Увидев меня, она ахнула и повисла у меня на шее. Я заметил, что движения ее стали гораздо свободнее.

– Куда же ты пропал? – пробормотала она. – Я чуть не уехала без тебя.

Я заглянул ей в глаза и спросил:

– А что случилось? Неужели тебя выписали?

– Да! Меня полностью заштопали! – со смущенной гордостью заявила Марина. – Маслов превзошел самого себя. Это он сам так признался. Правда, я должна еще три дня носить повязку, и еще мне выписали кучу всяких мазей... Но, в общем, все позади!

– Я страшно рад за тебя! – сказал я. – Значит, мы прибыли вовремя. Я тут на машине с Чеховым.

– Он звонил мне и сказал, что ты болен! Я так расстроилась...

– Это была легкая простуда, – соврал я. – Просто не хотелось тащить сюда инфекцию.

– Вообще-то выглядишь ты неважно, – сочувственно заметила Марина. – Наверное, ты слишком рано вышел.

– Ты, кажется, тоже выходишь досрочно! – засмеялся я. – Хотя, надо признать, ты-то выглядишь великолепно!

– Ой, Володя! – таинственным шепотом произнесла вдруг Марина. – Ты знаешь, как меня стараются отсюда выпроводить! Ведь мне даже сделали перерасчет и вернули четыре тысячи! Это уже ни в какие ворота не лезет...

– В самом деле? Вернули? – поразился я. – Это фантастика! Похоже на взятку. Плата за молчание?

– Я сначала не хотела даже их брать... – призналась Марина. – Но они на меня чуть не накричали, и я плюнула и взяла!

Я тут же вспомнил про ящик коньяка и с жаром сказал:

– Ты поступила совершенно правильно! Но мне интересно, кто именно упрашивал тебя принять деньги?

– Сначала доктор Маслов, потом бухгалтер и, наконец, сам босс... При этом он сердился и прятал глаза. Я понимаю, что совесть у него не чиста, но интуиция мне подсказывает, что к убийству он не причастен. Он больше похож на человека, который ждет удара, но не знает, откуда он последует... В конце концов, что он такого сделал? Помогал изменить внешность людям, за которыми охотились убийцы...

– Ого! – заметил я. – Что значит небольшая денежная компенсация! Мировоззрение меняется просто на глазах! Между прочим, убийцы охотились не за безобидными скаутами, смею тебя уверить!

– Да-а! У меня совсем все в голове перемешалось! – с виноватым видом сказала Марина. – Я даже не поинтересовалась, чем закончилось твое ночное приключение! А ведь я не спала тогда до утра!

– Нам тоже не удалось поспать. Но зато мы выяснили, что второй пациент был материально ответственным лицом в одном очень закрытом акционерном обществе. Но не выдержал этой ответственности и бежал. Вместе с кассой. Наверное, ему не хватало денег на операцию...

– Вы разговаривали с ним? – спросила Марина.

– Немного, – ответил я, невольно ощупывая затылок. – В общем, он оказался очень скромным парнем. Его биографию нам рассказали его товарищи, которые пришли навестить больного. Они принесли апельсины и не знали, кому их отдать, потому что он опять сбежал. Совершенно не выносит человеческого общества!

Глаза Марины расширились.

– Как, опять? – ахнула она. – Здесь опять намечалось убийство? Но... Если ты видел этих людей, – подозрительно спросила она, – как же ты остался жив? Ты что-то недоговариваешь!

– Ну, знаешь! В общем, нам удалось договориться, – смущенно сказал я. – Мы сошлись на ящике коньяка. Тогда они обещали закрыть глаза. Причем Чехов согласился оплатить половину...

– Что ты мне голову морочишь! – рассердилась Марина. – Рассказывай правду! Ты был ранен? Где ты был эти три дня?

– Все окончилось легкой простудой! – клятвенно заверил я. – О какой ране ты говоришь?

– Ладно, потом разберемся! – сверкнув глазами, сказала Марина. – Сейчас я сложу вещи, и мы пойдем...

Она укладывала в сумку одежду и заметно нервничала. Взгляд у нее был при этом отсутствующим – видимо, она перебирала в уме все известные ей формы ранений.

– Я готова! – сказала наконец она, строго на меня посмотрев.

С короткой стрижкой, в узкой юбке и кожаной курточке она была похожа на роковую женщину из немого кинофильма двадцатых годов – из тех, что безжалостно разбивают мужские сердца. Я невольно залюбовался ею.

– Пойдем же! – уже жалобным голосом сказала Марина, сразу делаясь похожей на обиженного ребенка. – Честно говоря, я так устала от этой больницы, что еще бы день-другой, и я сама бы заплатила еще четыре тысячи, лишь бы отсюда вырваться.

– Вот видишь, значит, у тебя двойной выигрыш! – сказал я и взял у Марины сумку.

Мы вышли из палаты и зашагали по коридору, провожаемые завистливыми взглядами больных. Откровенно говоря, я тоже был рад покинуть это несчастливое здание. Может быть, даже с удовольствием выбросил бы из головы все, что с ним было связано, и никогда больше к этому не возвращался, но я понимал – обстоятельства завязались слишком тугим узлом, чтобы можно было надеяться, будто они развяжутся сами собой. Даже если я позволю себе роскошь забыть, кто-то из участников этой драмы рано или поздно напомнит о себе сам.

И как бы в подтверждение моих мыслей один из участников напомнил о себе, едва мы спустились на первый этаж. Михал Михалыч Миллер, высокомерно выслушивающий через плечо объяснения какого-то юнца в белом халате, увидев нас, вдруг моргнул, ссутулился и, отстранив коротенькой ручкой юнца, быстро пошел нам наперерез.

– Добрый день! Добрый день! – через силу улыбаясь, проговорил он, делая округлый жест руками. – Я бы очень просил вас заглянуть ко мне в кабинет! Надеюсь, вы не будете возражать? Я вас долго не задержу!

Я внимательно посмотрел на него. Взгляд МММ был полон какой-то неизбывной горечи. Щеки-булочки его заметно опали и не отличались завидным румянцем. Он действительно напоминал человека на распутье, где направо пойдешь – коня потеряешь, а налево – и вовсе голову... Кажется, ему не терпелось поговорить и, может быть, попытаться хоть одним глазком заглянуть в наши карты.

В общем, это совпадало с моими намерениями, и я согласно кивнул. Нельзя сказать, что на лице Миллера отразилась радость или хотя бы удовлетворение, скорее это можно было назвать возросшим нетерпением.

– Тогда прошу! – сказал он с легким полупоклоном.

Марина быстро приподнялась на цыпочки и шепнула мне в ухо:

– Иди один! Я буду ждать тебя в машине, дорогой!

Миллер несколько растерянно посмотрел ей вслед и хотел что-то сказать. Но я намеренно опередил его.

– Как я понимаю, вы хотите нам что-то сообщить? – сказал я. – Уверяю вас, мне вы можете сказать все. Моя подруга не совсем хорошо себя чувствует...

Миллер зорко взглянул на меня.

– Но уж свою работу мы сделали! – проворчал он. – У доктора Маслова золотые руки!

– Я в этом никогда не сомневался, – вежливо сказал я.

Миллер посмотрел на меня очень недоверчиво и повторил:

– Однако прошу вас! Не будем стоять здесь на виду...

Мы прошли в кабинет, где Михал Михалыч, усадив меня в кресло, два или три раза быстро прошелся по начищенному паркету из угла в угол. В этот момент он отдаленно напоминал вождя, выдумывающего декрет. Наконец он остановился возле широкого окна, из которого был виден двор, облетевшие деревья и синие небеса, и нервно сказал:

– Вот и зима на носу! Знаете, что это такое? Кошмар! Сбои в отопительной системе, очистка территории...

– Вы хотели поговорить со мной об отопительном сезоне? – осторожно поинтересовался я.

– Нет, разумеется, нет! – сердито сказал Миллер и резко повернулся. – Собственно, я даже не знаю сам, о чем я хочу с вами поговорить! Я совершенно дезориентирован! И все началось, гм, с вашей подруги... Я вынужден заниматься совершенно нелепыми вещами! Меня без конца вызывают на допросы, которые лицемерно называют беседами... На меня натравили муниципальную комиссию для того, чтобы выявить у меня финансовые нарушения. А все началось с того безумного дня, когда к нам на лечение легла ваша подруга!

В голосе его звучала совершенно искренняя обида. По-моему, он ни минуты не сомневался, что стал жертвой наших интриг. Я попытался направить его размышления в иное русло: