Все клубные манеры ден Релгана мигом улетучились, и коренная порода поперла наружу. “Бандюга, — подумал я. — Страшный враг, даже если он на сей раз и прав”

Но Лэнса Киншипа не так-то просто было утихомирить.

— Маленькие девочки не всегда любят, когда папочки присматривают за ними, — злобно проговорил он, и ден Релган ударил его — резко, сильно, с хрустом, прямо в нос.

Крови было изрядно. Лэнс Киншип пытался стирать ее руками, но только все сильнее размазывал по физиономии. Она потекла по рту и подбородку и закапала большими пятнами его замшевый оливковый пиджак.

Лорд Уайт, которому все это страшно не понравилось, протянул Киншипу двумя пальцами гигантский белый платок. Киншип схватил его, не сказав “спасибо”, и попытался остановить кровь. Платок пропитался красным.

— Может, первую помощь? — сказал лорд Уайт, оглядываясь по сторонам. — Н... Нор, — просиял он, — вы знаете, где тут медпункт? Не отведете этого джентльмена туда? Вы очень любезны... — он показал мне рукой.

Но, когда я протянул руку к оливковому рукаву, чтобы отвести Киншипа туда, где ему поставят холодный компресс и окажут первую помощь, он дернулся в сторону.

— Ну, так кровите, — сказал я.

Злые глаза сверкнули на меня из-за очков, но он был слишком занят вытиранием носа, чтобы отвечать мне.

— Я покажу вам, — сказал я. — Идите за мной, если хотите.

Я направился от круга к крашенному в зеленый цвет домику, где по-матерински добрые леди ждут, чтобы залатать раненых. Но пошел за мной не только Киншип, но и ден Релган. Я слышал его голос так же ясно, как и Киншип, и смысл его слов был очевиден.

— Если ты еще раз подойдешь к Дане, я тебе шею сверну!

Киншип снова не ответил.

— Ты слышал, гад, сутенер поганый? — крикнул ден Релган.

Мы достаточно далеко ушли, чтобы люди загородили нас от тех, кто стоял у весовой. Я услышал позади шум потасовки и оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Киншип умелым каратистским ударом бьет ногой ден Релгана в пах. Киншип повернулся ко мне, еще раз зло посмотрел на меня поверх покрасневшего платка, который все время прижимал к носу.

Ден Релган хрюкнул и схватился за больное место. Вряд ли кто-то ожидал, что пышное вручение призов окончится таким скандалом.

— Сюда, — кивнул я Киншипу. Он последний раз ужалил меня своим змеиным взглядом и открыл дверь в комнату первой помощи.

— А-ах-x-х, — сказал ден Релган, кружа на месте, согнувшись в три погибели и зажимая рукой перед своего верблюжьего пальто.

“Жаль, что Джордж Миллес отправился к праотцам, — подумал я. — Он всем с удовольствием раззвонил бы об этом, и, в отличие от других, уже был бы здесь со своим неумолимо нацеленным и сфокусированным аппаратом, снимавшим по три с половиной кадра в секунду. Ден Релган должен был бы быть благодарен тем двум стаканчикам виски и подвернувшемуся не там, где надо, дереву за то, что его схватка с Киншипом не появится в ежедневных газетах, публикующих новости о его избрании в Жокейский клуб”.

Гарольд и Виктор Бриггз все еще стояли там же, где я их оставил, но лорд Уайт и Дана ден Релган ушли.

— Его лордство увели девочку, чтобы успокоить ее нервы, — сухо сказал Гарольд. — Старый козел прямо-таки пляшет вокруг нее, дурак чертов.

— Она хорошенькая, — сказал я.

— Из-за хорошеньких девочек иногда войны разгорались, — сказал Виктор Бриггз.

Я посмотрел на него с изумлением. Но вид у него был обычный — замкнутый и непроницаемый, как каменная стена. В душе у Виктора таились неожиданные глубины, но они все так же оставались тайными.

Когда я немного позже вышел из весовой, чтобы отправиться домой, меня с виноватым видом перехватил долговязый Джереми Фолк, который слонялся тут без дела.

— Не верю глазам своим, — сказал я.

— Я… ну… предупреждал вас…

— Предупреждали.

— Не мог бы я...ну... переговорить с вами?

— Чего вам надо?

— Ну... В общем...

— Ответ — нет, — сказал я.

— Но вы же не знаете, что я собирался спросить.

— Я вижу, что это нечто такое, чего я делать не захочу.

— Ну… — сказал он, — ваша бабушка хотела бы, чтобы вы зашли к ней.

— Нет и нет.

Повисло молчание. Вокруг нас собирались домой люди, желали друг другу доброй ночи. Было четыре часа. В скаковом мире рано желают доброй ночи.

— Я ходил к ней, — сказал Джереми. — Я сказал, что вы не хотите искать свою сестру за деньги. Сказал, что пусть она даст вам что-нибудь другое.

— Что? — Я был озадачен.

Джереми с высоты своего роста огляделся вокруг рассеянным взглядом.

— Ведь вы можете найти ее, правда, если по-настоящему попытаетесь?

— Не думаю.

— Но вы могли бы.

Я не ответил, и он снова внимательно посмотрел мне в лицо.

— Ваша бабушка призналась, — сказал он, — что с Каролиной... вашей матерью... она пережила ад... и выгнала ее, когда та была беременна.

— Моей матери, — сказал я, — было семнадцать лет.

— Ну... вы правы. — Он улыбнулся. — Так странно. Чья-то мать — и такая юная. Бедная беззащитная бабочка.

— Да, — сказал я.

— Ваша бабушка сказала… согласилась… если вы найдете Аманду... сказать вам, за что она выгнала Каролину. И скажет вам, кто ваш отец.

— Господи!

Я отшатнулся, сделал было пару шагов, остановился. Обернулся и посмотрел на него.

— Так, значит, вы это ей сказали? — резко спросил я. — Скажите ему, кто его папочка, и он все для вас сделает?

— Но вы же не знаете, кто ваш отец, — рассудительно сказал он. — Ведь вы хотели бы это узнать, правда?

— Нет, — сказал я.

— Я вам не верю.

Мы просто поедали глазами друг друга.

— Но вы же должны хотеть узнать, — сказал он. — Это же в человеческой природе.

Я сглотнул.

— Она сказала вам, кто он?

Он покачал головой.

— Нет. Не сказала. Похоже, она никому не говорила. Совсем никому. Если вы не будете искать, вы так и не узнаете.

— Ну, вы и ублюдок, Джереми, — сказал я.

Он смущенно задергался, хотя на самом деле смущения и не чувствовал. Блеск в его глазах, который сделал бы честь шахматисту, только что поставившему мат, был куда более точным индикатором его действий.

— Мне кажется, что адвокат должен сидеть за столом и вещать, а не бегать сломя голову по мановению руки старой леди.

— Эта старая леди...это испытание.

Мне пришло в голову, что он меняет свои намерения прямо на ходу, но я сказал только:

— Почему бы ей не оставить деньги своему сыну?

— Не знаю. Она не рассказывала почему. Она просто сказала моему деду, что хочет изменить завещание, в котором оставляла все сыну, и составить новое, в пользу Аманды. Сын, конечно, будет его оспаривать. Мы говорили ей, но это ни к чему не привело. Она… ну… уперлась.

— Вы видели ее сына?

— Нет, — сказал он. — А вы?

Я покачал головой. Джереми еще раз рассеянно обвел взглядом ипподром и сказал:

— Почему бы нам не продолжить это дело вместе? Мы мгновенно вернем Аманду, разве не так? Тогда вы снова можете забиться в свою раковину и обо всем забыть, если хотите.

— Нельзя забыть о том... кто был твой отец.

Его взгляд тут же стал острым.

— Так вы согласны?

“Соглашусь я или нет, он все равно не отстанет, — подумал я. — Он будет доставать меня, когда ему заблагорассудится, подлавливать на скачках каждый день, как прочтет программу в газетах, и никогда не оставит меря в покое, потому что он хочет, как уже сказал мне с самого начала, доказать своему деду и дяде, что, если он чего решил, то сделает обязательно”.

Чтоже до меня... Мое рождение с самого начала было окружено тайной. По крайней мере, этот катаклизм, эхом отдававшийся в моих ранних воспоминаниях, словно гром из-за горизонта, можно было наконец понять и объяснить. Я мог бы понять, о чем тогда был весь этот крик за белой крашеной дверью, пока я сидел и ждал в гостиной в своем новом костюмчике.

Я мог бы, в конце концов, возненавидеть зачавшего меня мужчину. Мог бы ужаснуться. Мог бы захотеть, чтобы никто и никогда не рассказывал мне о нем. Но Джереми был прав. Получить шанс... кто знает...