— Страшно смешно, — процедил я сквозь зубы. — Если будет время, я еще покатаюсь по полу от смеха. Но пока этого времени у меня нет. Ты видишь чашу на полу?

— Какая некрасивая!

— В ней содержится только старый добрый коньяк, — уверил я ее. — И ты должна сесть на нее.

— Что я должна?

— Сесть на нее, — повторил я. — В настоящий момент он холодный. Я имею в виду коньяк. Твой зад согреет его, и через какое-то время он будет иметь комнатную температуру.

— Я и раньше слышала о разных шутниках, — сказала она. — Но тебе полагается за это диплом первой степени!

— Я говорю серьезно, — повторил я.

— Ты опасный сумасшедший! — прошипела она.

— С холодным коньяком ничего не выйдет, — сказал я.

— О, Бог ты мой! — выдохнула Джулия. — Я слышала о людях с комплексами, но с таким встречаюсь первый раз. Это превосходит все!

— Заткнись! — набросился я на нее.

Разумными разговорами здесь, видно, добиться было ничего нельзя, поэтому я схватил Колетт за плечи одной рукой, а другой под коленки и посадил ее на чашу.

Раздался какой-то шлепающий звук, Колетт пронзительно вскрикнула и попыталась выбраться из сосуда, а так как коньяк проливать было нельзя, — у нас его больше не было, — то я уселся верхом на ее бедра и крепко держал ее руки за спиной.

— Сейчас пойдет пар, — благоговейно заметила Джулия, — и пары коньяка сорвут их обоих с чаши.

— Раньше он не был таким, — самодовольно сказала Мэнди. — Видно, он стал импотентом после того, как я бросила его.

— Отпусти меня! — выла Колетт. — Ты, развратник! Она укусила меня в мочку уха.

— Я только хочу, чтобы ты тут немного посидела, — прокряхтел я.

— Он мокрый, холодный и ужасный! — закричала она. — И ко всему прочему, так сидеть неприлично!

— Если мы не согреем коньяк, он не загорится, — объяснил я.

— За кого ты меня, черт возьми, принимаешь? — не сдавалась она. — За рождественский торт?

Ее зубы снова подобрались к моему уху. Я быстро повернул голову в сторону, и она своими зубами сорвала мне кожу. Боль была ужасная.

— Если нам удастся поджечь коньяк, то мы можем его отнести к окну и поджечь занавески! — простонал я. — И если бы вы обе подняли свои толстые задницы с кровати и помогли набросать у окна простыни, одеяла и другие хорошо горящие предметы, то вы оказали бы мне большую помощь.

— Ты хочешь поджечь дом?

Колетт так уставилась на меня, что глаза ее, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Дутый кирпич не очень-то хорошо воспламеняется, — нетерпеливо сказал я. — Нам просто нужно привлечь внимание охранников. Собаки близко к огню не подбегут и, кроме того, их удержат охранники, особенно если они увидят, как из окна выпрыгивают голые девушки, чтобы спастись.

— Эта комната находится на втором этаже, — пугливо сказала Джулия.

— Это не играет никакой роли, — буркнул я. — Вы будете прыгать, договорились?

— Прямо в руки к охранникам, которые снова отведут нас в дом, — бросила Джулия. — Великолепная мысль!

— Мы должны их чем-то отвлечь, не забывайте этого, — сказал я. — Мы должны устроить маленькую панику внутри дома и вне его.

— И что потом? — спросила Мэнди.

— Об остальном я еще не подумал, — признался я. — Но самое главное — начать.

— Более идиотских слов я еще никогда не слышала, — заявила Джулия. — Я в этом не участвую.

— О'кей! — Я глубоко вздохнул. — Я не хотел вам рассказывать, потому что это очень жестоко, но вы мне не оставляете выбора.

— Что рассказывать? — спросила Мэнди.

— Они собираются впустить сюда в полночь всех охранников, чтобы они все по очереди насиловали вас, пока с вас не слезет кожа. А если этого окажется недостаточно, Курт позаботится об остальном.

Джулия так высоко подпрыгнула с кровати, словно ее укусил в зад крокодил.

— Не сиди, как глупая гусыня! — набросилась она на Мэнди. — Помоги мне перенести постельное белье к окну!

Внезапно все уверились в правоте моих слов, даже Колетт. Когда я встал, она послушно осталась сидеть на чаше; словно внезапно увидела в этом свое призвание.

— Пол, — тихо сказала она. — Я хотела бы все знать. Значит, мы разожжем костер, охранники увидят нас и примчатся сюда. И тогда мы выпрыгнем из окна, так?

— Приблизительно, — сказал я. — Если говорить точно, то выпрыгнут Мэнди и Джулия.

— А что будет со мной?

— А ты будешь мертва, — сказал я.

— Что?

— Ну да, ты должна притвориться, будто ты мертва, — сказал я, — хотя бы на тот срок, пока здесь будут те, которые сюда прибегут. Чтобы их обмануть.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Я тоже надеюсь, — ответил я.

С огромной кровати уже были сорваны все простыни.

Я сбросил матрац на пол и потащил его к двери. Матрац был набит какими-то искусственными волокнами, которые толком и гореть-то не будут, а только чадить.

— Как там у нас коньяк? — спросил я Колетт.

— Теперь он уже не кажется холодным.

Две другие девушки стояли у кучи одеял и простыней, которые они нагромоздили у окна, и внимательно наблюдали за мной.

— Мы действительно должны выпрыгнуть из окна? — нервно спросила Мэнди. — Мне бы очень не хотелось, чтобы в мои пикантные места впились осколки стекла.

— Возможно, ты и права, — сказал я. — Может быть, будет лучше разбить стекло, а вы будете стоять рядом и кричать во всю глотку.

— Я начинаю спрашивать себя, а не лучше ли предпочесть смерть…

— К чему? Сюда ворвутся охранники и спасут нас… Наконец послышался голос Колетт:

— Мне долго еще сидеть, Пол? Я боюсь, что эта чаша разрежет мне весь зад.

Я помог ей подняться и осмотрел ее зад.

На нем красовался красный круг, а вокруг шли лиловые подтеки.

— Сенсационный рождественский подарок! — заметил я удивленным тоном. — Задница, выдержанная, как старое вино, и настоянная на коньяке!

Я поднес к чаше горящую спичку, и коньяк загорелся ярким голубым пламенем. Потом взял немного матрацной набивки, подержал ее над огнем, пока волокна не начали чадить, а потом сунул обратно в матрац. Облако едкого дыма поднялось к потолку, превратившись в нечто вроде Дымовой завесы.

После этого я схватил стул и ножками выбил четыре оконных стекла. Вслед за этим поднес чашу с горящим коньяком к куче одеял и простыней и поджег ее. Через несколько секунд все вокруг горело, полыхали даже занавески.

— О'кей, мои милые! — сказал я. — Теперь начинайте кричать!

— А что делать мне? — хмуро спросила Колетт, словно я исключил ее из программы удовольствий.

— Ты мертва, — сказал я, — задохнулась от дыма.

— Это, конечно, не шутка, — сказала она и закашлялась.

Я отвел ее в сторону от двери, повернул спиной к ней и уложил на пол.

— Попытайся расслабиться, — сказал я и тоже сильно закашлялся.

— Расслабиться? — Ее лицо судорожно скривилось. — Я же здесь задохнусь, ты, умник!

Едкий дым быстро наполнил всю комнату. Да, она была права. Дышать становилось все труднее. Кроме того, стало жарко. Постельное белье весело горело, пламя достигало почти потолка, и крики девушек казались вполне естественными.

«Не совершил ли ты, Донован, ошибки?» — подумал я.

У меня на это имелось лишь одно утешение: если и совершил, то теперь было поздно все исправлять.

Поэтому я остался стоять у двери, прижавшись к стене, и выжидал.

Пот лил у меня по лицу, в комнате стало невыносимо жарко, и я не мог подавить свой кашель.

Дым подействовал и на девушек, стоявших у окна, и они чередовали свои крики с приступами кашля.

Колетт, лежавшая на полу, чувствовала себя немного лучше, но только немного.

Где-то в доме я услышал возбужденные голоса людей, потом последовали три глухих взрыва.

В следующее мгновение ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась.

Несколько секунд все было спокойно. Потом появилась рука, державшая пистолет. Я схватил ее запястье обеими руками и приложил всю свою силу. В следующее мгновение я резко повернулся и рванул обладателя руки на сто восемьдесят градусов, так что он описал дугу и грохнулся о стену.