– Возможно, товарищ полковник, политработник выйдет из меня и неплохой. Но я прошу, очень прошу, товарищ полковник, не посылать меня.-Аким спокойно глядел на Демина.

– Да почему же? - еще более удивился начподив, пристально всматриваясь в худощавое, умное лицо этого странного солдата.- Должны же вы расти, в конце концов!

– Все это так, но я прошу...

– Однако же упрямый ты, братец мой,- перейдя на "ты", улыбнулся Демин.

– Я ж хохол, товарищ полковник.

– Ну ладно. Но может быть, ты все-таки скажешь о причине своего отказа. Ведь есть же какая-нибудь причина?

– Разумеется. Но боюсь, что мне трудно будет сказать о ней.

– А ты все-таки попробуй. Глядишь, и получится.

– Видите ли, товарищ полковник,- начал Аким задумчиво.- Я хочу... Понимаете, я хочу закончить эту войну... как бы вам сказать... непосредственно, своими руками, знаете ли... Остаться до конца солдатом...

– Ну, ну! - поощрил Демин, видя замешательство Акима.

– Вот вчера я разговаривал с одним румыном. Учителем работает в Гарманешти. Узнав о том, что я интеллигент, он удивился: "И вы - рядовой солдат?" - "Рядовой,- говорю,- что ж тут такого? У нас есть рядовые и поученее меня".- "Как же так? - удивляется румын еще больше.- У нас,-говорит,- такие, как вы, все по штабам да по канцеляриям сидят. Могли же вы писарем хотя бы стать?" - "Мог бы,- отвечаю ему.- У нас,- говорю,-каждый второй солдат может писарскую службу нести..." Вы, товарищ полковник, удивляетесь, к чему, собственно, все это?

Демин улыбнулся:

– Нет. Продолжайте.

– И кто же, спрашиваю я этого румына, воевать станет, если вес эти солдаты подадутся в писаря? Смеется. "Не понимаю",- говорит. A тут, собственно, и понимать-то особенно нечего. Со временем у нас в стране все станут интеллигентами. Так что же, выходит, в окопах и сидеть некому будет? Ведь Родину придется нам еще защищать, и, может быть, не раз...

– Понимаю.- Демин подошел к Акиму и положил свою руку на его острое, худое плечо.- Мечтатель ты, однако, Ерофеенко, мечтатель... А впрочем, я не настаиваю. Можешь оставаться у развeдчиков. Только знаешь, ефрейтор, ты не все сказал. Ей-богу, нe все. Лучше уж говори до конца, а то сам за тебя скажу. Ты все еще думаешь о том случае с предателем Володиным? Так ведь?

– Это правда, товарищ полковник.- Аким вздохнул, потрогал очки.-Думал о нем! Мне все еще кажется, что я в неоплатном долгу перед ротой, перед своими товарищами солдатами.

– Ну, это ты зря...

Договорить Демину помешал ординарец. Он вошел с улицы и доложил:

– К вам румын, товарищ полковник.

– Хорошо, зовите. Ну что ж, Ерофеенко, отложим наш разговор до другого раза. До свиданья!

Аким вышел. Через минуту в блиндаж протиснулась широкая плотная фигура Мукершану, который уже несколько месяцев находился в Гарманешти.

– Пришел с вами проститься, Федор Николаевич! - тщательно произнес он имя и отчество Демина, точно радуясь, что может произносить их правильно.

– Очень рад вас видеть, товарищ Мукершану. Садитесь, пожалуйста! -быстро пригласил начальник политотдела, протягивая навстречу Мукершану обе руки. На щеках Демина выступил румянец, очень красивший его лицо, и это оттого, что он не успел убрать вместе с бумагами фотографию жены и сына, на которую сейчас - Демин видел это - посмотрел Мукершану долго и внимательно, даже, как показалось полковнику, с тоской и скрытой завистью.

Мукершану понял смущение Демина и то, отчего оно произошло. Теперь Николае уже сам не мог удержаться, чтобы не спросить:

– Жена? - Он показал на снимок, с которого прямо на них смотрела молодая женщина с очень строгим и вместе с тем очень простым лицом, освещенным большими спокойными глазами. На руках она держала сына, круглое личико которого ничего не выражало, кроме того, что должно было выражать лицо ребенка,- удивленно-наивной радости и тщетного желания понять, что делается вокруг и для чего все это.

– Жена и сын,- ответил полковник по возможности спокойно.

Мукершану теперь сам смутился и поспешил перейти к делу:

– Центральный комитет посылает меня в Бухарест. Там формируются рабочие дружины для защиты столицы от гитлеровцев и для свержения фашистского режима Антонеску.

– Желаю вам удачи, товарищ Мукершану. Помните, что Красная Армия не оставит вас, придет к вам на помощь!

– Спасибо, Федор Николаевич! - Мукершану крепко сжал в своих рабочих ладонях маленькую энергичную и твердую руку Демина.- Мы держим экзамен перед вами, перед своими старшими товарищами, пришедшими к нам на помощь!

Мукершану хотел сказать что-то более сильное, но волнение помешало ему. Он замолчал, порывисто обнял Демина, и они крепко поцеловались.

– Спасибо за все, за все!..

– Желаю удачи!..- повторил Демин.- В селе, должно быть, вы неплохо поработали. Крестьяне, надо полагать, многое поняли?

Мукершану задумался, лицо его потемнело. Заговорил глухо:

– Поняли, конечно, кое-что. Но, к сожалению, далеко не все.- Он поморщился, признался с какой-то беспощадной для себя решимостью: - Тут и я допустил ошибку: больше митинговал. А нужно было говорить с каждым и отдельности. И вот что теперь у людей на душе - не знаю. Что ж, будем учиться. Борьба только начинается. До свидания, Федор Николаевич!

Полковник, как и в тот вечер после первой их встречи, долго прислушивался к твердым, медленно угасавшим шагам удаляющегося от него человека.

– Счастливого пути, товарищ! - тихо, про себя, проговорил начподив. "Мое положение казалось куда лучше,- подумал он.- А оно вон, оказывается, как!" Потом достал политдонесение, заготовленное инструктором. Стал читать, недовольно морщась. "Вот развез! - мысленно ругал он инструктора.-Преамбула на целую страницу. А кому она нужна, эта преамбула?" Позвал

ординарца.

– Верните это Новикову, пусть сократит на три четверти!

"Ну же и писучий, дьявол!.. А что, если в донесении сообщить разговор с Ерофеенко?.. Любопытные, оригинальные мысли у этого солдата. И все сложно, интересно". Демин вынул блокнот и стал торопливо что-то записывать в него.

Мукершану по узкому деревянному настилу, под которым где-то далеко внизу плескалась вода, перешел через овраг, разделявший село на две неравные части, поднялся на гору и зашагал по узкой аллее, между густых зарослей черемухи и одичавшей вишни. Ночь была безлунная, теплая и немножко душная, как бывает перед дождем. Слева, в кустах, звонко щелкала и свистала