Не дожидаясь, пока безжизненное тело Штрауха распластается на земле, стрелявший отодвинул в сторону водителя. Ствол автомата высунулся из окна машины и вновь выплюнул огонь, перемещаясь справа налево, чтобы прострелить всю будку.

Десять, двенадцать, пятнадцать выстрелов прорезали тишину, длинная уже не регулируемая очередь. Стеклянную дверь и переднее стекло словно взорвали, тысячи сверкающих осколков дождем рухнули вниз. Рикошетом пули со скрежетом отскакивали от металлических опор. Крик, в котором не было уже ничего человеческого, на какую-то долю секунды заглушил все.

Таможенный инспектор Гроль в последнюю минуту рефлективно прикрыл руками живот. Согнувшись вдвое словно складной нож, он рухнул головой вперед на падающий стул.

Мгновение спустя пуля настигла Вебера, который, окаменев от ужаса, все еще сидел перед своим индикатором. Что-то горячее вонзилось ему в левое плечо. Затем сильный удар в другое плечо отбросил его вместе со стулом назад, где он, наконец, оказался в укрытии, под защитой метрового металлического цоколя, окружавшего будку.

Внезапно наступила тишина.

Потом взревел мотор, взвизгнули шины, «БМВ» рванул вперед и умчался.

Обервахмистр Шульц должен был бы в эти минуты находиться в будке для проверки грузовиков. В том, что его там не было, повинна была бесцеремонность товарищей. Они настолько задымили крошечное помещение, что бегающий на длинные дистанции и не выносящий запаха табака Шульц больше не выдержал.

Делая маховые движения руками, чтоб накачать легкие свежим воздухом, Шульц быстрым шагом прогуливался по бетонке, где пропускали грузовики. Раздались выстрелы.

Шульц остановился как вкопанный. Барахлит мотор?

И тут последовала вторая, длинная очередь. Почувствовав тревогу, Шульц глянул в сторону контрольного пункта для легковушек. Полоса зеленых насаждений закрывала ему обзор. Но то, что он услышал, не оставляло сомнений: это была автоматная очередь!

Когда «БМВ» выскочил из-за кустарника на шоссе, Шульц уже лежал на обочине, зажав в руке снятый с предохранителя пистолет. Еще три, четыре секунды, и машина промчится мимо него на расстоянии тридцати метров.

Пограничник взвел курок и подставил для упора левый кулак под локоть правой руки. Не прищуривая глаза, он прицелился наугад.

Тень автомобиля показалась в поле его зрения. Шульц сделал три или четыре выстрела. Затем перекатился на другой бок, чтобы успеть попасть в машину сзади.

Но стрелять было уже поздно.

4

Взвизгнув тормозами, ярко раскрашенный фургон марки «мерседес» остановился перед филиалом магазина «Тхибо», расположенным в пешеходной зоне Хаттингена. Пока водитель затаскивал в магазин пакеты со свежеподжаренной фасолью, радио в машине орало на полную мощность.

На втором этаже дома напротив одно из окон было приоткрыто. Хриплый голос Адриано Челентано проник в просторную угловую комнату большой старинной квартиры, что с незапамятных времен сдавалась внаем часто меняющимся и самым разным жильцам.

На широкой самодельной постели у дальней стенки заворочалась молодая женщина. В полусне она нащупала сигареты, зажигалку и закурила. В один прекрасный день, поклялась она себе, она сбросит кирпич на фургон этого кретина.

Наконец внизу взревел мотор – потом стало тихо. Наслаждаясь тишиной, женщина закрыла глаза. И тут рядом с нею затарахтела бензопила.

Она вздрогнула и потянула на себя одеяло. Рядом на кровати лежал мужчина, и бензопилою был он.

Как он храпел, чудовище!

По меньшей мере раз восемь за ночь она просыпалась от зверского шума. Она трясла его, толкала локтем в грудь, с трудом переворачивала на другой бок. Но уже через десять минут он опять лежал на спине, и опять работала пила канадского лесоруба.

О боже, с кем она связалась! На десять лет старше, залысины на лбу, по крайней мере двадцать лишних фунтов на животе и боках, очки со стеклами такой толщины что куда там разделительной перегородке в самом солидном банке. Но нежен – этого у него не отнимешь…

Без особой охоты заглянула она вчера между десятью и половиной одиннадцатого к Ине, где слишком уж громко играла развеселая музыка. Она собиралась выпить стакан пива, заставить сделать музыку потише и отправиться спать, чтоб отдохнуть перед началом недели. Потом она увидела этого человека: он сидел один с бутылкой в руке, поблескивая бронированными стеклами очков. Рядом с ним было единственное свободное место.

В течение последующего часа они произнесли друг с другом не более ста слов. А потом он ненароком снял очки, чтоб протереть свои иллюминаторы краешком диванного покрывала, и тут она увидела его глаза: отливающие серо-голубым блеском, слегка прищуренные, чуть насмешливые, чуть загадочные – глаза, перед которыми нельзя устоять.

Через десять минут она взяла его за руку и повела к себе. Из-за его глаз, и потому что было воскресенье, и вообще. Укоризненный взгляд Ины она попросту проигнорировала…

Рената Краузе загасила сигарету и поставила пепельницу на место. Потом спустила ноги с постели, кончиками пальцев нащупала деревянные сандалеты и встала.

Сначала на кухню. Вынуть масло из холодильника, засыпать кофе в кофеварку, поставить вариться яйца. Только после этого душ.

Посвежевшая и уже почти одетая, она вернулась в комнату. Субъект в ее постели еще храпел – должно быть, после Канады он расправлялся теперь с сибирскими лесами. Она стянула с него одеяло и швырнула на кресло.

– Подъем!

Он появился в дверях, когда на первый поджаренный хлебец она уже намазала диетический творог и ежевичное желе. Небритый, нечесаный, но уже совсем одетый.

Рената молча показала на свободный стул с другого края стола, подвинула толстяку чашку с отбитой ручкой, прозрачный кофейник и нож. Пусть сам о себе позаботится.

Человек в очках первым делом опробовал желе, довольно кивнул и нанес почти сантиметровый слой на свой хлебец.

– Сама делала? – спросил он.

– Мать, – ответила она и подумала: как хорошо, что ее не будет целую неделю. Подобные субъекты в тот же вечер оказываются под дверью, уверяя, что всего лишь хотели записать рецепт джема. Если не быть начеку, заканчивается все это в отделе регистрации браков.

Она бросила нетерпеливый взгляд на кухонные часы. Если он сейчас уберется, она успеет еще не спеша почитать «Рундшау» и застелить постель. Она терпеть не могла возвращаться в неприбранную комнату.

Рената демонстративно взяла газету и укрылась за нею. Несколько минут царило молчание.

– В старом греческом мифе, – начал он вдруг, – была царица, которая собственноручно душила любовников на следующее утро. Она могла бы быть твоей прапрабабкой.

Рената невольно улыбнулась.

Но потом резко бросила:

– Она знала за что.

На лице мужчины в очках-иллюминаторах ничего не отразилось. Он взял блокнот, в котором жильцы огромной квартиры записывали, что надо купить, и нацарапал на листке несколько цифр. Затем подвинул блокнот на середину стола.

– Вот. Позвони, когда снова захочется кого-нибудь придушить.

– Немыслимо, – сказала она, проигнорировав блокнот.

Он не стал делать новых попыток, схватил куртку и быстро натянул на себя.

Когда он уже стоял в дверях, Рената сказала:

– Послушай, толстяк!

– Да?

– Ты был мил. Лучше, чем все эти мальчики под Роберта Редфорда.[1] Такие великие соблазнители со всякими неотразимыми штучками.

– Пожалуй…

– Что значит, пожалуй?

Он выпрямился, стекла его очков блеснули.

– Что касается всех этих штучек, то у меня есть глаза, знаешь, на это клюют все. Мой коронный прием – глаза.