Они там на практике, мимоходом

Ренан: «В сущности, персидские нравы гораздо ближе подходили к нравам евреев, чем позднее нравы Греции, Рима, и Запада. Все личности, которым приходится играть роль в набожных романах, Нехемия, Зерубабель, Даниил и, в известном смысле, Эзра начали свою карьеру с придворных служителей. Идеалом еврейского романа были те нравы, которые воспроизвел позднее Багдадский халифат; нравы веселые, спокойные, буржуазные, при господстве простодушного деспотизма, то бестолкового и отеческого, то жестокого и смеющегося. Жизнь под скипетром ахеменидов на Востоке была, по–видимому, приятной».

Что городит этот историк? Это же совершеннейшая чушь, если хоть немного подумать. Ахемениды покорили по Ренану Вавилонию вместе с евреями, которые там оказались к тому времени в плену. Какой тогда «скипетр», под которым они жили? Скипетр – принадлежность не пленников, а хозяев земли. Ну, да черт с ним, с этим скипетром. Быть холопом, «придворным служителем», разве это «приятная» жизнь? И что такое «простодушный деспотизм»? Это, когда тебе дадут объедки со стола, а потом врежут «простодушно» по морде, что берешь их грязными руками, что ли? Согласен, деспотизм «бестолковый» и «жестокий», иначе он не был бы деспотизмом. Но «смеющийся деспотизм», «отеческий деспотизм» вы можете себе представить?

У Ренана есть факты. Он не знает, куда их деть, и как объяснить. И городит чушь. С моей точки зрения эти факты легко объяснимы. Торговцы пришли торговать. Для этого надо понравиться деспотам, там правящим. Они им делают диковинные подарки, влазят в услужение, экспансия услужения, их приглашают на порог, они добираются до спальни, с ними начинают считаться, а они – ненавязчиво подсказывать: как жить дальше. Вот как это выглядит у самого Ренана: «В ту эпоху, когда легенда о Моисее получила у евреев последние штрихи, в Персии составлялся совершенно параллельный цикл религиозных мифов . Эти сходства, равно как многие другие, должны были постепенно установить более тесную связь между евреями и иранцами. Достоверно, что продолжительные сношения повлекли за собой некоторые взаимные заимствования…»

Давайте подумаем. «Совершенно параллельного» в природе вообще ничего не бывает, даже параллельные линии согласно Лобачевскому пересекаются. Недаром я выше привел ответы на три простых вопроса, которые у меня в корне расходятся с ренановскими, да и вообще с «историческими». Иранцы не могли иметь большее развитие, так как они в отличие от евреев ни с кем еще не общались. Даже буквенной письменности у иранцев не было, так как сделать такое параллельное с евреями открытие невозможно. Я это доказал в других своих работах. И зачем им письменность, если они не знают торговли, так как для торговли надо быть постоянно в пути, а они до евреев сиднем сидели как Илья Муромец на печке. Поэтому стопроцентно, что евреи принесли им свои «последние штрихи Моисея». Переделали их в ислам. Сами забрались во власть, к исламу. Внедрили науки и искусства, одновременно усреднили свой язык и письменность («курсив»), а потом сказали: господин Муромец арийских кровей, хватит сидеть на печке, тебе уж 33 стукнуло, пойдем воевать. Персидский Муромец пошел воевать, а евреи остались деньги считать. Правда, к этому времени они были уже не евреи, а персияне. Евреи, которые не попали во власть пошли торговать дальше на север, и организовывать там Хазарский каганат. «Греки», разумеется, об этом пока ничего не знали. Они же не из этого, Восточного колена израилева, а – из Западного.

Я это все расписал как по нотам. Но были же и трудности на этом пути, которые евреи всегда настойчиво преодолевали. Главная трудность – борьба за власть, уже внутри элиты. Жирная малоподвижная местная элита, залегшая в своих гаремах, построенных специально для них евреями, наслаждалась. Но были и такие как русские бородатые бояре в шубах, с рукавами до пола, при первом Петре, которым заигрывание Петра с иностранцами, ввод их в высшее общество не нравилось.

И именно об этом Ренан пишет, сам того не подозревая: «Много особенностей еврейской жизни идет из Персии. Особенно посчастливилось у евреев одному празднику, весьма чтимому во всех персидских землях; праздник этот породил даже легенду, которая является отталкивающим пятном во всей их священной литературе (выделения всегда мои). В конце года у персов был праздник, сопровождавшийся пирами с подарками, которыми обменивались взаимно. Праздник этот назывался Furdi. Евреи заимствовали его, как языческий праздник, и совершали его, как и персы, в двенадцатый месяц; они называли его по–арамей–ски Purdai, по–еврейски Furdim, откуда, вследствии легко объяснимой палеографической ошибки, вышло Furim или Purim (Пурим). Праздник этот не совершался в храме; первоначально это не было религиозным торжеством. Однако хотелось, чтобы у него была своя агада, и для этого составили книги Эсфири. Всякий праздник у евреев основывается на исторической легенде, и ему была посвящена особая книга или свиток, megilla. Предположили , что Пурим был связан с великим торжеством израильского народа и казнью его величайшего врага. Но так как праздник не был религиозным, то систематически воздерживались от употребления в рассказе имени Бога и не внесли в него никакого религиозного размышления . Таким образом, родилась одна из самых странных книг, книга злая, нечестивая, мятежная, сделавшаяся вопреки своему содержанию книгою религиозною. Израильский народ представлен здесь народом страшным, который убивает врагов своих внутреннею силою, и соседства с которым надо бояться. Подлость, любовь к грязным приемам, отсутствие нравственного чутья, ненависть к остальному людскому роду доведены здесь до высшего предела. Это идеал дурного времени, причем опущены все добрые свойства. Что за ужасные характеры Эсфири и Мордехая! Что за хитрость! Какое отсутствие собственного достоинства! Что за жестокость! Для этой мегеры мало смерти ее врагов, ей нужно еще выставить напоказ трупы, трупы детей! И автор, описывая все это, испытывает только чувство удовлетворения. Артаксеркс, позволивший персам уничтожить евреев, позволяет евреям вырезать семьдесят пять тысяч своих подданных. Правда, последние дают убить себя горсти людей, и, таким образом, это показывает, что все эти печальные истории происходят в области фантазии . Лучшей апологией для этой неприятной книжки может быть то, что она повествует о делах, никогда не бывших» .