С таксистами Шон никогда и ни по какому поводу не разговаривал. Он презирал наше племя. Потому и денег наших не брал…

Ежедневно в 12:00 – часы можно было проверять – к центральному подъезду подкатывал белый «роллс-ройс», и Шон исчезал в вестибюле.

Он появлялся через несколько минут, выводя в паре с рассыльным полупарализованную, еле державшуюся на спичечных ногах старуху, с дряблых щек которой при каждом шажке осыпалась розовая «штукатурка».

Подмигивая нам и хвастая пятидолларовой бумажкой, в отель вприпрыжку возвращался рассыльный, а Шон, сняв цилиндр, исправно заглядывал в салон «роллс-ройса»…

Впрочем, какое мне было дело до задницы Шона, торчавшей наружу? Разве я шпионил за ним? Но однажды в полдень, оказавшись на противоположном тротуаре у «Мэдисона» и наблюдая за процедурой усаживания румяной «смерти» в «роллсройс» с другой точки, я увидел, как, выставив на обозрение свой зад, швейцар выцеловывает пергаментные складки шеи. Скрюченная лапка ласкала его затылок…

2

Однажды, получив нагоняй от менеджера из-за фокусов таксистов-«аэропортщиков», взялся Шон наводить у отеля порядок: первый кэб берет первую работу! Тот, кто откажется взять пассажира на короткое расстояние, не получит и пассажира в аэропорт.

Водителем головной машины, которому досталось выслушать впервые пренеприятное это предупреждение, оказался безответный Ежик. Но даже и он возмутился столь грубым нарушением традиций «Мэдисона». Бывший архитектор не стал, разумеется, ни огрызаться, ни «спориться». В знак протеста он уехал от отеля – пустым.

Следующим в очереди стоял кэб тщедушного, с впалыми щеками пуэрториканца Риччи.

– Ты работаешь? – спросил его Шон.

– Я жду «Кеннеди», – ответил Риччи.

– В таком случае, ты напрасно теряешь время, – предупредил таксиста швейцар и больше к нему не обращался. Когда гостям требовалось такси, Шон подзывал кэб с улицы. И то же самое Шон проделал, когда появился рассыльный с двумя чемоданами: поднял руку и дунул в свисток.

Риччи открыл багажник, но успел погрузить лишь один чемодан, а другим уже завладел кэбби, подскочивший к отелю по свистку.

Два таксиста стояли друг перед другом, сжав кулаки. Однако Риччи понял, что если они сейчас подерутся, от этого выиграет только тот, кто их стравил.

– С тобой я не буду драться, – сказал Риччи таксисту и шагнул к швейцару.

Шон был сильней и моложе. Риччи явно не мог с ним справиться. На что он рассчитывал?

Ухватившись за поля цилиндра обеими руками, Риччи с обезьяньей ловкостью натянул его на голову Шона по самые плечи. Голова исчезла, будто ее оторвали; и тогда внезапный удар в живот согнул ослепшего Шона пополам. Второй удар швырнул его на асфальт. После третьего – ногой по ребрам! – швейцар уже не смог подняться…

Подобные зрелища – не в моем вкусе, и я потихоньку «слинял».

3

Несколько дней держался я подальше от идиотской этой гостиницы, объезжал ее, что называется, десятой дорогой, но как-то раз пришлось мне высадить клиента возле дома напротив «Мэдисона», и я увидел у центрального подъезда израильтянинакэбби по имени Шмуэль, с которым мне очень даже хотелось бы кое-что обсудить.

Стоя посреди тротуара, на том самом месте, где положено находиться швейцару, Шмуэль допрашивал: «Куда вам ехать?» – каждого появляющегося из двери гостя, останавливал кэб, принимал чаевые.

– Учитесь, как делать деньги! – веселился Шмуэль, показывая нам горсть собранной за несколько минут мелочи.

«И не совестно?» – подумал я, не решаясь, впрочем, сделать замечание вслух. Сметливый Шмуэль был непререкаемым авгоритетом для работавших под «Мздисоном» таксистов: и для израильтян, и для русских, и для арабов. Со Шмуэлем кэбби советовались по самым серьезным вопросам: у кого, например, у греков или у поляков, или же у пуэрториканцев можно подешевле взять в аренду медальон? И даже хозяева медальонов интересовались мнением Шмуэля: у какой, скажем, из страховых компаний – лучшая (не самая дешевая, а самая надежная и самая выгодная) страховка: у «Игала», у «Эмпайр» или у «Нассо»?.. С того самого дня, как я получил неизвестно за что повестку в уголовный суд, у меня гвоздем сидело в голове – показать ее именно Шмуэлю. Но за прошедшие с тех пор недели мне так и не представился случай сделать это. Застать Шмуэля под «Мэдисоном» было трудно: он не торчал здесь с утра до вечера, как большинство таксистов, которых я знал. Шмуэль принадлежал к той немногочисленной когорте водителей экстракласса, которые дружили со всеми швейцарами и работали под всеми отелями…

Сейчас, однако, Шмуэль вес себя недостойно, с точки зрения таксиста, усаживая гостей отеля в кэбы и получая ЗА ЭТО квотеры, и мне вообще расхотелось просить у него совета. Стыдясь поведения всеобщего любимца, я сам остановил такси для какой-то девушки, а протянутый квотер – не принял.

Шмуэль немедленно оттер меня плечом и, не закрывая дверцу, подождал, пока девушка выложит монету на его ладонь.

– Это не твои деньги! – сказал мне Шмуэль и направился к подпиравшему стенку у входа в отель кряжистому, коротко остриженному парню, на котором не было цилиндра и на которого я не обратил внимания: мало ли кто ошивается возле гостиницы.

Шмуэль ссыпал мелочь в карман кургузого, не по росту, сюртука и похлопал парня по плечу:

– Это наш новый босс, ребята! Как тебя зовут?

– Меня зовут Фрэнк, – отвечал, набычившись, парень. Он, безусловно, знал, при каких обстоятельствах таксист избил Шона, его предшественника на этом посту, и потому сейчас, впервые, по-видимому, вступив в разговор с шоферюгами, счел своим долгом предупредить их.

– Передайте своему другу, – сказал Фрэнк, ни к кому из таксистов конкретно не обращаясь, – пусть он лучше здесь не показывается. Полицию я вызывать не буду: сам сверну ему шею.

– Напрасно ты так говоришь, – миролюбиво возразил Шмуэль. – Ты стоишь здесь не потому, что тебе это нравится, а потому, что зарабатываешь деньги. И мы тоже зарабатываем здесь деньги.

– Мне платит менеджер, – сказал Фрэнк. – И я буду делать то, что он требует, а не то, что хочется вам.

Когда появился рассыльный с чемоданами, Шмуэль открыл багажник и протянул Фрэнку доллар. Но Фрэнк отрицательно покачал головой: он хотел быть честным швейцаром.

4

Когда к очередям под «Мэдисоном» добавился еще и честный швейцар, там и вовсе житья для таксистов не стало. Не только на меня, на многих матерых кэбби произвел гнетущее впечатление отказ Фрэнка взять у Шмуэля доллар. «Мэдисоновские» аэропортщики расползались по городу в поисках новых пристанищ…

«Число посадок» – жестокий показатель количества пассажиров, воспользовавшихся моим кэбом, – росло ото дня ко дню: 28, 36, 42, 53…

Деньги, конечно, я зарабатывал, но давались они – кровью. По утрам все чаще не было у меня сил подняться, и все чаще я не мог донести пригоршню воды до лица.

А знойное лето между тем превращало Манхеттен в раскаленную духовку; приходилось поднимать стекла и включать кондиционер.

«Как у тебя тут чудесно!» – говорили мне пассажиры, усаживаясь в чекер. Но за эту поблажку, за пользование кондиционером, таксист расплачивается не только перерасходом горючего. Понежится кэбби минут эдак сорок в зефирно-ласковых струях, – бац! – на приборной панели загорается красный сигнал, и одновременно беспомощный чекер останавливается посередине авеню. Отключился, не выдержав нагрузки, двигатель. Стой теперь и жди, пока он – остынет.

Пришлось вернуться под «Мэдисон», в русскую стаю. Опять Начальник, Длинный Марик, Скульптор; одни и те же, осточертевшие рожи – глаза мои бы их не видели! Постоишь часа два – получишь клиента на десятку – в «Ла-Гвардию»… Как носильщики, которые будучи не в состоянии взвалить на плечи чересчур тяжелую ношу, вынуждены уменьшать ее вес (хотя из-за этого им придется вместо одной ходки делать две), мы расплачивались за потерянные у отеля часы – ночной работой, а утром, не отдохнувшие, не имея сил крутить баранку, снова становились под отель… На скользкую я ступил дорожку…