— "Уже два дня компас бездействует."

— "Знаю."

— "Но где мы?"

— "Похоже мы заплыли в другую перспективу бытия…"

"Иная перспектива бытия"… Но она не сулит никому ничего хорошего. Один за одним гибнут члены экипажа, страшно разорванные неясными массами, появляющимися из воздуха или вылезающими из моря в промокших фраках с восковыми руками. Потустороннее поворачивается своим особенно чудовищным оскалом к тем, кто силится строить свою жизнь на торжестве посюсторонних, бытовых ценностей, на доминации профанизма, обыденности и скепсиса…

Дьявол — школьный учитель, страж порога.

Dweller on the treshhold.

Он бдительно хранит вход в иную реальность, тщательно испытует отважных, жестоко расправляется с теми. кто не выдержал испытания, оказался слишком приземленным или робким… Но это педагогика. Жестокая, верно, но необходимая… Будь мы повнимательней уже сейчас, сейчас и здесь, интересуйся мы поактивней некоторыми запретными темами и ненужными в повседневной жизни дисциплинами, путешествие на магический Север, в страну "небывалых созвездий" могло бы окончиться иначе… Но… Жана Рэя такой поворот не интересует. Книги о посвященных и их инициатических путешествиях вряд ли будут успешно продаваться. Идиот-обыватель хочет, чтобы его пугали. И готов за это платить… До какой-то степени можно пойти ему в этом навстречу. Только однажды "черная литература" перейдет черту условности, нарушит договор о неприкосновенности мещанских мозгов и особенно физической интегральности буржуазного туловища. Кого-то побеспокоят, как говорит граф Хортица". Тогда… Тогда… Тогда… Сами узнаете, что тогда…

"Черная фантастика" возникает как жанр, становится актуальной и в каком-то смысле провиденциальной в ситуации, когда полностью утрачивается представление о целостном мире, характерное для традиционной цивилизации, то есть о мире, где равным образом разумны и размечены и сны и впечатления бодрствования, опечатаны мистическим символизмом материальные объекты, но вместе с тем и рационализированы и топонимически описаны пейзажи посмертный реальности. Цельность, Целое, Единое, монадическое, пронизывающее разнообразные миры, как мировая Ось — все это рассыпается, забывается, стирается. Тут-то и начинается неснимаемый и фатальный отныне конфликт между фрагментами демонтированной реальности. Рассудок, привычка и внятное эгоистическое чувство собственной шкуры обосабливаются в отдельную экзистенциальную камеру, баррикадируются от мистицизма, безумств, страстей и видений. Вторая половина, "проклятая часть", "иррациональная составляющая" демонизируется, становится агрессивной, неприятной и разрушительной. Так попранная Цельность мстит дегенератам Кали-юги за соглашательство с объективным роком циклического процесса.

Понятно, что солнце ночами заходит. Но зачем же немедленно отдаваться мраку. Даже в полночь солярный глаз не закрыт. Он все запомнит и за все отомстит.

Эта "солнечная месть", это "напоминание о неизменности нордической Цельности", это болезненный и садический приказ пробудиться — и составляет сущность послания "черной литературы". Подлинной "черной литературы" — Майринка, Эверса, Лафкрафта, Оуена, Синьоля и, конечно, самого Жана Рэя, "мастера беспокойного присутствия".

— Евгений Всеволодович, вы так это точно сформулировали… В вашем тексте об инфернальной метафоре…

"Суть метафоры заключается в полной необъяснимости перехода одного в другое. Однако, есть метафора сакральная и есть метафора инфернальная. Сакральная метафора — формула посвящения. Хотя неофит и не может объяснить процесса, он, тем не менее, знает цель. Современный человек, для которого бытие потеряло принципиальный смысл, подозревает, что после смерти возможно "что-то будет", но уверен лишь в одном — в полной необъяснимости перехода. Инфернальность подобной метафоры предполагает тайну трансформации схематически известного в совершенно неизвестное. Здесь современная фантастическая беллетристика отличается от фольклора или классики. В сказках и легендах этнос потустороннего мира приблизительно известен: колдун к примеру знает, что ему необходимо превратиться в ликантропа, а не в кого-то еще. Ему внушено или доверено «имя», заклинание, действенный субстантив. Герои новой фантастики отравляются в потустороннее без компаса, без карт и путеводителей. И единственные их гиды поэтому — интуиция и страх. Жан Рэй относится к писателям, для которых объективная реальность только эпизод в фантастической вселенной."

Короткая эксцентрическая реприза в кабаре иллюзий… в Kabaret der Illusionen.

Тема моря, гигантских и безбрежных водных поверхностей преследует воображение Жана Рэя. Это тоже не случайно. Его эксцентричная интуиция тянется на Запад и на Юг, т. е. к тем ориентациям, которые в сакральной географии сопряжены с адом, с инфернальными мирами. Море, Атлантика, коррозийные воды Запада… Действие у Жана Рэя редко когда помещается в глубь материка, в пейзажи гор или равнин континентальной массы. Можно назвать его предпочтения — атлантическими симпатиями. Именно корабли и их обитатели, матросы, нищие, грубые, обездоленные, полностью оторванные от корней и домов, бродячие души становятся в центре инфернального столкновения с обратной стороной реальности.

В рассказе "Конец улицы" речь идет о странном корабле «Эндимионе». Корабль предельно уродлив. Полуяхта — полупараход. Он безобразно сделан и отвратительно выглядит. Его внешний вид оскорбляет воображение мореплавателя. Но команда у него еще мрачнее. Южно-американские каторжники, с лицами погруженными в ничто, рабы-индейцы, первертные сомнамбулы-матросы, гниющие от малярии, и зловещий капитан Ольтена. Жестокий по ту сторону всякой жестокости. Корабль окутан мрачной атмосферы отвратительной тайны и сверхъестественного порока. Но самое страшное, инфернальное сердце «Эндимиона» — пустая каюта, в которой поселяется невыносимо чудовищное, невыразимое, явно нечеловеческое присутствие.

Когда наивные каторжники, подозревая, что капитан Ольтена хранит там сокровища, отваживаются заглянуть туда — в эту пустую каюту — они вылетают оттуда подобно мешку с перемолотыми костями, распластываясь на палубе как гротескные чайки под звездным небом…

Они лежат на животе — на том, что было когда-то животом — но головы повернуты в обратную сторону — к звездам, к которым они взывают в кощунственном искаженным последним ужасом славословии…

Жан Рэй так говорит о скрытом кошмаре Океана:

"На земле призраки лишь стонут и выкрикивают глупости в полуночном ветре, но фантомы моря поднимаются на борт и тихо душат вас или выбивают последние остатки разума"… Фантомы моря, атлантистские миражи…

— Я понял, или мне кажется, что я понял…

Даже на берегу в конвульсивных порывах садистического чарльстона или в объятиях портовых девиц Бангкока в коротких платьях, вырывающих последние банкноты из черных ладоней сифилитичной команды не оставляет бродяг в покое морской призрак, фиолетовые огни «Эндимиона», удушающий зов ужаса из пустой — так ли она пуста — каюты… Тот конец улицы…

— Еще одна звезда потеряна на небе чьей-то любви…

— Тот, конец улицы. Вы знаете что там находится?

— Таверна у Джарвиса…

— Да, это отвратительный Джарвис…

— Особенно мерзок его китайский слуга — Фу Мань.

— Джарвис и Ольтена похоже как близнецы, тот же запах голландского табака, тот же не улыбающийся профиль, та же отеческая жестокость, торговца черными душами…

— Когда некуда идти, вы идете к Джарвису, к этой бойне душ, влекомые сгорбленным призраком вашей судьбы, мои братья по виски, братья по нищете… Вы растворяете последние остатки сознания в водах внутреннего ужаса…

Вы ведь знаете, что у Джарвиса всегда наливают бесплатно, вы можете там веселиться и петь сколько угодно, и никто не попросит у вас монету, тем более ее все равно нет. Но лучше бы туда никогда не появляться…

— Почему?

— Однажды когда все уже пьяны, а китаец Фу Мань все еще подливает и подливает вам крепчайшего виски, Джарвис делает резкий жест руками, его локти изгибаются как страшная стрелка, указующая на неведомый полюс… Это знак. Один из нас должен идти туда, к другому концу улицы… Все замолкают, мгновенно протрезвев от невыразимой тяжести догадки…