На развалинах Рима

Один из древнейших христианских писателей*, ссылаясь на писателя языческого, рассказывает следующую поэтическую легенду о царе Тарквинии** и Кумской прорицательнице, его навестившей. Явившись к римскому царю, Кумекая сивилла (пророчица) предложила ему купить за 300 золотых монет девять книг, в которых была начертана вся будущая судьба Рима. Таркви-ний не пожелал дать требуемой суммы и начал торговаться с прорицательницей. Последняя в ответ на это взяла три из принесенных ею книг и бросила их в горевший тут лее огонь, где они скоро превратились в пепел. После этого она снова предложила царю купить оставшиеся шесть книг, но назначила за них прежнюю цену, ею объявленную. Тарквинии посмеялся над ней, как над безумной, и за оставшиеся в целости книги предложил еще меньшую плату сравнительно с той, которую давал за все девять книг. Сивилла бросила в огонь еще три книги и в третий раз предложила царю не пренебрегать принесенным ею товаром, но теперь за последние три книги она требовала все ту же, ранее назначенную ею плату. На царя нашло раздумье, он был поражен поступками сивиллы и, боясь, что навсегда лишится сам и лишит своих потомков возможности заглянуть в таинственную будущность Рима, приказал уплатить Кумской пророчице 300 золотых монет, а купленные книги содержать в полной сохранности. С того времени римляне раскрывали эти книги в годины каких-либо общественных бедствий или перед началом войн, чтобы прочитать на пророческих страницах совет, указание или предсказание, касающееся того или другого насущного вопроса.

Эта сага была записана в ту пору, когда Рим почти достиг своих отдаленнейших границ, незадолго до переворота, заменившего Римскую республику империей. В то время, естественно, у многих возникал вопрос: что сулит Риму его грядущая судьба, какой период наступает за славным периодом громких побед и блистательных завоевании? Если бы возможно было хоть немного приоткрыть ту завесу, которая скрывает будущность его! Вопрос оставался без ответа или, лучше сказать, вызьшал следующий ответ: будущее неизвестно; был случай узнать его, но царь Тарквиний пренебрег им. И, конечно, огромному большинству римского населения будущее представлялось далеко не в том виде, в каком суждено было проявиться ему.

Но встречались отдельные лица и даже несколько ранее указанной нами поры, лица, которые, задумываясь над судьбой своего отечества, испытывали далеко не радостные чувства и как бы пророчески провидели заключительные явления трагической истории Рима. К таким личностям принадлежал герой третьей Пунической войны Сципион Младший. «Говорят,- рассказывает историк Полибий,- что при виде до основания разрушенного Карфагена Сципион пролил несколько слез, оплакивая участь своих врагов. Долгое время он оставался в задумчивости. Поразмыслив о том, что судьба городов, народов и всех государств так же переменчива, как судьба отдельных людей, что такова была судьба Илиона, города когда-то процветавшего, что таковы были судьбы ассириян, мидян, персов, бывших некогда столь могущественными, такова, наконец, была судьба македонян, память о славе которых была еще так жива в то время, он продекламировал, или под влиянием невольного волнения, или под влиянием раздумья, следующие стихи из Гомера:

Будет некогда день, и погибнет высокая Троя, Древний погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

Когда Полибий спросил у него, какой смысл придает он этим словам, Сципион отвечал ему, что под Троей он подразумевает свое отечество, что он боится за свое отечество, которому, в силу переменчивости судьбы человеческой, может предстоять подобный же конец».

И действительно, нечто подобное совершилось с великим Римским государством. Сама погибель его «таилась» там, откуда Рим не ожидал ее, - в зарейнских и задунайских странах, населенных варварскими народами германского племени. Римляне то враждовали, то дружили с ними, римский воин вносил туда огонь и разрушение, римский купец заносил туда свои товары, римское правительство открывало свои границы для целых народностей и селило их на своей земле. После того наступила пора почти непрерывной, трагической борьбы: германцы прорывали римские границы, римляне сдерживали их натиск, как крепкие плотины сдерживают напор расходившихся океанских волн. Но вот океан прорвал плотины: варварские народности, одна за другой, разлились по обширной поверхности Западной Римской империи; им сопутствовали разрушения и пожары. Свершилось то, что смутно представлял себе Сципион, чего не было сказано в сохранившихся Сивиллиных книгах: Западная Римская империя перестала существовать. На ее землях поселились варварские народности, подчинившие себе и римлян, и те народы, которые когда-то покорились римлянам, а теперь были совершенно романизованы ими. Так появился новый этнографический слой на землях, принадлежавших Риму. Победители-варвары, поселившись в разных частях империи, образовали на развалинах Рима свои собственные, варварские королевства.

На развалинах Рима возникла новая жизнь, но не сразу установились формы ее, и этому установлению предшествовала пора внешних войн, внутренних междоусобиц, тяжелая переходная пора.

Прежде чем говорить о зачатках новой формы политического и общественного быта, с X века установившегося во всех государствах, основанных германскими народами, мы должны ответить на два естественно возникающих вопроса: что представляли собой варвары? в каком состоянии застали они разграбленную ими империю?

Варвары были в то время частью язычниками, частью христианами арианского толка. Они были мужественны и выносливы, высоко ценили чистоту нравов и относились с величайшим уважением к женщине, отличались своим гостеприимством и необыкновенной внимательностью к своим сотрапезникам и гостям, но в то же время были невежественны и суеверны, войну и грабеж предпочитали мирным занятиям и, чувствуя природную склонность к бездействию, которая поддерживалась и самим образом их жизни, охотно возлагали все тяжелые работы на женщин, старцев, на слабых членов семьи и рабов своих. По свидетельству Тацита, пить целый день и целую ночь у германцев не считалось постыдным, а частые пиршества были причинами не только раздоров, но и убийств. Любимейшим времяпрепровождением были: или азартная игра в кости, причем проигрывалось не только состояние, но и личная свобода, или охота, доставлявшая материал для пищи и одежды, или воинственный танец с перепрыгиванием через мечи, воткнутые рукоятками в землю. Вот главнейшие положительные и отрицательные черты в народном характере германцев. Главным средством к жизни было у них скотоводство, хотя они занимались и земледелием, причем разводились исключительно хлебные растения, землей не дорожили, не заботились о ее удобрении, а истощив, покидали ее и обращались к обработке новых участков. Сами участки земли не составляли частной собственности отдельных лиц, а отводились в общее владение известной семьи или рода. Они и жили такими отдельными родами. Родственные связи были необыкновенно крепки; даже военные отряды составлялись во время войны из родичей. «Вблизи их все дорогое,- говорит Тацит,- и со своего места они могут слышать и вопли своих жен, и плач своих детей». Воинственная по преимуществу жизнь германцев выдвигала из их среды выдающихся вождей, собиравших вокруг себя более или менее многочисленную дружину, которая была тесно связана с личностью своего вождя, «во время мира была его украшением, а во время войны - опорой». Некоторые из таких вождей становились наследственными предводителями, герцогами или королями. Главную часть каждого германского народа составляло сословие свободных людей, из которого выделялась лишь небольшая группа людей знатных. На землях свободных людей жили рабы и крепостные. Вот каковы были германцы. То было племя воинственное, не испорченное благами житейскими, при своей грубости и даже дикости способное проявлять высокие нравственные чувства и только что переходившее от быта патриархального к быту политическому. Перед ними, детьми природы, жизнь лежала впереди.