В лазарете Маккой быстро осмотрел Джима, уделив, однако, основное свое внимание его колену. Оно выглядело еще хуже, чем Джим ожидал. Освобожденное от временной поддержки, оно начало не на шутку болеть. Коленную чашечку окружал могучий синяк.

– Я знаю, что ты уже выращиваешь для меня эту зеленую мерзость, – сказал Джим.

– Что?… Да вовсе нет.

– Но я же сам видел заказ!…

– Да ну? Это, значит, поэтому ты не шел на осмотр?

– Причина неплохая, что ты скажешь?

– Ну да, я смешал партию реген-культуры. Только к тебе это не имеет никакого отношения. Не все на свете имеет к тебе отношение, знаешь ли. Просто у меня было время провести небольшое исследование, я и занялся.

– Извини, Боунз.

– Ну да, ну да. Что ж, если тебе от этого станет легче: нет. Тебе не грозит новый реген. Реген – это для серьезных случаев. У тебя всего лишь сильное растяжение и кровоизлияние. – Маккой широко улыбнулся. – Только подумай обо всех этих годах медшколы, что стоят за этим диагнозом! Ну ладно, во-первых, прекрати на время ковбойскую акробатику…

– Без вопросов.

– … и отложи намеченные фехтовальные турниры.

– Ты и об этом слышал?

– Мои шпионы повсюду. – Он закрепил на ноге Джима электростимулятор. – Все остальное просто прекрасно. Биообменный регенератор тебе бы не повредил – так, на всякий случай. Реген тебя меняет, даже если ты этого не замечаешь… И еще – ты, очевидно, пренебрегал упражнениями.

– Я был так занят…

– Ну и я слишком занят, чтобы таскаться за тобой по кораблю и канючить. Пора бы повзрослеть, Джим. Выбирай: можешь делать упражнения, а нет – полезешь обратно в реген. Все ясно, капитан?

– Ясно, доктор.

– Вот и хорошо. А теперь иди, становись старшим офицером на мостике и пришли мне сюда Спока.

В тот момент, когда Спок направил свой рапорт о переводе на комм-юнит капитана Кирка, капитан вернулся из лазарета.

– Ваша очередь, мистер Спок.

– Я уже прошел необходимый медосмотр…

– Не спорьте, коммандер Спок!

– Хорошо, сэр.

Спок знал, что доктор Маккой не обнаружит никаких нарушений.

– А вы везунчик, – сказал Маккой.

– Я не верю в везение, доктор Маккой.

– А должны бы. Если бы рядом не оказалось Стивена…

– Его нахождение там опровергает вашу теорию о моем везении.

– Что-то есть такое… очень личное в том, что он вам не нравится, мистер Спок. Кто он такой – семейный нарушитель приличий?

– Мы… дальние родственники.

– Почему-то, – сказал Маккой, – утешительно узнать, что даже в вулканских семьях есть родственники, о которых не принято говорить. Значит, Стивен ваш кузен-диссидент, а?

– Такое объяснение достаточно. Вулканские семейные отношения достаточно сложны.

– Думаю, я смогу проследить за объяснением, – сказал Маккой. – Используйте короткие слова.

– Дочь сестры отца моего отца – мать Стивена. Таким образом, мы родственники в третьем колене, во второй степени.

Маккой сощурился, прикидывая.

– Ну, то есть, вы кузены.

– Если бы вулканцы отмечали родство таким же образом, как ваша культура, наша родственная связь подпала бы под эту категорию.

– Так что ж вы так сразу и не сказали?

– Я сказал, доктор, – сказал Спок, недоумевая, почему люди так настойчивы в своих противоречивых требованиях.

Но несколькими минутами спустя, возвращаясь на мостик, он не мог не подумать снова о том, что Маккой сказал о Стивене. Как бы ему ни хотелось не признавать этого, у него и Стивена было кое-что общее.

Они оба были изгоями.

Следующие двадцать четыре часа были полны кипучей деятельности.

Алая, услышав о планируемом представлении, выразила желание посмотреть его, и намекнула о подобном же интересе со стороны других жителей мира-корабля. Аудитория, таким образом, получилась настолько многочисленной, что ни «Энтерпрайз», ни какой другой корабль из директорского флота не вместили бы ее. Алая нашла естественный амфитеатр на мире-корабле. Линди согласилась, что это место подойдет, поскольку у компании были разборные декорации и подмостки. Кроме того, на мире-корабле, – на открытом воздухе, – Афина могла быть частью представления. Единственное, что беспокоило Линди – вероятность дождя.

– Дождя не будет, Линди-маг, – сказала Алая.

– Легко сказать, – но как можно быть в этом уверенным?

– Да нет же, я уверена.

– Ну ладно.

И, к некоторому удивлению Джима, все устроилось как надо.

Хикару Сулу прибыл в амфитеатр мира-корабля, одетый в черное

трико и пунцовый колет, с поясом для оружия. Это был потрясный костюм. Может, стоило начать носить его не только на сцене?

Он немного беспокоился о своей роли. Он знал слова – но не был уверен, что ему хватит духу их произнести. Он подумал, а не попробовать ли заговорить непеределанным текстом, прикинувшись, что он слишком переволновался, чтобы упомнить версию мистера Кокспера. Он даже пожалел, что не играет Горацио вместо Лаэрта. У Горацио был монолог после того, как Гамлет умирает. Если Хикару проигнорирует редакцию Кокспера, играя Лаэрта, ему придется говорить все Гамлету в лицо, а Гамлет при этом будет стоять напротив него со шпагой в руке. Тогда поединок может оказаться куда более реальным, чем самые смелые ожидания.

В любом случае Кокспер придет в ярость, но, в конце-то концов, он и так большую часть времени находился в этом состоянии.

– Э-э… мистер Сулу. – К нему подошел мистер Кокспер. Он был облачен в черный бархат. До этой секунды Хикару так и не знал, соблаговолит ли Кокспер прервать забастовку и выйти на сцену.

– Я готов, мистер Кокспер.

– Я вижу, что готовы. Но планы поменялись.

– О… Вы снова на забастовке? – Может, Линди позволит мне взять монолог Гамлета, – подумал Хикару. Я же его выучил, – так, на всякий случай.

– Нет, нет, – адмирал Ногучи убедил меня в том, что я все же должен принять участие в представлении – во имя Федерации.

– Значит, – другая сцена? – спросил Хикару, не вполне уверенный, что он сможет вынести новое изучение писанины мистера Кокспера.

– Да. Вот именно. Сцена поединка отменяется. Слишком уж она возбуждает, принимая во внимание, э, воинственные наклонности наших гостей.

– Не думаю, что это будет возбуждать, – сказал Хикару. – Как же насчет катарсиса? «Деяния, взывающие к жалости и страху, есть средства вызвать катарсис подобных эмоций».

– Чего вы бормочете?

– Я цитирую Аристотеля.

– Но мы-то ставим Шекспира. Возможно, будет лучше, если я произнесу один из монологов Гамлета. И все.

– О, – сказал Хикару. Его видение Актера Третьего Плана, Спасающего Представление, испарилось.

– Это для блага представления, – сказал Кокспер. – Пьеса должна идти своим ходом, и все такое.

Он пошел прочь.

– Что бы там ни случилось с «Один за всех и все за одного»? – сказал Сулу.

Стивен поблизости проверял балансировку некоторых новых предметов для жонглирования. Он установил, что, если жонглировать очень широкими и тяжелыми предметами, или использовать больше предметов и бросать их выше, он все же мог показать неплохой номер, несмотря на низкую гравитацию. При высоком содержании кислорода в атмосфере факелы были особенно зрелищны. В первый раз, когда он зажег факел, тот чуть не спалил ему брови.

Неплохо, подумал он. Как раз то, что требуется, чтобы быть в форме.

Чеснашстеннай, Хазард и Снарл выскочили на сцену, перепрыгивая друг через друга и проскальзывая понизу, как если бы они уже начали свое выразительное и эротичное «охотничье» представление. Илья ощетинился. Охотники остановились. Стивен поймал свои вертящиеся в воздухе жонглерские принадлежности, и опустил их на землю, спрашивая себя, не придется ли ему сейчас растаскивать дерущихся кошек. Он не понимал, почему охотникам так не нравится Илья.

Звездный Флот, чирикая, показался из-за плеча Чеснашстеннай.

– Стивен, – сказал Чеснашстеннай, – ты уже видел моего нового зверька?

– Да, встречались, – сказал Стивен.