Сказка №6

В этот день с самого утра над всем царством лил дождь. Дороги к обеду поразвезло, народ порасслабило, экономика временно уступила место гаданию на картах и демографии. Однако при дворе наблюдалась необычная для сезона оживленность. Ярко горели свечи и слышался говор, громко скрипели половицы и гусиные перья. Царь, заложив руки за спину, вышагивал по кабинету и диктовал десятку писцов. То и дело он останавливался, и привыкшие писцы с уважением наблюдали, как государь единым духом опоражнивает легендарных размеров ковшик. Его величество давно слыл неплохим литератором, дважды награждался Большим искусственным венком и сегодня решил написать произведение, которое, по его словам, поставило бы его имя в один ряд с именами Ньютона и Жанны д'Арк. Сих, как выразился государь, "...Паки же и препаки выпаки достославных мужей литературы и гомотетии".

— "...Марья трижды обняла своего суженого и воскликнула..." — диктовал царь. — Ага. Значит, в смысле, полюбила и на етой почве воскликнула. Это весомо, да. "Любимый мой! — воскликнула Марья, обращаясь к любимому своему." Ага. Это в целом.

— Прям как взаправди, — сказал шут, томно закатывая и без того выпученные глаза. — Молодая, поди, ядреная?

— Двадцать семь, — отвечал царь, — восемьдесят килограммов, метр сорок. Эталон. Не мешай.

— Восемьдесят... — мечтательно пробормотал шут, с трудом закрывая закаченные лишку глаза.

— "И тут, расталкивая голубей и сжимая в руках большую значительных размеров саблю, из-за ближайшего пня показался Игнат", — продолжал царь. — "На ем было одето..." — государь задумался.

— Ну, трусы, само собой, — подсказал шут. — Носки, там. Не бродяга же какой. Штаны новые. Фуражка. Часы с цепью. Армяк. Галстук.

— Из бани он, — пояснил царь. — Тока что. Баню принял, а тут ему на корню измена.

— А почему с саблей? — поинтересовался шут.

— Потому что трагедия это! — рассердился царь. — Потому что счас обоих зарубит, чтоб не шалили! Он же хотел как лучше. Семечек ей купил, полстола в трактире заказал, в баню сходил. А она ему из-под юбки дулю!

— Значимо, — согласился шут. — Руби их, батюшка.

— "Умрите же обое!" — продолжил после раздумья царь. — "Игнат выхватил из левой руки саблю и захреначил..." Нет... — государь пожевал ус. — "...И запузырил..." Нет...

— А то, может, и договорились бы? — подал голос шут.

— Тоись?

— Ну, я говорю, баба же, она же не водка. Я имею в виду. Ну, она же кончиться не может. В обозримый период.

— Тоись? — напряг лоб государь. — Ты вот без этих давай... Без их.

— Ну, где-то втроем, что-ли... Эдак вот как бы все сразу. Ага. Или кто-то обождет пока, — домысливал шут. Идея заняла его. Она была нова. Прецедентов на данный исторический момент не имелось.

— Ты вот думай, что говоришь-то! — вдруг покраснел царь. Он обернулся к шуту и негодующе топнул. Писцы пригнули головы. — Ты где такое видал? Тебя кто надоумил?!

— Тогда шутю! — быстро и скорбно сказал шут. Писательские лавры ему не светили. Осуществление идеи тем более. Нравственность во дворце блюли почем зря. Все, кому было положено, ходили в девках и стеснялись всего, что попадалось на глаза. Теория аиста приносящего была официальной и не подвергалась сомнению даже в войсках.

— Смотри мне! — пригрозил диссиденту отходчивый, впрочем, царь. — Надо же, измыслил! В Соловки-покойники поиграть захотел?

— Сглупил я, державный! — убежденно сказал шут и со всей мочи тяпнул башкой о стену. — Дурак, сам же знаешь! Ответственности не несу, пункт четвертый "Положения о шутах".

Он достал из-за пазухи засаленную брошюрку и показал ее царю. Читать оба не умели, но писаный закон уважали. Царь символически поершил лысину, отвернулся и серией мастерских мазков закончил повествование.

— "На! — воскликнул онемевший от горя Игнат и пронзил наотмашь обеих двоих. На! — крикнул он уже снова и убил самое себя себе в сердце. Мораль: ежели бабу к государственному делу допустить, она еще и не такого натворит. Конец."

На следующий день несколько свитков нового произведения были отправлены на заграничное соискание. В предисловии автор отметил свое полное нестремление к литературным премиям, коих, однако, наличие подтвердило бы принципы добрососедства. Своя же первой степени не заставила долго ждать, по причине чего царь и прощенный вскоре шут не преминули опробовать свежие, не пробованные до того меды.

Сказка №7

В этот исторический, куда только не занесенный впоследствии день торжественно принимали султанского посланника с дарами. Довольный вниманием далекого собрата, царь давал сегодня фуршет, ассамблею, бал и брифинг. Всю ночь и полдня готовились. Встрепенувшиеся придворные вырядились так, что вороны в саду восхищенно заткнулись, и каждые пять минут одна из них грохалась с ветки обземь. Перелицованные дедовские костюмы наряду с найденными у зеркал индивидуальными образами смотрелись бойко и по меньшей мере оригинально. Оглядев свою бедовую камарилью, царь остался доволен.

— Орлы! — сказал он, ослабив давящий шею бобровый галстук. — Джентельмена! В огонь и в воду! Сокола! Разойдись покамест.

Царь подустал, его одевали еще с вечера, перерыв все сундуки и комоды. В одном из них нашли даже моль, которая помнила битву при Калке, хотя помнила плохо и не смогла сообщить ничего нового, кроме подтверждения самого факта. Перемеряв сотни одежек, государь в итоге остановился на неброском сочетании красного и зеленого цветов в обрамлении канареечных полутонов. От понравившейся царю черной с блестками вуальки на корону его отговорить так и не сумели.

— Смотри, государь, — балагурил шут, неожиданно почувствовавший себя как рыба в воде, — не поймут тебя заморские-то! Удивишь преждевременно. Али бубен мой возьми, тогда логично будет!

— Отзынь! — отвечал самодержец, напряженно взглядываясь в зеркало. В новом наряде он никак не мог отыскать в себе характерные черты отца, грозного воителя и потрясателя чужих устоев. — Вот прикажу тебя в пуху вывалять, тады посмотрим, кто из нас от какого Кардену! Бретельки мне сзади поправь, не дотянусь.

В горницу вбежала заполошная царевна. Рот ее противу вчерашнего удвоился, а коса была заплетена с другой стороны и болталась перед носом.

— Тятя, опять помаду уперли! Конюхи уперли, опять сожрут!

— Предупреждать надо, когда входишь! — взвизгнул побледневший царь. — Чего с лицом сделала, дура?!

— Да, тьфу! — махнула рукой царевна и унеслась, оставив за собой облако пудры. Пудра была немецкая и ранее использовалась против тараканов.

— Дети, — вздохнул шут, начищая бубенчик. — Нам — политика, им — танцы.

— Бабы! — сказал царь. — Одна пыль в голове. А ты — политик, ага! Прям как я — ведро картошки!

Царь гоготнул, но слишком сотрясся, и половина застежек со стуком упала на пол. Исподнее у самодержца было в цветочек, и на каждом цветочке сидела пчелка с кружечкой медку. Шут позволил себе улыбнуться.

— А я-то удивлялся — куды шторы из Грановитой пропали? А они вон они! Шутник, величество, шутник!

— Матерьял хороший, — смущенно оправдался царь. — А на шторы короток. Да мне-то все равно! Царица пошила, не выкидывать же.

— Ты, величество, зазря так упираешься. С нашими-то бородами ансамбель страшненький выйдет. Уж лучше бы в шутку Посейдоном оделся али тритоном.

— Каки тебе шутки! — возмутился царь. — Договор подписывать будем! О ненападении друг на дружку. Ежели не подпишем — знаешь скока всего пострадает! Это тебе не по манежу бегать. Это же живой бусурман! С им надо дело так вести, чтоб у его от нашего могущества и сурьезности в глазах рябило!

— Все готово, батюшка! — крикнула, заглянув в горницу, царица. — Тебя ждут! Выходи, сделай милость.

— Лечу! — буркнул царь, прилаживая на фуражку корону. — Фейерверку минутная готовность! Скажи, чтоб как голову вздену — пущали!