Дэфид наклонился через стол, чтобы предупредить Салли, что они должны уйти, когда освещение в районе сцены изменилось и в центр вышла девушка. На ней было белое платье без украшений, типа восточного халата, а в руках - старомодная двенадцатиструнная гитара. Дэфида удивило отсутствие усилителя, а также царственная осанка девушки и простая внешность.
Замаскированная рука поставила стул на трех ножках, и девушка села, не оглянувшись.
Дэфид нахмурился: глядя на тьму над сценой, он думал, где же спрятан усилитель. Вероятно, девушка не могла надеяться захватить и удержать эту толпу без какой-либо электронной аппаратуры.
Затем Дэфид увидел спокойную и довольную улыбку на лице Салли.
Девушка села, отбросила назад гриву рыжеватых волос и, не обращая никакого внимания на аудиторию, тихо начала играть. Не было никакой необходимости механически усиливать нежный звук. Первая нота раздалась в тишине, которая была самым хорошим проводником.
Нет - и Дэфид выпрямился - каждым нервом он осознавал нежную удивительную вибрацию, которая создавала тихую мелодию и распространяла ее - телепатически!
Салли надеялась, что он почувствует и это тоже. Она привела его, чтобы он это подтвердил. Он видел счастливый триумф в ее глазах. Девичий голос, теплое лирическое сопрано, усиливал вибрацию, откликался эхом, когда она разжигала толпу нежным этническим призывом любить друг друга. И… каждый любил.
Дэфид слушал и "слушал", оглушенный физически и эмоционально необычным переживанием: необычным даже для мужчины, чья жизнь была посвящена идее необычных психических сил. В интеллектуальном плане он был недоверчив. Он не мог проследить, как незнакомка осуществляла всю эту взаимосвязь, добиваясь такой гармонии. Он был уверен, что это делалось не механически. Но откуда ощущение "эха"?
Девушка, наверное, была передающим эмпатом, разумным эмпатом, непохожим на бедного Гарольда Орлея, который совершенно лишен разума. Эта молодая женщина сознательно выбирала и направляла эмоции, которые передавала… Стоп! Это было… она сознательно направляла эмоции… кому? Не отдельным умам слушателей: они реагировали, но этим нельзя было объяснить "генерирование" эмоций, которые окутывали каждого. Здесь должны были находиться чувствительные умы, чтобы генерировать такие эмоции, а эти люди парапсихически были мертвы. Она же манипулировала ими определенным образом, используя какой-то способ, который не был ни электрическим, ни звуковым.
Теперь девушка исполняла более сложную мелодию, из мелодий религиозного меньшинства начала девятнадцатого века, поселившегося в восточной части Соединенных Штатов. "Откровением" песни было успокоительное одобрение.
Она сознательно вытаскивала публику из технократической ловушки, переносила ее к менее сложным дням, убаюкивая и приводя в настроение даже большей восприимчивости. И Дэфид не был защищен от заряженной атмосферы… за исключением той части его мозга, которая не могла понять, как ей удавалось так искусно управлять массами.
Певица закончила песню и лениво перебирала струны, звучавшие в другом ключе. Третья песня, хотя и не более сильная, чем первые две, была бесшабашной счастливой балладой, для поднятия духа, для созидания.
Дэфид понял, что она подготавливала публику, искусно и тщательно. Он начал расслабляться, или, скорее, интеллект, который был настороже, реагировал на обманчивое очарование ее выступления.
Вдруг Дэфид испугался. Глубокая острая боль накрыла его в одно мгновение, перегрузила тревогой, внушенной лирикой. Салли тоже ощущала боль и нервно оглядывалась. Остальная публика, казалось, не испытывала тревогу: она оставалась в полном рабстве у молодой певицы, охваченная иллюзией времен и дорог без насилия.
Страх исходил от певицы, и он не был частью ее песни. Дэфид сделал такой вывод, потому что не мог обнаружить другого источника: в зал никто не входил, не изменялось освещение и аура. Салли тоже сосредоточилась на девушке.
Почему она испугалась? Она держала публику в руках. Она могла крутить их в любом направлении, которое выбирала, она могла…
Ее песня закончилась, и плавным движением девушка поднялась, прислонила гитару к стулу и внезапно исчезла в тени за сценой.
Салли взволнованно посмотрела на Дэфида, и они поняли, что единодушны во мнении. Она испугалась. Она убежала.
- Самое опасное из того, что она могла сделать, - Дэфид "сказал" Салли.
Никто из публики не шелохнулся, Дэфид тоже не посмел. Освещение изменилось едва заметно, огни стали немного ярче, и люди стали стряхивать с себя глубокое оцепенение, потянулись за сигаретами и напитками, начали тихо беседовать.
"Они не знают, что она не вернется. А когда узнают…"
Дэфид подал сигнал Салли, что они должны незамедлительно уходить; они не могли отважиться на психическое противодействие мятежу, и, как только эта толпа обнаружит, что певица не вернется, ее удовольствие обернется злобным жестоким негодованием. Дэфид руководствовался осторожностью. Они не могли сразу уйти. Но должны были…
Он случайно потянулся через стол и ловко опрокинул напиток с кофе.
- Неуклюжий дурак, - раздраженно закричала Салли и вскочила на ноги, держа перед собой клешевую юбку.
Дэфид тоже поднялся, извиняясь. Они выдержали не слишком раздраженные взгляды ближайших парочек, которым испортили настроение. Когда Дэфид и Салли двинулись к входной двери, она не прекращала резкие высказывания относительно неловкости и недостатков кавалера. Они дошли до раздвижной двери. Аура, созданная певицей, в вестибюле оказалась слабее, и тесная группа мужчин у почтового окошка прервала разговор и подозрительно посмотрела на Дэфида и Салли.
- Я не могу сидеть в этом мокром платье, - сказала Салли хныкающим голосом. - На нем останутся пятна, а ты знаешь, что я купила его только на этой неделе.
- Любимая, оно высохнет через несколько минут. Это только…
- Ты был неуклюжим и именно сейчас…
- Давай просто станем немного в сторону. Здесь теплее. Ты высохнешь, и мы не пропустим ни одну песню.
- Если из-за тебя я пропущу какую-нибудь песню Амальды, я никогда, никогда не прощу тебе…