Сначала была всякая бумажная волокита, затем его отвели к мировому судье. Перебирая бумаги Electron’a, судья произнес перед ним речь о том, как часто обвиняемые утверждают, что они были избиты полицейскими при задержании. Сидя в грязноватой комнате для свиданий, Electron был слегка сбит с толку таким неожиданным отклонением от темы. Но следующий вопрос судьи расставил все по местам:
– Можете ли вы пожаловаться на дурное обращение со стороны полиции, о котором нам следует знать сейчас?
Electron подумал о зверском пинке в живот, как он потом корчился на полу в своей комнате. Он поднял голову и увидел, что констебль Пробстл смотрит ему прямо в глаза. На лице полицейского промелькнула легкая усмешка.
– Нет, – ответил Electron.
Судья завел новый монолог, показавшийся Electron’y еще более странным. В одной из камер участка находился еще один обвиняемый, опасный преступник. Он был болен, и судья знал о его болезни. Мировой судья был готов посадить Electron’a вместе с ним.
Что это – желание припугнуть его или проявление садизма? Electron не знал, что думать, но ему не пришлось долго ломать голову. Судья согласился на залог. Отец Electron’a приехал в участок, забрал сына и подписал бумаги на $1000, которые пришлось бы уплатить, если бы Electron смылся из города. Вечером в тот же день Electron услышал свое имя в вечерних новостях.
Почти не выходя из дома в течение нескольких следующих недель, Electron пытался примириться с мыслью о том, что ему придется навсегда завязать с хакингом. У него остался модем, но не было компьютера. Даже если бы у него и была машина, он ясно понимал, что даже думать о хакинге было опасно.
Поэтому он пристрастился к наркотикам.
Отец Electron’a тянул до последнего предела, до марта 1991 года, не желая ложиться в больницу. Он знал, что из палаты он больше не сможет выйти.
Нужно было столько сделать перед последним путешествием, успеть позаботиться о многих вещах. Дом, волокита со страховкой, завещание, похороны, инструкции другу семьи, которая обещала после его смерти присматривать за обоими детьми. И конечно, сами дети.
Он смотрел на них, и его охватывала тревога. Несмотря на свои 21 и 19 лет, они все еще нуждались в заботе. Он понимал, что антиавторитарные настроения Electron’a и эмоциональная замкнутость его сестры так и останутся нерешенными проблемами после его смерти. По мере того, как болезнь прогрессировала, отец Electron’a объяснил обоим детям, как они ему дороги. В прошлом он сам был эмоционально замкнут, но у него оставалось слишком мало времени, и он хотел, чтобы между ним и детьми не оставалось неясностей.
Но когда у Electron’a появились проблемы с полицией, у отца опустились руки. Время от времени Electron рассказывал отцу о своих хакерских подвигах, как правило, в тех случаях, когда ему удавалось то, что он считал очень большой удачей. Точка зрения отца оставалась неизменной. Он говорил сыну, что хакинг – это незаконно, и полиция в конце концов поймает его. Тогда Electron’y придется самостоятельно решать свои проблемы. Он не запрещал сыну заниматься хакингом и не читал ему нотаций. Он просто решил, что его сын достаточно взрослый, чтобы сделать свой собственный выбор и жить с его последствиями.
Верный своему слову, отец Electron’a никак не проявил сочувствия к сложному положению своего сына после налета и обыска полиции. Он был равнодушен к происходящему, говоря лишь одно: «Я предупреждал тебя о том, что может случиться нечто подобное, так что теперь разбирайся сам».
В течение года дело Electron’a понемногу продвигалось, в то же время он продолжал свою учебу в университете на бухгалтерском отделении. В марте 1991 года ему предстояло судебное разбирательство, и он должен был решить, как построить свою защиту.
Ему грозили пятнадцать обвинений, большинство из них было связано с нелегальным доступом в компьютеры США и Австралии. В некоторых из обвинений речь шла о тяжком преступлении – доступе к материалам коммерческого характера. В каждом из этих случаев, по словам DPP,[p127] Electron изменил и уничтожил данные. Это случилось из-за того, что Electron пробивал для себя черные ходы: никаких файлов он не повреждал. Серьезных доказательств хватало с избытком: перехват данных и прослушивание телефона Phoenix’a, когда они с Electron’ом разговаривали о хакинге; собственные лог-файлы Electron’a, отметившие его похождения в системе Мельбурнского университета, прослеженные до его телефона; наконец, личное признание Electron’a полиции.
Это был первый большой хакерский процесс в Австралии после принятия нового закона. Это был пробный шар – показательный суд над австралийскими хакерами – и офис DPP ретиво взялся за дело, которое насчитывало семнадцать томов доказательств и 25 000 страниц. Королевский прокурор Лайза Уэст [Lisa West] намеревалась воспользоваться показаниями двадцати экспертов-свидетелей из Европы, Австралии и США.
У этих свидетелей были наготове интересные истории об австралийских хакерах, посеявших хаос в компьютерных системах по всему миру. Phoenix случайно уничтожил инвентарный список активов одной компании в Техасе – единственную существующую копию файла, если верить Execucom Systems Corporation. Хакеры также свели с ума секьюрити в Военно-морской исследовательской лаборатории США. Они похвалялись своими подвигами на страницах The New York Times. Из-за них NASA отключило свои компьютеры на 24 часа.
Детектив АФП сержант Кен Дэй [Ken Day] пролетел полмира, чтобы получить свидетельские показания компьютерного менеджера Шэрон Бискенис из Лэнгли, NASA, – того администратора, которого Phoenix случайно выставил из ее собственной системы, пытаясь завладеть Zardoz. Бискенис была безмерно рада оказать содействие и 24 июля 1990 года в Вирджинии подтвердила свои показания, которые засвидетельствовал Дэй. В показаниях говорилось, что в результате вторжения хакеров 22 февраля 1990 года «вся компьютерная сеть NASA на 24 часа была лишена внешних связей с остальным миром».
Словом, Electron думал о том, что у него нет особенных шансов выиграть слушание. Nom, похоже, разделял его настроение. Ему было предъявлено два обвинения; оба «имели явное отношение» к нелегальным действиям Phoenix’a: одно из них базировалось на нелегальном проникновении Phoenix’a в Лэнгли, NASA, другое было связано с доступом в CSIRO к файлу Zardoz. Nom тоже не собирался сопротивляться, хотя на его решение, несомненно, повлиял отказ бесплатной юридической консультации Legal Aid предоставить ему адвоката на время суда.
6 марта 1991 года магистрат[p128] Роберт Лэнгтон [Robert Langton] решил, что Nom и Electron предстанут перед окружным судом штата Виктория.
Но Phoenix не разделял точку зрения своих приятелей-хакеров. Опираясь на финансовую помощь семьи, он решил попытаться оспорить дело. Он не собирался нести прокурору повинную на блюдечке с голубой каемочкой. Им придется бороться с ним шаг за шагом, от разбирательства к разбирательству. Его защитник, Фелисити Хэмпл [Felicity Hampel], заявила, что на основании существующих законов суд должен отозвать 47 из 48 обвинений против ее клиента. Оставалось единственное обвинение – проникновение в машину CSIRO с целью похитить Zardoz, но оно было связано с хакерской деятельностью за пределами Австралии. Как мог австралийский суд требовать возмездия от лица компьютера из Техаса?
Внутренне Phoenix больше волновался из-за того, что его могут выдать Соединенным Штатам, нежели из-за австралийского суда, но он явился на слушания, настроенный крайне воинственно. Процесс стал показательным во многих отношениях – это было не только первое в Австралии разбирательство хакерских преступлений, но и первая попытка хакера отстоять свое дело в суде.
Обвинение согласилось оставить только один из сорока восьми пунктов, тем более что он был двойным, но это отступление стало для Phoenix’a пирровой победой. После двухдневных судебных слушаний магистрат Джон Уилкинсон [John Wilkinson] решил, что аргументы Хэмпл не выдерживают критики, и 14 августа 1991 года направил дело Phoenix’a в окружной суд.