Глава шестнадцатая
Уголовное дело
1
Как гром с ясного неба, грянул суд по поводу штрафа «Остановка запрещена».
– Вы признаете себя виновным? – спросил арбитр.
В отглаженном пиджаке, строгий и сосредоточенный, я отлично понимал, что если сейчас мне удастся отмазаться от штрафа, то я не только сохраню кровные свои доллары, но еще и получу (и это главное!) серьезные гарантии на выигрыш дела – в уголовном суде. Ибо, оправдавшись здесь, я смогу предъявить там – документ о моей невиновности. «Странный этот полисмен, – скажу я, положив на судейский стол сегодняшнее решение арбитра, если только оно будет оправдательным, – хотел поначалу оштрафовать меня за остановку в якобы запрещенном месте. А когда я указал ему на абсурдность его действий, он со зла не придумал ничего лучше, чем обвинить меня в „подстрекательстве к бунту“; уж не знаю: плакать мне или смеяться?..»
«Не виновен!» – звонко отвечал я на вопрос добряка-арбитра, симпатии которого явно были на стороне живых людей, которым иной раз приходится ненароком отступить от скучных бюрократических «Правил паркования».
Эту выгодную для меня характеристику арбитра, я вовсе не выдумал. Она сложилась в ходе предыдущего, происходившего перед моим, слушания:
Разложив перед арбитром какие-то схемы и фотографии, юный самоуверенный адвокат, нанятый таксистом, разделывал под орех взопревшего полисмена.
– Не укажете ли вы на схеме перекрестка, где именно в момент нарушения находился кэб? – попросил адвокат полисмена, и тот – указал.
– А вот фотография! И какая хорошая, какая четкая! – непонятно почему светился радостью адвокат. – Будьте уж так любезны: покажите нам это самое злополучное место и на фотографии. Затрудняетесь? Ничего, ничего, – подбадривал хитрый балагур полисмена. – А вы, случайно, не помните, с какой скоростью ехал кэб?.. А с какой скоростью ехали вы?.. Но вы же только что заявили, что ваша машина – стояла!..
Адвокат беспомощно уронил руки:
– У меня нет больше вопросов! Полисмен не ориентируется на фотографии, он не помнит, где, собственно, произошло так называемое «нарушение». Обстоятельств он тоже не помнит: может быть, он стоял, когда водитель такси проехал мимо, а, может, – наоборот: ехал сам полисмен, а кэб – стоял?.. Этот полисмен выписывает так много штрафов, что не помнит, кому и за что… Но если мы все же хотим узнать, что в действительности произошло на данном перекрестке, то пусть нам об этом – правдиво и подробно – расскажет мой подзащитный!
– Отличная работа! – похвалил молодого адвоката арбитр, и едва кэбби пробубнил: «Я вообще никогда не нарушаю», объявил решение:
– The case's dismissed.[53] Следующий…
– Ваша Честь! – торжественно начал я, предвкушая легкую победу.
– Я не «Ваша Честь», – тотчас осадил меня арбитр.
– Сэр! – поправился я. – О безобразиях, которые вытворяют на улицах Нью-Йорка некоторые полисмены, вам известно лучше, чем кому-либо другому.
– Говорите по существу, – вторично перебил меня арбитр.
Многие люди, если их перебивают, и тем более в официальной обстановке, теряются, начинают бэкать, мэкать. Многие, да не я! Заблаговременно разработал я убедительнейшую, хотя, может, и не очень правдивую версию происшествия. Но опровергать эту версию сейчас было некому: полисмен, с которым мне предстояло встретиться лицом к лицу в уголовном суде, на сегодняшнее слушание вызван не был.[54] Я мог говорить все, что вздумается. И тем не менее мои показания отличал изысканный лаконизм:
– Такси, за рулем которого я находился, остановила женщина с ребенком в коляске. Я вышел из кэба, чтобы погрузить в него детскую коляску…
У кого поднимется рука наказать такого обходительного кэбби? Не поверить же моему искреннему тону было невозможно, и я видел: арбитр верит моим словам!
– Все? – спросил арбитр.
– Остановка заняла меньше минуты, – не удержался я добавить заключительный штрих и поправил безукоризненно повязанный галстук.
– Я признаю вас виновным, – сказал арбитр.
– Ка-ак?! – взвился я.
– Мое решение основано на том, что вы сейчас рассказали, – охотно пояснил арбитр. – Вы ведь не только остановились возле знака «Остановка запрещена», но еще и вышли из кэба. Штраф – двадцать пять долларов. Следующий!..
2
У центрального подъезда «Мэдисона» собралось не меньше десяти кэбов; здесь мне нечего было делать. Но среди томившихся в очереди таксистов я заметил Шмуэля.
Легендарный этот таксист-«аэропортщик» никогда не прогонял постояльцев «Мэдисона» от своей «тачки». Побеседовав со Шмуэлем, клиенты сами удирали на угол.
– Разве вы не знаете порядка? – корит Шмуэль торопыгу, нацелившегося на его кэб. – Обратитесь к швейцару, дайте ему доллар, он посадит вас в такси…
И торопыга семенит на угол: он не хочет платить доллар! Он лучше сам поймает такси… А иной гость, поворчав: «Грабеж среди бела дня!» – и впрямь сунет швейцару зеленую бумажку. Швейцары души не чаяли в Шмуэле.
Поговорить с авторитетным кэбби мне было необходимо: день слушания в уголовном суде приближался, а после того, как я самым дурацким образом прошляпил «Запрещенную остановку», уверенности в своих юридических талантах у меня поубавилось.
– Ты можешь посоветовать, что мне делать? – спросил я Шмуэля, приглашая его в сторонку, чтобы нашему разговору не помешали трепачи-кэбби. Но куда от них денешься; каждый норовил вставить слово.
– Поздно ты надумал советоваться, – сказал Скульптор.
– Врать в суде нужно было умно, а ты соврал глупо, – поднял назидательный палец Начальник.
– Вас не спрашивают! – злился я, показывая Шмуэлю повестку. – Ты понимаешь, за что, собственно, меня тащат в суд?
Через плечо заглянул Длинный Марик.
– Бублик, ты еще не расквитался с тем чемоданом? Шмуэль, у него, между прочим, нет гражданства. Этот чемодан может ему дорого стоить…
– При чем тут «гражданство»?! – бесился я. – Какой «чемодан»? Ну что ты мелешь?
Шмуэль возвратил мне повестку и сказал:
– Я не знаю, что там у тебя на самом деле произошло. Ты спрашиваешь совета? Пожалуйста: прежде чем идти в уголовный суд, ты должен встретиться с адвокатом..
3
У бокового подъезда мне тоже нечего было делать: там разорялся Фрэнк. Не имело смысла – занимать очередь за Ким Ир Сеном и новичком-греком, пытавшимся «зацепиться» у этой гостиницы. И все-таки, проезжая мимо «Мэдисона», я тормознул, поскольку заметил необычное расположение фигур перед вращающейся дверью: швейцар стоял не возле входа в отель, а возле первого кэба, где стоять ему не полагалось… На капоте желтого «доджа» сидели рядышком грек и кореец; Фрэнк допрашивал их:
– Кто этот нищий?
Таксисты молчали.
– КТО ЭТОТ НИЩИЙ?
Опять, наверное, что-то украли, подумал я и – подальше от греха – уехал…
Асфальт оплывал под ногами прохожих. Попытка включить кондиционер на самую минимальную мощность закончилась тем, что мотор – сдох. Я еле дополз до «Мэдисона»: нужно было постоять, пока двигатель хоть немного остынет…
– Как и час назад, фигуры у бокового подъезда были расположены не по правилам. Согнав шоферюг в нестройную шеренгу, Фрэнк расхаживал перед ними взад и вперед и, обливаясь потом в своем плотного сукна сюртуке, твердил:
– У НИЩЕГО ЕСТЬ БРАТ…
Тут Фрэнку пришлось сделать паузу, поскольку Акбар, стоявший в строю с термосом и ложкой в руках, самовольно отлучился, чтобы прогнать на угол замешкавшуюся у вращающейся двери старушку. Наконец разгильдяй-сириец вернулся на место, и тогда, чеканя каждое слово, швейцар произнес нечто несусветное.
– НО У БРАТА НЕТ БРАТЬЕВ!..
Лихо сдвинул цилиндр набекрень и хитро прищурился.
– КТО ЭТОТ НИЩИЙ?