– Когда Ширинкин последний раз уехал из дома?

– Позавчера звонок по мобильнику его взбесил. Мне показалось, что какая-то женщина чем-то напугала Максима. Он прямо обалдел. Полдня метался по квартире, как загнанный волк в клетке. Вечером выпил бутылку водки, хлопнул дверью и – привет семье.

– Сапунцовский домашний адрес не забыла?

– Нека. За Каменкой, в девятиэтажке на улице Ленинградской, – Чибисова назвала номер дома и квартиры.

– Когда мамаша Сапунцова бывает дома?

– Она пенсионерка. Целыми днями старая карга запоями листает любовные романы.

– Как ее зовут?

– Вера Александровна.

Вдохновленная лучезарной перспективой стать «полновластной хозяйкой» ширинкинской квартиры, Тата говорила без запинки. Ее ответы, совпадавшие с другими показаниями и фактами, казались искренними.

Найденные возле сгоревшей «Тойоты» Царькова ключи не подошли ни к квартирному, ни к гаражному замкам Ширинкина.

Глава XVIII

– Поедем на улицу Ленинградскую, – усаживаясь с Голубевым в служебную «Волгу», сказал шоферу Веселкин и назвал номер девятиэтажки.

Металлическую дверь повышенной прочности открыла «старая карга», оказавшаяся высокой статной дамой с волевым холеным лицом, зычным голосом и командирскими замашками. Судя по высокомерному взгляду, Вера Александровна Сапунцова в советское время была не последним лицом в Обкоме партии, а перед уходом на пенсию добивала трудовой стаж среди коллег, дружно переметнувшихся из партийных апартаментов в областной Совет, губернаторскую Администрацию или, на худой конец, в коммерческие структуры, занимавшиеся неведомо чем. Несмотря на подполковничьи милицейские погоны Веселкина, она впустила неожиданных посетителей в квартиру лишь после тщательного изучения предъявленных по ее требованию служебных удостоверений.

Убранство просторной улучшенной планировки квартиры, какими раньше обеспечивали руководящих функционеров, соответствовало стандарту той поры. Излишек роскоши не было, но и недостатка в средствах не ощущалось. Одну из стен большой комнаты, куда хозяйка провела незваных сотрудников угрозыска, занимали застекленные стеллажи для книг. Три верхние полки от края до края украшали собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма. Все тома в добротных переплетах казались совсем новыми, словно их никто никогда не читал. Такими же, нечитанными, выглядели выстроившиеся длинными шеренгами на других полках книги полных собраний русских и популярных при социализме советских писателей. Из монументальности стандартно оформленных томов выделялась только нижняя полка, пестревшая яркими глянцевыми корешками авантюрных романов, заполонивших книжный рынок в постперестроечные годы.

О том, что случилось с сыном Веры Александровны, Веселкин с Голубевым решили ей не говорить. Свой визит объяснили необходимостью знать подробности о поведении Валентина накануне исчезновения. Вместо того, чтобы сразу рассказать о последних днях, Сапунцова заговорила о единственном своем отпрыске чуть ли не с пеленочного возраста. По ее словам. Валя рос смышленым энергичным мальчиком с задатками лидера. Эту черту характера он унаследовал от родителей. Сама Вера Александровна с комсомольской юности была ответственным работником в партаппарате, а ее муж десятки лет возглавлял крупные хозяйственные организации, но в период горбачевской анархии был оклеветан завистниками и скоропостижно скончался от обширного инфаркта.

Среднюю школу Валентин закончил без троек. У него была прекрасная перспектива поступить в ВУЗ, затем – в аспирантуру. В том, что это не осуществилось, виноваты, так называемые, «демократы», развалившие величайшую державу и нагло ограбившие до нитки доверчивый российский народ.

– Вера Александровна, – сказал Веселкин, – развал державы и, как вы говорите, ограбление народа – это, конечно, печально. Однако, согласитесь, что аудитории российских ВУЗов не опустели от студентов и аспирантуры не прекратили своего существования. Почему Валентин выбрал иной путь?

Сапунцова уставилась в глаза собеседника, будто жена на супруга, пропившего получку:

– Вы защищаете паршивых демократов?…

– Я не защищаю, а спрашиваю. Могу сформулировать вопрос по-другому: что помещало Валентину после школы поступить в высшее учебное заведение?

– Разве не знаете, кто теперь там учится?

– По-моему, все способные парни и девушки, стремящиеся получить образование.

На волевом лице Сапунцовой появилась саркастическая улыбка:

– Не наивничайте, господин подполковник! Далеко не всем способным по карману оплачивать свои устремления.

– Проще говоря, учиться дальше вашему сыну не позволило материальное положение?

– Мы не нищие, – гордо сказала Сапунцова.

– Так, что же?…

– По молодости Валентин поддался обманной демократической эйфории и вместо института пошел служить в армию.

– Где он служил?

– При штабе Сибво, в Новосибирске.

– Раньше служить в родном городе новосибирцев не оставляли.

Вера Александровна высокомерно усмехнулась:

– Раньше я не пенсионерка была. Полковники и даже генералы Сибирского округа передо мной под козырек брали.

– При такой субординации вам не стоило труда определить сына на службу у себя под боком.

– А вам хотелось бы, чтобы я отправила единственного ребенка в горячую точку?

– Мне хочется узнать характер Валентина и с кем он общался в последнее время, – миролюбиво сказал Веселкин. – Не зная этого, трудно вести розыск. Прошло уже несколько дней, а мы топчемся на месте.

– Это говорит о вашей беспомощности. При требовательной партийной власти сотрудники милиции крутились, как белки в колесе. Теперь же, при вопиющей безответственности, как сытые коты, перестали мышей ловить.

– Криминальная обстановка теперь стала сложнее, чем была в застойные годы.

– За что боролись, на то и напоролись?

– Уголовный розыск в политической борьбе не участвовал. Мы и прежде, и теперь ловим преступников.

– И тут же их выпускаете.

– Выпускают судьи.

– Раньше они не были такими либералами.

– Как говорили мудрые латиняне, времена меняются. И мы меняемся вместе с ними.

– Странно меняетесь… Банду на сицилийский лад стали именовать «семья».

– Все переименования исходят от политиков и журналистов.

– А в кошмарном разгуле преступности виноваты обезьяны? – съязвила Сапунцова.

Веселкин улыбнулся:

– По Дарвину – так. Не было бы обезьян, не было бы людей, а значит, не было бы и преступников.

– Напрасно иронизируете, господин подполковник!

– Каков вопрос, таков ответ, – Веселкин посерьезнел. – Давайте, Вера Александровна, от общих рассуждений перейдем к конкретному разговору о вашем сыне.

– Мой сын не преступник.

– Прекрасно понимаю ваши материнские чувства, однако нужна объективная характеристика Валентина. С кем он общался в последнее время?

– Исключительно с серьезными людьми из коммерческих структур.

– А фамилия Ширинкин вам ни о чем не говорит?

– Абсолютно.

– О Назаряне Ованесе Грантовиче тоже не слышали?

– Назарян – шеф Валентина. Он был у нас в гостях. На мой день рождения привез корзинку алых роз и жемчужное ожерелье. Обаятельный и деловой товарищ.

– Из других сослуживцев сына кто у вас бывал?

– Никого не было.

– Сколько Валентину лет?

– Тридцать три года.

– Возраст Христа. И он до сих пор не женился?

– Для создания нормальной семьи сейчас трудно найти порядочную девушку. Поэтому я не торопила Валентина с женитьбой.

– Между тем, у вас жила Тамара Чибисова…

– Тата, как ее называл Валентин, нанималась к нам служанкой, – резко перебила Сапунцова. – Вертлявая легкомысленная пустышка без роду без племени. Первое время старательно исполняла свои обязанности. Ходила за продуктами, готовила сносные обеды, пылесосила в квартире, постоянно вытирала пыль и даже обстирывала Валентина. В моем возрасте делать такую работу уже трудновато. Но со временем девочка стала лентяйничать, грубить в ответ на мои критические замечания и подсказки. Однажды я попросила ее состирнуть мое белье и была шокирована хамским ответом: «Свои шмотки стирай сама. Не облысеешь». Стерпеть такую моральную оплеуху от вульгарной пигалицы я, естественно, не смогла и осенью прошлого года выставила грубиянку за дверь.