Какой же выход предлагает Церковь? Для нас важно помнить, что внутренняя пустота, ужасающая бездонность, может быть заполнена только Богом. «Христианство — пишет Достоевский, — есть доказательство того, что в человеке может вместиться Бог»[69]. Только Господь может «лишить» нас этого удушающего чувства одиночества. Причем неожиданно, тогда когда мы, обессилив от борьбы с собою и окружающей суетой, опускаем руки, сознавая, что не под силу нам подняться и вот в такой момент нас настигает Господь…

Ну а если мы все–таки оказались под властью зла, не надо отчаиваться, для Бога нет ничего не возможного. Вот те советы, которые дает Церковь человеку, чтобы предостеречь его от соблазна обратиться к «целителям»:

Нельзя бороться со злом своими силами, или методами зла: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим. 12:21). Тем самым мы только увеличиваем свою зависимость от бесовских сил.

«Целитель», в большинстве случаев убирает только симптом болезни, лечит следствие, но не причину.

Болезнь или неприятности не всегда являются следствием греха человека (классический библейский пример нам дан в образе Иова многострадального).

С другой стороны, человек «пожинает посеянное», и здесь уже не надо возлагать вину на «сглаз» или «порчу»: «Безрассудные страдали за беззаконные пути свои и за неправды свои» (Пс. 106:17).

Молитва — не заклинание. Имя Божие — не амулет, необходимо быть осторожными в обращении со святым. (Печальный пример тому случай произошедший с Симоном Волхвом Деяния 8 глава).

Если вы слышите, что тот, или иной «целитель» от Бога и исцеляет Божьей силой, не торопитесь верить слышанному. Помните слова Христовы: «По плодам их, узнаете их» (Мф. 7:16).

Когда стало «плохо», обратитесь к Господу в молитве: «Воззови ко Мне — и Я отвечу тебе, покажу тебе великое и недоступное, чего ты не знаешь» (Иер. 33:3). И просите заступнических молитв за вас и ваших близких: «молитесь друг за друга, чтобы исцелиться: много может усиленная молитва праведного» (Иак. 5:16).

В своей жизни мы никогда не сможем избежать этого «натиска зла», но мы всегда сможем противостать ему. Не своими силами. А, обратившись к Тому, Кто всегда рядом с нами и готов помочь. К Тому, Кто верит в нас и с надеждой всматривается в человеческое сердце, желая увидеть отклик. А этот отклик, уже и есть начало подлинной веры…

СМЫСЛ И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ БОГОСЛОВИЯ В ПРАВОСЛАВНОЙ ТРАДИЦИИ[70]

В пьесе Антона Павловича Чехова «Иванов», главный герой Николай Алексеевич с болью в голосе произносит следующие слова: «Еще года нет, как я был здоров и селен, был бодр, неутомим, горяч, работал этими самыми руками, говорил так, что трогал до слез даже невежд, умел плакать, когда видел горе, возмущался когда встречал зло. Я знал, что такое вдохновение, знал прелесть и поэзию тихих ночей, когда от зари до зари сидишь за рабочим столом или тешишь свой ум мечтами. Я веровал, я в будущее глядел как в глаза родной матери… А теперь, о, Боже мой! Утомился, не верю, в безделье провожу дни и ночи. Не слушаются ни мозг, ни руки, ни ноги… Ничего я не жду, ничего не жаль, душа дрожит перед завтрашним днем… Вы выбирайте себе что–нибудь заурядное, серенькое, без ярких красок, без лишних звуков. Вообще всю жизнь сделайте по шаблону. Чем серее и монотоннее фон, тем лучше»[71].

Наверное, подобный душевный раздрай знаком каждому из нас. Бывает, что сердце горит, ум горит, хочется сделать что–то большое и доброе. А потом вдруг все исчезает. Под давлением среды. Когда окружающие с жизненным опытом, устав от нереализованности, с постной фарисейской физиономией больно ранят нас фразами: «Да кому все это нужно!»; «Невозможно все знать в жизни!»; «Все равно все это не пригодится!»; «Тебя не поймут! Превратно истолкуют! Себе же хуже сделаешь!»; «Зачем против течения плыть?!»; «В чужой монастырь со своим уставом не приходят!». Сколько раз в своей жизни мы слышим такие или подобные слова. Чаще с этим приходится сталкиваться вам, воспитанникам духовной школы. Где есть горение на первом курсе и устало–опытное равнодушие с большой допей цинизма на четвертом.

В таком внутреннем, семинарском хаосе мечты и разочарования, важно не потерять главного — не потерять Бога. Поскольку именно Он является для христианина всем, а все что Господь дает нам в этой жизни, это просто знаки внимания своим детям. Главное — Он Сам, все остальное — естественное следствие наших отношений.

И вот здесь мне хотелось бы предложить вопросы, которые введут нас в тему сегодняшнего доклада: Что такое богословие? Что подразумевается под ученой степенью бакалавр богословия? Где в этом столь высоком и вместе с тем необычном звании ключевое слово? Может быть, первое звание, изменяемое в процессе академического роста с бакалавра на более уважаемые магистр и доктор? Или второе, которое остается неизменным спутником первого? В зависимости от акцента становится понятной и наша позиция в отношении смысла и предназначения богословия.

Большинством богословие воспринимается как некая сумма знаний, которая служит инструментарием для исследования и объяснения духовных предметов. Примечательно то, что эти предметы рассматриваются только в контексте известных реалий и признаков. В особенности, когда речь заходит о краеугольном камне богословия, который опознается в самом его названии — о Боге. Вот как об этом писал Лев Шестов: «Каждый раз, когда разум брался доказывать бытие Божие, — он первым условием ставил готовность Бога подчиниться предписываемым Ему разумом основным «принципам». Бог доказанный, какими бы предикатами — и всемогущества и всеведения, и всеблагости — не наделял Его разум, уже был Бог по милости разума»[72].

Хотя богословие и начинается с соприкосновения с тайной, тем не менее, оно пытается освободиться от всякого рода непонимания. Здесь срабатывает принцип — «понятное мы принимаем, а что сверх того, то от лукавого». Но в таком случае сам процесс познания приобретает схоластичный привкус. И такое знание, в смысле его академичности, не дает нам тишины душевной. Скорее утомляет, а порою даже пугает нашу ограниченность. «Людям не нужны вечность и беспредельность, люди ищут ограниченности»[73]. К сожалению, эти слова нередко можно адресовать и к нам, к богословам. Мы ищем и творим в строго отведенной территории. И только по известным и получившим одобрение правилам. Нестандартность становится чуждой общепринятому шаблону. Казалось бы, именно здесь должен быть необозримый простор для духовного роста и познания. И слово «запрет» впору бы заменить на «благоговейное умолчание перед неведомым». Ведь истина по удачному высказыванию Шестова «рождается в глубочайшей тайне и одиночестве. Она не только не требует, она не допускает присутствия посторонних. Поэтому она не выносит доказательств, и больше всего боится того, чем живут обыкновенные эмпирические истины, признания человеческого и окончательной санкции»[74]. Но ведь беда, избегая запретов и ища свободы мы поставили запрет во главу угла. Поэтому все, что находится за гранью санкционированности является непопулярным и даже опасным. Прямо таки синдром «человека в футляре», который по всякому для него непонятному случаю любил говорить: «Оно, конечно, так–то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло»[75]. Поэтому и не модно нынче говорить просто о сложном, а наоборот, чем сложней тем достоверней. Вспомните слова чеховского героя барона Тузенбаха: «Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в жизни значение вдруг, ни с того ни с сего. По–прежнему смеешься над ними, считаешь пустяками и все же идешь и чувствуешь, что у тебя нет сил остановиться»[76].