Мне вовремя вспомнилось предостережение Эмиля насчет резких движений, иначе я вполне мог бы плеснуть ей горячего кофе прямо на руку.

– О нет! – воскликнули в ужасе супруги "Флокати". – Не делайте этого!

Вчера ваша лошадь скакала прекрасно, хоть и пришла только пятой. Наша была чуть ли не последней... а мы все равно едем дальше. Не надо складывать оружие. А кроме того, у вас еще остается Лорентайдский Ледник для Ванкувера.

Даффодил как будто немного смутилась.

– Это не из-за вчерашнего, – сказала она.

– Но тогда из-за чего?

Даффодил ничего не ответила – может быть, не захотела, а может быть, и не могла. Она только поджата губы, тряхнула своими кудряшками и вытащила еще сигарету.

Супруги "Флокати" сказали, что больше кофе не хотят, и я не мог дальше стоять там и слушать. Перейдя на другую сторону прохода, я насторожил уши, но им, по-видимому, больше ничего не удалось добиться от Даффодил она всего лишь еще раз подтвердила, что твердо намерена отправиться домой.

Нелл в своей прямой серой юбке, с папкой наготове, все еще разговаривала с пассажирами возле кухни. Я подошел туда с почти пустым кофейником и сделал едва заметный жест в сторону тамбура, куда она и зашла через некоторое время, вопросительно подняв брови.

– Даффодил Квентин, – сказал я, глядя в кофейник, – чем-то расстроена настолько, что собирается сойти с поезда. Она сказала об этом супругам "Флокати", а не мне... так что вы ничего об этом не знаете, хорошо?

– Чем расстроена? – с тревогой спросила Нелл.

– Этого она сказать не захотела.

– Спасибо. Посмотрю, что можно будет тут сделать.

Сглаживать обиды, сеять вокруг улыбки – в этом и состояла ее ежедневная работа. Она не спеша пошла вдоль вагона, а я зашел на кухню, чтобы заняться своим делом. Когда я вышел с полным кофейником, Нелл уже дошла до Даффодил и слушала ее, стоя рядом. Потом она призвала на помощь сидевших поблизости Янгов и Ануинов, и скоро Даффодил со всех сторон обступили люди, которые уговаривали ее изменить свое решение.

Мне пришлось довольно долго дожидаться, чтобы узнать, чем кончится дело. Наконец вся компания, включая Даффодил, перешла в салон-вагон, и Нелл вернулась в тамбур. Я ходил взад-вперед, убирая со столиков, и каждый раз останавливался около нее, а она урывками рассказывала мне, что произошло.

– Кит и Роза... – Это Янги, сообразил я. – Кит, и Роза, и Ануины тоже, говорят, что вчера ничего такого не случилось, они прекрасно провели время в вагоне Лорриморов. Даффодил в конце концов сказала, что после того как все разошлись, у нее произошла размолвка с Филмером. Она сказала, что почти не спала ночь и не знала, что делать, но что ей уже не доставит никакой радости выступление Лорентайдского Ледника в Ванкувере, и ей даже думать не хочется о том, чтобы ехать дальше. Янги уговорили ее пойти с ними в салон, наверх, чтобы все как следует обдумать, но я, откровенно говоря, думаю, что это она всерьез. Она очень расстроена.

– Хм-м. – Я поставил последние грязные чашки в мойку и извинился, что не смогу помочь мыть посуду.

– Как же мог мистер Филмер так расстроить Даффодил? – воскликнула Нелл. – Ей все это явно очень нравилось, а он такой симпатичный мужчина.

Все думали, что они прекрасно ладят между собой. – Помолчав, она сказала: Мистер Ануин считает, что это любовная ссора.

– Разве? – Я задумался. – Пожалуй, мне надо пойти на разведку. Посмотреть, не происходит ли что-нибудь еще.

Может быть, Даффодил делала ему авансы, а он ее слишком грубо отверг, подумал я. А может быть, и нет.

– Мистера Филмера не было за завтраком, – сказала Нелл. – Все это меня очень беспокоит. А вчера вечером все были так счастливы...

Если решение Даффодил сойти с поезда – самое худшее, что нас ждет, подумал я, то мы еще легко отделались. Я расстался с Нелл и отправился по вагонам. Вскоре я оказался у двери купе Филмера, которая была плотно закрыта.

Я навел справки у проводника спального вагона, который дальше по коридору складывал на день койки и раскладывал кресла.

– Мистер Филмер? Он все еще у себя, насколько я знаю. Он немного резко говорил со мной, сказал, чтобы я поторапливался. Это на него не похоже.

Он что-то ел, и у него стоял термос. Но нам иногда попадаются такие пассажиры. Не могут протерпеть ночь, чтобы не залезть в холодильник – вроде того.

Я уклончиво кивнул и пошел дальше, размышляя о том, что, если Филмер запасся едой на завтрак и термосом, – значит, он еще в Виннипеге знал, что они ему понадобятся. А из этого следует, что вчерашняя ссора была запланирована заранее и что Даффодил в ней неповинна.

Джордж Берли сидел у себя и что-то писал.

– Доброе утро, – сказал он весело. – Как поезд?

– Проводники переднего спального вагона грозят уволиться, а? У них заблевали все туалеты.

– Фу!

Он усмехнулся.

– Я на всякий случай взял в Виннипеге жидкости для дезинфекции, сказал он. – Железнодорожная болезнь, это бывает.

При виде такого потворства безобразию с его стороны я неодобрительно покачал головой и пошел дальше, посматривая, как всегда, не попадется ли мне костлявый, но главным образом направляясь в конский вагон.

Лесли Браун, осунувшаяся от недосыпания, встретила меня куда менее воинственно.

– Заходите, – сказала она, пропуская меня в дверь. – Честно говоря, мне бы не помешала кое-какая помощь.

Поскольку я только что видел в сидячем вагоне несколько зеленовато-бледных конюхов, явно страдающих от похмелья, я сначала решил, что ей нужно просто помочь ухаживать за лошадьми, но оказалось, что дело не в этом.

– Тут происходит что-то непонятное, – сказала она, заперев за мной дверь и направляясь к свободному пространству в центре вагона, где рядом с ни в чем не повинным водяным баком стояло ее кресло.

– А что такое? – спросил я, следуя за ней. Она молча показала в передний конец вагона, я пошел туда и, дойдя до конца прохода между стойлами, увидел, что один из конюхов, устроив что-то вроде гнезда из тюков сена, полусидит-полулежит в нем, скорченный наподобие эмбриона, и время от времени издает слабые стоны.

Я вернулся к Лесли Браун.

– Что с ним? – спросил я.

– Не знаю. Вчера вечером он напился, все они напились, но это не похоже на обычное похмелье.

– А у остальных вы спрашивали?

Она вздохнула:

– Они мало что помнят из того, что было вчера вечером. И что с ним, их ничуть не волнует.

– При какой лошади он состоит?

– При Лорентайдском Леднике.

Пожалуй, я удивился бы, назови она какую-нибудь другую.

– Это ведь та самая лошадь, – сказал я, – чей тренер прислал отдельные пронумерованные пакеты корма, потому что другая лошадь миссис Квентин издохла, съев что-то не то?

Она кивнула:

– Да.

– А этот парень находился при лошади все время, пока она стояла в конюшне в Виннипеге?

– Да, конечно. Они работали с лошадьми и присматривали за ними, а потом все вернулись на поезд вчера после скачек вместе с лошадьми на грузовиках, когда поезд еще стоял на боковом пути. Я приехала с ними. Все лошади чувствуют себя хорошо, могу вас заверить.

– Прекрасно, – сказал я. – И Лорентайдский Ледник тоже?

– Посмотрите сами.

Я обошел вагон, разглядывая каждую лошадь, но они действительно выглядели здоровыми и бодрыми, даже Высокий Эвкалипт и Флокати, которым можно было бы простить некоторую усталость и вялость после их вчерашних подвигов.

Головы большинства из них высовывались наружу из стойл – верный признак интереса к жизни; лишь некоторые стояли в глубине и дремали. Лорентайдский Ледник проводил меня холодным взглядом своих блестящих глаз – он был в куда лучшем состоянии, чем его опекун.

Я вернулся к Лесли Браун и спросил, как зовут этого конюха.

– Ленни, – сказала она и заглянула в список. – Леонард Хиггс.

– Сколько ему лет?

– Я думаю, около двадцати.

– Как он обычно себя ведет?

– Как все остальные. Непристойно ругается через каждое слово и рассказывает похабные анекдоты. – Она неодобрительно покосилась в его сторону.