что врач?

– Мы не вызывали, на что он нужен? Может быть, завтра, если температура не спадет. Ее явно продуло, – повторила она. – Это связано с горлом.

– Как с горлом?

– Как? Ангина, обычные налеты, ничего серьезного. Она столько курит, а ведь у нее плохо с миндалинами! Почему вы не заставите ее курить поменьше?

Мои опасения постепенно рассеивались. Сидя, она была ничего, как будто вся ее привлекательность заключалась в пышной груди, в проницательных глазах, в круглой головке с очень светлыми, зачесанными вверх волосами, которые оставляли открытыми шею и мочки ушей с зелеными клипсами – в тон длинным, уходившим под декольте, бусам. У нее было румяное лицо без единого намека на морщины вокруг глаз или на лбу. Болтая, она могла даже казаться милой – пусть бы только говорила о Лори.

– Она приняла лекарство и каждые два часа полощет горло. Через пару деньков поправится… Интересно, – она даже как бы вся подобралась, – где это вы познакомились? – Разве Лори вам не говорила?

– Как бы не так! «В баре „Прато“ меня ждет приятель, зайди, когда пойдешь домой, это по пути, его зовут Бруно» – и ваши приметы… От того, что у нее болит горло, она немного потеряла голос, – улыбнулась Джудитта. – Раньше у нее не было никаких секретов, а с некоторых пор такой скрытницей стала!

– Видите ли, мы встретились… случайно.

– Где же?

– В одном месте.

– Я вижу, вам обоим нравится напускать на себя таинственность. Плохо другое: я боюсь, у вас это серьезно, по крайней мере, у Лори.

– Что же тут плохого?

– Когда влюбляешься, – ответила она, – всегда плохо.

Так вот она Джудитта, ради. которой Лори пошла на такие жертвы? Это была неожиданная мысль, возникшая только и именно тогда, когда она прибавила, сидя передо мной в узенькой открытой блузке и раскачиваясь на стуле:

– Все мы через это прошли.

– А теперь наш черед, хотите вы сказать?

Она сделалась серьезной, грустной.

– Лучшего парня я бы не желала для Лори. Но вы выглядите таким молодым – и вдруг окажетесь ее мужем! Когда я подошла к вам, я было решила, что ошиблась. Уверена, вам нет еще и двадцати.

Я смерил ее презрительным взглядом – чтобы она не сочла меня оскорбленным; ее лицо оживилось, когда она извинялась.

– Я слишком любопытна, признаюсь. Но ведь я в самом деле ничего не знаю. Вы учитесь? Пожалуй, нет, не сказала бы. – И дальше – тоном, который опять же не оскорбил меня: – Особенно если судить по рукам.

Я нарочно разложил их на столе ладонями вверх.

– Да, они малость у меня огрубели…

– О, это и делает их красивыми. Что у вас за работа?

– Колдую вокруг фрезерного станка. Это вам что-нибудь говорит?

– И да, и нет. Значит, станок? А на каком заводе?

– «Паррини инкорпорейшн», – ответил я.

– Вот как! – воскликнула она. – У американцев! А где именно? Впрочем, там же, где все заводы, в Рифреди. Я не знаю вашего района. Мой отец – вы, наверно, слышали от Лори – перебрался туда, когда у меня уже была своя семья. Вы познакомились где-нибудь на автобусной остановке… случайно?

Несмотря на изрядную полноту, маленький рост и гладкую кожу на шее и на щеках, она все же походила на заводную куклу. Она не узнала во мне мальчика из типографии, и Лори ничего ей не рассказывала о нас. Она мне надоела, и я не стал скрывать этого. Она почувствовала, что разговор окончен, и встала из-за стола. Я последовал ее примеру, она оказалась мне по плечо, свежая, круглая, полногрудая бабенка, какая-то ужасно комичная. Но связь с Лори я мог поддерживать только через нее, и уж если Лори, пусть даже не удовлетворив ее любопытства, доверилась ей, то и мне следовало быть ей признательным.

– Не хотелось бы, чтобы вы сочли меня невежливым, – сказал я.

Она подождала, пока я расплачусь и мы выйдем из бара.

– А что же мне прикажете думать о вас? Вы меня немного проводите?

– Я на мотоцикле.

– Э, нет, на мотоцикле я не ездок, уж это точно. И потом, я живу недалеко.

– На набережной Арно, знаю.

– Я вижу, что в отличие от меня вы неплохо осведомлены… Да, у свекра со свекровью, не у меня, конечно, квартирка, хотя и небольшая, но зато в прекрасном доме, а у моего мужа – собственное предприятие.

На углу виа Монтебелло она протянула мне руку.

– Итак, что же я передам Лори?

– Что я надеюсь увидеть ее послезавтра. Чтобы она берегла себя. И что пока, – вырвалось у меня, – я шлю ей поцелуй.

– Ну и ну! – воскликнула она, как бы забавляясь. – Может, вы и меня поцелуете… так, случайно, чтобы я могла передать ваш поцелуй Лори?

– Послушайте, вы! – разозлился я. – Если Лори ничего вам не рассказывала, значит, и рассказывать нечего. Мне девятнадцать лет, я работаю фрезеровщиком, и вовсе не у американцев, а на захудалом заводишке, но скоро поступлю на «Гали». А о вашей семье я, сам того не желая, узнал предостаточно, поработав у вашего папаши.

Она засмеялась и дружелюбно хлопнула меня по плечу.

– Вот оно что… Ну, конечно, – повторяла она. – Теперь ясно, почему я так приглядывалась к вам – мне казалось…

Через некоторое время у решетки памятника Гарибальди она снова поинтересовалась:

– Тогда-то вы и познакомились? Но разве вы не были еще сущим ребенком?

Я рассказал ей о нашей первой встрече.

– С того вечера, – объяснил я, – вот уже четыре месяца, как мы не расстаемся. Но пока что мы не желаем иметь дела ни с родственниками, ни с друзьями, с нас хватает нас самих, а вас мы найдем, когда сочтем нужным.

Она сжала мне руку у локтя, как бы для того, чтобы придать возможно больше силы словам; стоя рядом с ней, я слышал нежный запах ее духов и ее голос, немного взволнованный:

– Лори очень чувствительная девочка, будьте терпеливы, если вы ее. действительно любите. Вы, Бруно, ровно на год моложе ее, но будьте настоящим мужчиной с. моей сестренкой, ей так нужно, чтобы ее любили, поверьте мне.

Те же слова, что Милло сказал обо мне Лори, я их так и истолковал; обычная старческая болтовня, подумал я. Болтовня стариков и старух вроде Джудитты, у которых уже в тридцать лет морщины внутри, одряхлевшая душа и показная сердечность.

Когда мы прощались, она сказала:

– Завтра, что-нибудь около двенадцати дня, позвоните, я сама подойду к телефону. Температуры уже не будет, вот увидите. Это сильная простуда. Но где вы все-таки были?

– Да так, в одном месте.

И точь-в-точь как Милло, как Иванна:

– А он, оказывается, тоже упрямый! Вы с Лори стоите друг друга.

Я вернулся к мотоциклу и, вынимая ключ, на который был заперт руль, нащупал в кармане коробочку. В коробочке лежало кольцо. Сюрприз, который я собирался сделать ей во время поездки к морю, но в ту субботу синьор Паррини все тянул и тянул с выдачей зарплаты, а тем временем закрыли ювелирный магазин, где я заранее обо всем договорился: о цене, о первом взносе и рассрочке.

Никакого предчувствия, никаких переживаний, которые впоследствии помогли бы мне утверждать, что между нами существовала, помимо физической, еще и духовная связь, настолько прочная, что мы продолжали общаться даже в те часы, когда не были вместе. Как родственники, окружавшие ее, у которых, чтобы видеть, были только глаза, так и я, несмотря на нашу духовную общность, не имел ни малейшего представления о стремительно приближавшейся катастрофе. Меня всего-навсего расстраивало это банальное стечение обстоятельств, отнимавшее у нас два вечера любви; а в общем, не вдаваясь в подробности, я считал, что в какой-то степени сам виноват во всем. Виноват в том, что она столько курила, что в машине плохо закрывались окна и гулял сквозняк; вдобавок ко всему – неожиданная сырость в воздухе после захода солнца, когда мы сидели в павильончике в Альтопашо и потом у железнодорожного переезда Прато, где она призналась, вся дрожа: «Я что-то продрогла… Я тебе не надоела?» Замкнутый в кругу условностей, я даже находил, что ее родственнички поступили правильно, не пригласив врача: подумаешь, сильная простуда, грипп. А может, это все сырая земля в роще недалеко от Чинкуале, где расстелив тонкий плащ, мы исступленно предались любви, с нежностью и радостью вечно новой, ибо неизменно новыми всегда были владевшее нами желание и состояние блаженного покоя, приходившее после. Она заметила: