Бой был очень ожесточенным, он продолжался трое суток, и Суворов так им руководил, что Макдональду все время казалось, будто появляются свежие войска, а не те, которые только что покрыли 85 верст практически бегом. Макдональд был опрокинут и отброшен, после чего 4 августа последовало сражение при Нови против армии, которая прикрывала Геную. Сам Суворов доносил, что сражение при Нови было, может быть, самым ожесточенным из всех, которые он дал. Оно кончилось опять-таки победой русского оружия, и Италия была, таким образом, очищена от французских войск. Как боевые силы они уже не представляли никакой опасности.
Казалось, дело было закончено, причем в очень короткий срок — фактически за два месяца, если иметь в виду сражения, которые были в июне, июле и августе. Но австрийцы придумали план — перебросить {50} армию Суворова в долину Рейна, в район Цюриха, с тем чтобы действовать на новом театре войны против французов, поскольку здесь-де, в Северной Италии, уже все в порядке. Движение из Северной Италии в долину Рейна могло быть прямым, через горные перевалы, и обходным. Обходной путь был дольше, но более безопасен и удобен. Поскольку уже кончалось лето, было решено, что Суворов пойдет напрямую.
Австрийцы задержали выход армии на две недели, поскольку вовремя не были даны ни вьючные животные, ни повозки, ни соответствующее снаряжение, и Суворов, потеряв драгоценные дни, только в начале сентября выступил в Альпы, которые по географическим условиям представляют собой примерно то же, что и Северный Кавказ. Пожалуй, наиболее удачным временем для путешествия в этом районе является середина июля — конец августа. Потом погода в горах начинает портиться, а в высокогорье идут снегопады и наступают заморозки. Переход в это время, прямо скажем, весьма затруднителен. Учитывая, что в XVIII веке не было горной обуви и альпинистского снаряжения, а русские войска (в том числе и сам фельдмаршал) никогда не видали снежных гор, и что идти надо было с ружьями, штыками, патронами, пушками, зарядами и какими-то запасами, все это представлялось невероятной авантюрой.
12 сентября Суворов вышел из Тортоны в предгорьях Альп, 13-го его передовые части уже имели столкновения с французами, которые прикрывали первый перевал — Сен-Готард. Защита перевалов не представляет особых сложностей даже сейчас, потому что тот, кто сидит на перевале, прекрасно видит всех, кто поднимается снизу. Война в Афганистане показала, что боевые действия в горных условиях даже сейчас не сулят большого успеха тем, кто пытается проломить оборону. Сен-Готард был взят и ударом в лоб, и одновременным обходом, который совершил авангард под командованием Багратиона. Как русские солдаты лезли по кручам без троп в тыл французам, представить себе, честно говоря, невозможно.
Тем не менее Сен-Готард был взят, и суворовская армия продолжила свой путь. В условиях гор армия двигалась, естественно, колонной, причем довольно узкой, а часть повозок и горные пушки приходилось постоянно перетаскивать на руках — вьючные животные довольно быстро исчезали (срывались в пропасти и подыхали от переутомления). Вся армия состояла в основном из пехоты, небольшой артиллерии и казачьих частей, которые должны были вести разведку. Казачьи лошади оказались очень выносливыми. Нужно было форсировать реку Рейса по арочному мосту. Когда подошли к Чертову мосту (он действительно производил жуткое впечатление, потому что глубоко внизу грохотала река), раздался взрыв — французы подорвали мост и форсировать его уже было, казалось, невозможно, тем более что с той стороны французская артиллерия картечью сметала все живое, что показывалось на этой стороне. Но там, где остановились русские части, стоял какой-то амбар. Он был тут же раскатан по бревнам, бревна связывались офицерскими шарфами (которыми тогда не укрывали горло, а обматывались вокруг поясницы, поэтому они были очень длинными). Офицеры и солдаты положили этот импровизированный настил на остатки опорных арок, и часть войска сумела переправиться по мосту и ударить в штыки французских артиллеристов. Остальные в это время спустились ниже моста по течению реки к берегу, сумели ее там форсировать и взобраться на тропу уже с другой стороны. Французы не выдержали, и их специально обученные горные егеря отступили.
Дальше Суворов уже выходил к озеру, вдоль которого должна была идти дорога на Цюрих. Там в это время должны были стоять австрийские части и развертываться русский корпус генерала Римского-Корсакова, на соединение с которым и пришел Суворов. Но оказалось, что австрийская карта врет, и дороги нет вообще никакой. Суворов понимал, что положение австрийцев и русских очень серьезно: французы, пока он не подошел, постараются разбить их по частям. Перед ним встал вопрос, как идти. И тогда, доверившись проводникам, он перевалил горный хребет Росшток и спустился в Муттенскую долину. Здесь он получил известие о том, что корпус Римского-Корсакова разбит французами, что до этого сражения австрийцы эвакуировали свои части, оставив русских в жертву французам, а главное, что Муттенская долина закупорена герметически французскими дивизиями со всех сторон. Суворов оказался в мешке.
Отступать было некуда, к тому же сама мысль об отступлении ему претила. На военном совете он так и сказал, что никогда не отступал. Тогда очень быстро было принято решение, что они пойдут туда, куда повелит фельдмаршал, и он принял решение подыматься на уже заснеженный (дело было в сентябре) высокогорный хребет Паникс, чтобы перейти его и оторваться от французов.
Подыматься надо было по дороге, которую летом назвали бы овечьей тропой — по таким тропам гоняют овец на пастбище, по ним не ходят и не совершают переходов от селения к селению. Состояние армии было ужасным, патронов уже не хватало, солдаты были фактически разуты и голодны. В это время Суворов получил известие, что французы спускаются в Муттенскую долину, и отдал соответствующее приказание, чтобы арьергард удерживал их возможно долее, пока армия будет подыматься на Паникс. Бой в Муттенской долине продолжался практически три дня Русские отбросили французов, хотя те имели двух-трехкратное превосходство. Артиллерия была оставлена при подъеме и заклепана, чтобы пушками не мог воспользоваться враг, а дальше арьергард втянулся на этот чудовищный подъем, потому что тропы уже не было, все оказалось под снегом. Никогда не бывавшие в высокогорье люди шли на высоту более 3 тысяч метров фактически наугад. Переход этот занял приблизительно 4 дня. Шли, опираясь на ружья, поддерживая друг друга. Тот, кто падал, оставался в горах навсегда. Практически вся армия была пешей, и только Суворов сидел на казацкой лошади, причем все время порывался идти пешком, {51} но два казака, идущие рядом, не пускали его. Время от времени Суворов впадал в беспамятство (70 лет, высокогорье, кислородная недостаточность, холод и страшный ветер делали свое дело).
Так они взобрались на вершину Паникса, а дальше началось самое страшное — спуск, осложненный условиями зимы. Троп не было. Попытка спуститься по скалам заканчивалась смертью. И вот они шли наугад, определяя место, где можно спуститься, пока несколько офицеров не увидели что-то похожее на склон. Что было внизу, неизвестно, но решение было принято, и по этому склону русская армия покатилась вниз. Тот, кто срывался, откатывался в сторону и погибал, остальные же продолжали этот головоломный спуск. Таким образом спаслась основная часть армии.
Французы не преследовали их. Пленных, которые достались во время боя в Муттенской долине, Суворов вывел с собой.
В деревушке на другой стороне хребта Суворов сделал смотр своей армии. Из 20 тысяч человек, вышедших в поход, налицо было 15 тысяч человек. Учитывая Сен-Готард и трехдневное сражение в Муттенской долине плюс потери при переходе через Паникс, можно считать, что потери поразительно малы. Суворов написал письмо главнокомандующему австрийской армией герцогу Карлу, где были снова чрезвычайно резкие. Говоря о том, как австрийцы бросили русских под Цюрихом, он писал: «Вы ответите перед Богом за пролитую под Цюрихом кровь». Австрийцы поняли, что дело идет к разрыву, тем более что Павел приказал Суворову вести армию в Россию. Тут же завязалась дипломатическая переписка, но Суворов ответил еще только раз письмом, в котором были слова: «Такого старого солдата, как я, можно обмануть один раз».