– За русского солдата, господа! За его здоровье! - и, чокнувшись со своим соседом, офицер залпом выпил рюмку. Все сделали то же самое. Рупеску бросил косой взгляд на своего раскрасневшегося от бушевавшего в нем юношеского восторга офицера, но ничего не сказал. Потом Рупеску поднялся еще раз и провозгласил новый тост:
– Господин генерал! Господа русские офицеры! Еще вчера мы стояли друг против друга как враги. А сейчас сидим за одним столом как товарищи. Я прошу, господа, выпить за дружбу наших народов. Отныне в отношениях румын и великого русского народа наступила новая эра - эра вечной дружбы и доброго сотрудничества. Завтра мои войска пойдут в бой и будут драться бок о бок с доблестной русской армией против фашистских варваров до полного их уничтожения. Мое правительство, правительство его превосходительства генерала Санатеску,- с видимым удовольствием подчеркнул Рупеску,-приказало мне поддерживать с советским командованием теснейший контакт. Король Михай и Мама Елена преисполнены уважения и признательности к Советскому правительству, к его армии, к русскому народу. Совместно пролитая кровь в борьбе с врагом будет символом нашей нерушимой дружбы. За дружбу, господа! - генерал торопливо опрокинул свою рюмку, в который уж раз попытался досуха вытереть лысину и торжественно сел, глядя перед собой остановившимися блестящими глазами.
Румынские офицеры смотрели на Сизова, ожидая от него ответного тоста, большинство - с чувством удивления, оттого что находились в одной комнате и чокались с теми, в кого только еще вчера стреляли.
Сизов быстро встал на свои упругие, сильные ноги, сказал коротко:
– За победу, господа!
И снова румыны закричали, звеня стаканами:
– Бируинца!
– Бируинца!
Расчувствовавшись, лезли целоваться с советскими офицерами, которые, улыбаясь, вежливо отстранялись от объятий, несколько охлаждая пыл румын. Рупеску продолжал любезно расхваливать Красную Армию, ее солдат, офицеров и генералов. Склонившись к Сизову, он вдруг сказал:
– Девятнадцатого августа вы здорово обманули нас, господин генерал. Мы никак не могли предположить, что вы начнете наступать в полдень да еще при такой слабой артподготовке. Немецкому командованию пришлось бросить против вас еще две свежие дивизии, спешно снятые из района Тыргу-Фрумос. Это была роковая ошибка немцев. К тому же центральный дот был заранее захвачен вашими солдатами. Должен вам сказать, это потрясающий случай!.. Не могли бы показать мне этих ваших героев?
– Двух из них вы уже видели, господин генерал. Это те солдаты, что сопровождали вас сюда, в боярскую усадьбу.
– Солдаты? - удивленно спросил Рупеску.- Но... позвольте... разве это были солдаты? Мне говорили, что офицеры.
– Солдаты, господин генерал.
Рупеску, широко раскрыв рот, отчего нижняя, тяжелая губа его отвисла вниз, долго глядел на Сизова.
Переводчик, тоже озадаченный, но очень веселый, с трудом сдерживая улыбку, терпеливо ждал, когда же его превосходительство обретет дар речи.
2
За боярской усадьбой в огромном черешневом саду стоял неровный гул солдатских голосов. Там устраивались румынские роты и батареи. Чаще других раздавались слова:
– Акасэ! Армата Рошие!
– Нуй бун рэзбоюл!
Слышались команды взводных и унтер-офицеров:
– Скоатець байонета![40]
Во двор заходили и советские солдаты. Вокруг них сейчас же собирались толпы румын, образовывая круг, и начинался удивительный, но хорошо знакомый воюющему люду разговор...
– Нушти руссешти? - первым долгом осведомлялись наши бойцы, только потому, что значение этих слов, для удобства произношения несколько искаженных, было известно им.
– Ну штиу,- отвечали румыны и в свою очередь также без всякой цели спрашивали, называя русские слова, которые были знакомы им:
– Русский карош? Русский не будет фук-фук?
– То-то "карош". Небось забыли об этом, когда Транснистрию пошли завоевывать,- говорил какой-нибудь советский солдат с добродушной грубоватостью и, хитро сощурившись, спрашивал, будучи глубоко уверенным в том, что от нелепого соединения русских слов со знакомыми румынскими получается правильная и понятная фраза: - Разбой-то, значит, того, нуй бун?..- По понятиям бойца, сказанное им должно было означать: война-то, значит, плохое дело?..
Другой наш солдат, нарочно коверкая русский язык и полагая, что от этого он станет понятнее иностранцу, старательно втолковывал:
– Сперва твой пришел к нам. А зараз наш пришел к вам. Понятно, нет?..
Батарея капитана Гунько стояла по соседству с румынскими артиллеристами. С разрешения командира маленький Громовой, захватив с собой молчаливого Ваню-наводчика, раньше всех оказался среди румын. Сейчас он, снисходительно похлопывая румынского солдата по плечу, осведомлялся:
– По-русски шпрехаешь? Нет, стало быть. Жаль...- И глубокомысленно заключал: - Ну, ничего. Зашпрехаешь когда-нибудь.
Но вскоре Громовому повезло. Угрюмейший Ваня-наводчик где-то раскопал румына, который сносно "шпрехал" по-русски. К тому же румын этот оказался парнем на редкость словоохотливым. С ним Громовой и пустился в пространную беседу.
– В Одессе, что ли, по-русски говорить-то научился? - первым долгом поинтересовался командир орудия.
Испуганный румын отчаянно замотал головой:
– Не был я в Одесса.
– Ну, добре. А зачем же дрожишь так?
– Говорят, русские убьют нас всех. Выведут в горы и убьют...- губы солдата как-то сразу опустились, затряслись.
Громовой засмеялся.
– Кто же сказал вам такое?
– Лейтенант Штенберг. Он - приятель нашего командира батареи, приходил к нам и рассказывал.
– Сволочь он, этот Штенберг. Наверное, боярский сынок?
– Да, боярский,- подтвердил румын.
– Так и знал! - воскликнул Громовой с возмущением.- А вы не верьте ему, вражине! Не верьте таким,- успокаивал он румын. - Мы ведь советские! Понимаешь?
– Ну штиу.
– А вот это понимаешь? - Громовой взял солдата за обе руки и сильно стиснул их в своих ладонях.- Понимаешь?..
– Не понимаю...
– Ну что мне с тобой делать? - в отчаянии развел руками маленький Громовой.- Понимать нужно. А то вас замордуют этак-то...