Александр, во-первых, высылает Пфуля из армии, а во-вторых, сам уезжает из армии в Москву, чтобы возбудить патриотические чувства у русских людей. Это был правильный шаг. Барклай получил известную свободу действий и тут же повел армию к Полоцку. Надо сказать, что потеря времени, затраченного на отступление из Дриссы, вызвала затруднения, и приходилось отступать с тяжелыми арьергардными боями. Если посмотреть на географическую карту, то русские армии шли как бы в разные стороны: они расходились — вместо того, чтобы сходиться. Багратион от Гродно попытался пройти к Минску, но Минск уже был занят французскими частями. Он повернул на юг, в тяжелых условиях оторвался от французов, переправился через Березину, а дальше пошел на Могилев, надеясь дойти до Витебска и там соединиться с первой армией, но опять в разрез успели выйти французские корпуса. Он опять {61} повернул южнее, пошел на Красный (знаменитый бой у Красного с французским авангардом), и наконец русские войска смогли соединиться у Смоленска.
Барклай в своем плане исходил из того, что французы, отходя от своих баз, удлиняя коммуникационные линии, будут терять войска на гарнизоны, на коммуникации, больными, просто в стычках и французских сил не хватит на то, чтобы преодолеть русские пространства.
Он был абсолютно прав: падеж лошадей во французских обозах начался практически сразу. Но Наполеон еще надеялся перехватить инициативу, а для этого ему нужно было успеть поймать русские войска и разгромить их в генеральном сражении. Но русская армия уходила из Полоцка, из Витебска, и вот она, наконец, соединилась в Смоленске. Началось смоленское сражение, и Наполеону казалось, что здесь он уже получит желаемое. Но через три дня сражения русская армия по приказу Барклая отошла и от Смоленска. Смоленск сгорел, взрывали пороховые склады, бросали тех, кого не могли увести, раненых, и отходили на восток. Здесь Наполеон впервые столкнулся с тактикой выжженной земли, но не понял, что его ожидает.
В русской армии роптали, армия хотела воевать. Плана Барклая не понимал никто, и Багратион в письмах своим знакомым в Петербург и даже царю обвинял Барклая в измене. Начинает формироваться ополчение, а в те времена полагалось давать ополчению предводителя. И вот и Петербург и Москва практически одновременно выбирают в качестве руководителя ополчения генерала Кутузова. Это был совершенно ясный намек императору Александру на то, кого хотят видеть во главе армии. Александр сделал следующее: он собрал своеобразный неофициальный комитет из нескольких человек (Негласного комитета уже не было) и попросил их подумать, кто будет главнокомандующим. И когда те рекомендовали ему Кутузова, он согласился. Александр не любил Кутузова после Аустерлица, и я думаю, что нелюбовь эта объяснялась не только тем, что Аустерлиц был позором для русской армии. Кутузов был гениальный дипломат, человек выдающихся способностей, и Александр был замечательный дипломат — им было трудно ужиться. Александр был по духу западник, а Кутузов думал только о русских интересах.
Так вот, после Смоленска для Александра стало ясно, что нужно что-то делать, и Кутузов был назначен главнокомандующим русских войск. Он тут же получил титул князя Смоленского и приехал в армию, когда она стояла в Царевом Займище. Это была позиция, на которой Барклай считал возможным дать сражение. Армия восторженно приветствовала приезд Кутузова, и полководец, пробурчав знаменитую фразу: «С такими молодцами — и отступать!» — тут же приказал отступление.
Он считал, что нужно отводить французов как можно дальше на восток, и никаких мыслей об изменении плана Барклая у него не было, потому что Барклай-де-Толли был абсолютно прав. Но Кутузов также понимал, что ему не дадут отступать без сражения до бесконечности. Несмотря на его русскую фамилию, несмотря на его моральный авторитет, несмотря на его полководческие дарования, на то, что он был учеником великого Суворова и т. д., ему не дадут отступить просто так, хотя он полагал, что сражение не нужно, что Бонапарт погибнет на необъятных российских просторах.
9. Бородинское сражение
И вот квартирмейстер армии полковник Толль положил перед Кутузовым план местности, в центре которой, на берегу реки Колочи, находилось село Бородино, и он принял решение дать сражение именно там. Место было выбрано для баталии «одно из лучших, которое на плоских местах выбрать можно. Слабые места я надеюсь исправить посредством искусства» — это из донесения Кутузова. Русская армия, численностью приблизительно в 120 тысяч человек (к ней подошло еще московское ополчение), должна была развернуться, а для этого требовалось время. Французы наседали, и разделяло их главные силы с русскими всего несколько километров. На этом пространстве сражался русский арьергард с французским авангардом.
24 августа (по старому стилю) у Колоцкого монастыря, в 8 километрах от села Бородино по Смоленской дороге, шел бой, где русский арьергард, которым командовал генерал Коновницын, сдерживал французов. В эти часы у деревни Шевардино строили редут и устанавливали батарейные орудия, т. е. тяжелые пушки, чтобы опять-таки задержать французов и дать нашей армии время для развертывания. В это же время возводились в километре за Шевардинским редутом укрепления, так называемые флеши (которые вошли в историю под названием Багратионовы флеши), неподалеку от деревни Семеновское.
И вот приблизительно в час дня полки Коновницына отошли в расположение русской армии, и показались французы. Когда Наполеону доложили, что русская армия развертывается, он понял, что наступило время генеральной баталии.
Ему сказали, что небольшой редут загораживает местность, мешает развертыванию французской армии, и Наполеон приказал взять редут. В 2 часа дня на Шевардинский редут началась атака французских сил. Шевардинский отряд был невелик: 12-я батарейная рота — это 12 тяжелых орудий и 10 тысяч пехоты и легкой кавалерии. Поскольку Наполеон хотел очень быстро раздавить этот редут, туда были направлены лучшие дивизии 1-го корпуса генерала Даву и вспомогательные силы — всего около 40 тысяч человек.
Побоище за редут продолжалось до наступления темноты. Редута уже не было, не было насыпей, пушек — все это было погребено под горой окровавленных тел; по бокам от редута в рукопашных схватках сходились пехотные части, совершали свои рейды гусары и уланы, а когда наступила темнота, то уцелевшая русская пехота оторвалась от французов и перешла в состав главных сил.
Теперь — план Бородинского сражения. Река Москва, река Колочь, которая в нее впадает. В Колочь впадают Война, Стонец, Каменка. Все это поле пересекает новая Смоленская дорога, южнее идет старая Смоленская дорога, деревня Утицы, село Бородино, Горки — ставка Кутузова во время сражения, {62} флеши Багратиона, батареи Раевского. Очевидно, что Кутузов расположил свои войска очень странно. Они фактически заняли положение углом, обращенным к французам. Расстояние от левого фланга до излучины Москвы-реки 10 километров, большое пространство занимают леса. И получалось, что для наступления французов открыт небольшой проход, ограниченный берегами реки Колочи и утицким лесом, шириной в три с половиной километра. При этом Кутузов главные силы, фактически всю первую армию (почти 80 тысяч человек) расположил на правом фланге, а слабую армию Багратиона — на левом.
Наполеон сразу понял, в чем тут дело, и, посвятив весь день 25 августа осмотру позиций, уточнениям, распоряжениям и дав французским солдатам отдохнуть, решил, что русские войска расположились настолько неудачно, что никаких особых трудностей тут не предвидится. Правда, он обсуждал со своим маршалом план сражения, и знаменитый маршал Даву, командир первого корпуса, предложил совершить глубокий обход по старой Смоленской дороге. И тут Наполеон ему заявил, что этого делать ни в коем случае нельзя, потому что русская армия сразу уйдет, а он не мог этого допустить, ему нужно было генеральное сражение. К вечеру настроение Наполеона немного испортилось, он понял, что стратегическая инициатива — не его. Обычно он совершал свои маневры и нападения так, что противник этою не ожидал, а теперь он вынужден был атаковать там, где ему было указано. Странным расположением своих войск Кутузов выбил у него из рук стратегическую инициативу. Кутузов подставился, но подставился настолько ловко, что Наполеону ничего не оставалось делать, как принять сражение на условиях, которые ему продиктовали. Всю ночь перед сражением Наполеон не спал, он заставлял своих адъютантов выходить из палатки и смотреть, не ушли ли русские, горят ли костры. Он говорил о сражении, о том, что грядет победа, очень нервничал и время от времени вставлял замечания по поводу военного искусства вообще и тактики в частности, упоминал Кутузова, ругал его.