– Только не волнуйтесь, – успокоил он Марину. – Его лечу я!

Наконец я почувствовал себя достаточно сносно, чтобы спросить у Чехова, что же дальше.

– Эти гангстеры в чем-то признались? – с надеждой поинтересовался я.

Юрий Николаевич посмотрел на меня с недоумением.

– Признались? – удивленно спросил он. – Да их в тот же день всех выпустили!

– Как же так? – воскликнул я. – А похищение, а перестрелка, а оружие?

Теперь взгляд Чехова был наполнен сочувствием.

– Болезнь, наверное, повредила тебе мозг, – сказал он. – Какое похищение? Они в один голос утверждают, что ты сам попросился к ним в машину, а потом стал буянить, и они собирались отвезти тебя в милицию... Никакой перестрелки не было, а на оружие у них наверняка оформлено разрешение... Так что ты зря надеешься. Эти ребята отделались легким, я бы даже сказал, не испугом, а неудовольствием... – Юрий Николаевич таинственно понизил голос и добавил: – Кстати, частным порядком этот самый Щука сказал мне напоследок, что стрельбу-то устроил ты и даже продырявил одному кадру ухо... Это правда?

Я смущенно кивнул и сказал:

– У меня не было другого выхода. Да и стрельнуть-то я собирался всего один-два раза, но в этом пистолете оказалось столько патронов, что я думал – они уже никогда не кончатся...

– Наверное, тебе попался «стечкин», – авторитетно заявил Чехов. – В принципе ты мог перестрелять всю банду. Хорошо еще, что отделался только ухом...

– И в ухо попал случайно! – сказал я. – Я никуда особенно не целился. Может, у этого типа большие уши?

– Тебе лучше знать, – философски заметил Чехов. – Кстати, вот еще... Этот Щука был столь великодушен, что даже пообещал не выставлять тебе счет за продырявленные автомобили... Однако к разговору о Бухгалтере собирался вернуться в самое ближайшее время. Нам придется быть осторожнее.

– Все, что я знал про их паршивого Бухгалтера, я им уже выложил! – с обидой ответил я. – Ты должен был им прямо сказать, чтобы с этим вопросом обращались к тебе!

Чехов усмехнулся.

– Я этого не сказал, потому что в самое ближайшее время хочу поделиться информацией с тобой, и мы опять будем в равном положении... Но, между прочим, нам с тобой от этого Бухгалтера будет мало толку, потому что он знает, кто его положил в клинику, но он не знает, кто его заложил. А ведь этот вопрос является кардинальным, не так ли? Миллер принимает, конечно, решение, когда берет на операцию подозрительных субъектов, – но это еще полбеды. Вот если он затем принимает решение избавиться от своих пациентов, то это уже попахивает соучастием в убийстве.

Я пристально уставился на Чехова и хлопнул себя по лбу.

– Как же я забыл! Наверное, у меня, и в самом деле пострадал мозг. Ведь я совершенно точно знаю, кто заложил! Малиновская! Мне об этом сказал один из гангстеров, когда мы с ним катались на «Мерседесе».

– И ты думаешь, ему можно верить? – спросил Чехов.

– Не вижу причин сомневаться в его искренности, – важно заявил я. – Во-первых, к тому времени у него уже было прострелено ухо, а во-вторых, он согласился дать эти сведения в обмен на одну очень интимную услугу. Нет, не думаю, чтобы он врал!

Чехов посмотрел на меня с большим интересом.

– Вот как! – крякнул он. – И... какого же рода была эта... гм... услуга?

– Я разбил ему череп пистолетом.

Чехов только покрутил головой.

– Да-а, это серьезно... К сожалению, вряд ли этот твой приятель согласится подтвердить свои показания в суде. В крайнем случае, он всегда сможет сослаться на поврежденную голову.

– Дело в том, что Малиновская действовала не самостоятельно, – сказал я. – За ней кто-то стоит. Возможно, сам Миллер, возможно, кто-то из его врачей. Из тех, кто хорошо осведомлен о его делишках... Гангстер не знает его имени. Возможно, знает Щука, но вряд ли он будет делиться с нами этим знанием...

– Разве что в обмен на адрес Бухгалтера? – задумчиво проговорил Чехов. – Но мне не хотелось бы чувствовать себя невольным убийцей... Нет-нет! С этим Щукой я вообще предпочел бы больше не встречаться... Мы опять возвращаемся к Малиновской – никуда от нее не деться! Как ты думаешь, за эти дни она могла выйти на работу? – На моем лице появилась, видимо, довольно кислая мина, потому что он тут же сказал: – Вот и я думаю то же самое! Но кое о чем я позаботился. У нас есть номер ее машины, и я попросил приятеля выяснить домашний адрес владелицы. Сегодня я ему позвоню, а завтра мы можем туда наведаться.

– Ты позвони, – сказал я. – Но завтра прежде всего надо съездить в клинику. Я должен навестить Марину, иначе получается уже полное свинство.

– Ну что ж! Малиновская никуда от нас не убежит, – согласился Юрий Николаевич. – Тем более что она, кажется, уже убежала.

Мы договорились встретиться на следующий день и вместе съездить в Измайлово.

– Не забывай, что нам с тобой еще нужно раздобыть ящик коньяку, – строго сказал Чехов. – При всей нашей скаредности это обойдется тысячи в четыре... Две я, пожалуй, сумею наскрести, но ты тоже думай!

– Может быть, пол-ящика будет нормально? – с тоской спросил я, потому что последние деньги уже извел на антибиотики. – Тогда в следующий раз спасать будут кого-то одного, – безжалостно ответил Юрий Николаевич. – И я, кажется, догадываюсь, кого... В общем, думай!

С его стороны было не слишком милосердно так нагружать больного человека, но у этих силовиков свои представления о гуманизме. Мне пришлось выпить снотворного, чтобы выбросить из головы все эти зловещие размышления. Зато я спал как младенец и к утру чувствовал себя на удивление хорошо. Это заметил и Чехов, который появился у меня часов в десять.

– Мое лечение творит чудеса! – хвастливо заявил он.

– Кажется, ты входишь во вкус нашей профессии, Юрий Николаевич? – невинно поинтересовался я.

Он возмущенно замахал руками и независимо сказал:

– Вовсе нет! Я просто хочу подчеркнуть, что в этом наукообразном шаманстве ничего хитрого нет. Просто нужно делать умное лицо и причинять пациенту как можно больше боли... Но ты уже в состоянии выйти из дома?

Я был в состоянии. Мы вышли, сели в «Москвич» и поехали. Было солнечно и холодно. Ветер уже смел с деревьев последние листья, и теперь они стали похожи на манекены без одежды. Дым из выхлопных труб казался густым и почти осязаемым. Улицы словно выцвели под лучами бледного солнца.

После болезни я тоже чувствовал себя будто поблекшим и почти невесомым. От быстрой езды немного кружилась голова. И еще было такое чувство, что я еду к Марине после долгой-предолгой разлуки.

Чехов тоже впал в лирическое состояние и всю дорогу вдохновенно рассуждал о мостах, подвесках, дисках сцепления и шипованной резине. Ни о каких убийствах, ни о каких погонях мы даже не обмолвились.

Лишь подъезжая к больничной автостоянке, Юрий Николаевич окинул оценивающим взглядом площадку и заметил:

– Итак, предварительный осмотр показывает нам наличие отсутствия интересующей нас «Тойоты». Что ж, отчаиваться не будем!

Он развернулся и поехал обратно. Затормозив у ворот клиники, он выпустил меня из машины и напутствовал следующими словами:

– Если нападешь там внезапно на след, предварительно свистни! Второй ящик коньяка нам точно не осилить!

Доложив дежурной в вестибюле цель своего посещения, я, как законопослушный гражданин, оставил в раздевалке свой плащ и получил белый халат. Строгого графика посещений в этом заведении не было, но я давно обратил внимание, что здешних пациентов навещают нечасто. Может быть, виной тому была отдаленность больницы. С каменным лицом я поднялся на второй этаж и направился в палату. Лицо предназначалось всякому, кто мог узнать меня и насторожиться. Но пока я не встретил ни доктора Маслова, ни главу клиники, ни каких-либо еще знакомых.

Прежде чем войти в палату, я постучался и с волнением услышал голос Марины:

– Да-да, войдите!

Я толкнул дверь и сразу увидел Марину. Она стояла посреди комнаты, одетая не в пижаму, а в длинную зауженную юбку черного цвета и пушистый темно-синий свитер. На постели лежала ее кожаная курточка, пижама и еще какая-то одежда.