«Этими молодыми людьми руководили только любовь и доброта! К сожалению, – тяжело вздохнув, добавил он, – это очень редкий случай. В знатных семействах, как и в королевских, меньше всего при заключении браков заботятся о чувствах будущих супругов… Это искалечило и мою жизнь, – признался он со столь необычной для испанца откровенностью. – Да, могу допустить, что возможность стать вице-королевой Индий и привлекала отчасти донью Марию де Толедо, но, надо вам знать, в ту пору дон Диего был очень хорош собой, был отважен и, главное, без памяти был влюблен в донью Марию…»

«А она?» – чуть не задал вопрос Франческо, но воздержался: в венте было полно народу, к их разговору прислушивались… Однако его сосед по столу сам заговорил о вице-королеве:

«Донья Мария в слезах призналась как-то, что готова отдать свои алмазы, жемчуга и золото, лишь бы врачи вернули ее мужу здоровье… Могу засвидетельствовать, что эти благородные слова были действительно произнесены, – добавил пожилой сеньор, – потому что я прихожусь родным братом лекарю, пользовавшему вице-короля. Сам-то я не лекарь, но четыре дня по поручению брата я не отходил от постели больного… Однако услуги мои и не понадобились: буквально весь уход за своим супругом вице-королева взяла на себя»…

«Любовь и доброта!» От всего сердца желал Франческо счастья наследнику адмирала. Пускай Эрнандо толкует о том, что Диего обладает какой-то особой способностью действовать себе во вред, но это, очевидно, чрезмерная придирчивость брата к брату…

Подбив хорошенько кулаком подушку, Франческо так и заснул с улыбкой на губах.

Еще не открывая глаз, но вдохнув полной грудью ночной аромат цветов и лавра, Франческо обрадовался, что наконец проснулся. Сейчас его уже не будет преследовать этот крикливый, иногда переходящий в нестерпимый визг голос человека, с которым он во сне почему-то ссорился.

С трудом он раскрыл глаза. До утра было еще далеко. Синее севильское небо все светилось звездами, как бы приглашая Франческо заснуть снова. Потихоньку, чтобы не разбудить соседей, он поправил подушку и, зажмурившись, перевернулся на правый бок.

И вдруг – о боже! – над самым его ухом снова раздался тот же визгливый голос! Еще не понимая, во сне ли он его слышит или наяву, Франческо через силу открыл глаза. Нет, сейчас этот голос он слышит наяву. И тут же до него донесся шепот Эрнандо:

– Очень прошу тебя, успокойся. Мне не хотелось бы, чтобы друг мой переменил о тебе мнение. Прошу тебя, Диего…

Так вот, оказывается, кому принадлежал этот пронзительный голос! Вице-королю Индий дону Диего!

– И не проси! Что же я, по-твоему, обязан дорожить мнением любого проходимца? Любого матроса? Ты еще, пожалуй, заставишь меня…

– Обнимать и целовать сеньора Руппи тебя никто не заставлял! – тихо, но строго произнес Эрнандо. – Умоляю тебя, успокойся!

– Да как же я могу успокоиться? – Дон Диего сейчас говорил так же тихо, как и его брат. – Никогда не забуду! Один из сыновей адмирала расстилает постели в саду! Вице-король Индий пытается ему помочь… А этот матрос потом преспокойно укладывается на приготовленном ложе! Будь поосторожнее с ним… И в библиотеку свою тебе не следовало бы его пускать…

– Просьба допустить сеньора Руппи пользоваться Королевской севильской библиотекой была подписана Карлом Пятым! – произнес Эрнандо. – Диего, милый, ведь я не враг тебе! Одумайся! Помолчи хотя бы… Я знаю, что на тебя, как и на отца нашего, иной раз «накатывают» эти приступы раздражения… Уверен, что не наступит еще утро, как ты уже раскаешься в том, что так незаслуженно обидел нашего достойного Хосе. Сеньор Франческо, к счастью, спит и ничего не слышит, иначе тебе пришлось бы и ему приносить извинения…

Франческо лежал очень тихо… Кажется, даже слишком тихо: во сне ведь люди дышат глубже и громче, чем наяву…

Сейчас и Эрнандо следовало бы помолчать, но, на свою беду, он снова заговорил:

– Вот, утро еще не наступило, а ты, Диего, как я понял, уже раскаиваешься!

– У Хосе тоже имеется письмо за подписью императора? – язвительно задал вопрос Диего. – Да ты ведь сам видел, с каким отвращением этот старый дурак отбросил мою руку! Вот до чего доводит твоя манера усаживать слуг за один стол с господами! Да как же ты, мой брат, сын нашего отца, можешь это простить?! А что плохого я сделал? – спросил он, точно в раздумье. – Нет, ты, вероятно, не обратил внимания на слова старика. Он, видите ли, свободный человек! Он, видите ли, помнит, что только у него на родине к дворянам обращались «мосен»,[18] а он, мол, уже давно проживает в Севилье… И, главное, сеньор Эрнандо никогда не протягивал ему руки для поцелуя!.. О слове «дон» этот осел, вероятно, никогда и не слыхал! Или просто не в силах был его выговорить!

То ли вице-король сам хотел раззадорить себя, то ли на него действительно «накатило».

– Прошу тебя, Диего, либо говори тихо, либо замолчи! – с сердцем произнес Эрнандо.

– А знаешь, почему он вспомнил об индейцах? – вдруг снова взвизгнул дон Диего. – Видишь ли, я – вице-король Индий, а он – не индеец. Следовательно, не намерен мне подчиняться! Жалко, что ты меня удержал. И еще более я жалею, что оставил в гостинице свой арапник. А то я просто исполосовал бы ему всю спину!

– Очень хорошо, что ты его не тронул. Ведь он старый, умный, всеми уважаемый человек… Ты не забыл, конечно, что нас обоих он спас от рогов взбесившегося быка… И чем старик перед тобою провинился? Пойми, в темноте он мог принять тебя за отца Бартоломе… И когда ты протянул ему руку, Хосе собрался было ее поцеловать, но, узнав тебя, от неожиданности просто нечаянно выпустил ее из своей руки.

– Ну хорошо, будь по-твоему… Но ведь я очень ясно объяснил ему, что он должен обращаться ко мне не «сеньор Диего», а так, как надлежит обращаться к вице-королю! – Сейчас дон Диего говорил много тише.

– Прости меня, Диего, но никак я тебя не пойму! Неужели тебе не ясно, что на веку Хосе ты – второй вице-король, с которым ему довелось встретиться… А к первому он, по простоте душевной, обращался «сеньор Кристобаль».

Франческо по голосу понял, что друг его улыбается.

– Пойду-ка я на кухню, утешу нашего Хосе… Ты не возражаешь? – спросил Эрнандо.

– К сожалению, в этом доме с моим мнением не считаются, – ответил вице-король. – Поступай, как находишь нужным… А я попробую заснуть…

«Когда он заснет, я потихоньку уйду, – решил Франческо. – А пока неплохо бы решить, что же, в конце концов, представляет собой наследник адмирала… Это все же родной сын моего дорогого господина! Не только внешнее, но внутреннее сходство адмирала с его наследником явно ощутит каждый, кто знал того и другого… Но… – Франческо задумался. – Но ведь и недостатки Кристобаля Колона не умаляли его величия…»

Дон Диего так же, как его отец, был тщеславен, честолюбив, иной раз – корыстолюбив, часто бывал несправедлив к людям, указывающим ему – ради его же блага – на его ошибки. Так же, как и отец, он был склонен к внезапным вспышкам гнева… Так же, как и отец, он был до крайности озабочен тем, чтобы ему воздавали чуть ли не королевские почести… Высокомерием своим он мог унизить и оскорбить очень достойных людей. Но была у дона Диего одна прекрасная черта. Как понял Франческо, второй вице-король, так же как и его отец, никогда не пресмыкался перед людьми, стоящими выше его, даже перед теми, которые во многих делах могли быть его заступниками… Иначе и об этом уже ходили бы и по Испании и за океаном сплетни…

Но вот – надо же было случиться! – Франческо, к глубочайшему своему сожалению, обнаружил в вице-короле Индий еще один непростительный, по мнению Франческо, отнюдь не наследственный недостаток!

Нечаянно открыв глаза, Франческо неожиданно встретился взглядом с доном Диего.

– Я дожидался вашего пробуждения, сеньор Франческо, – сказал тот. – Может быть, это не совсем удобно делать в отсутствие брата, но мне хотелось бы удостовериться, пошутил ли Эрнандо или вы действительно вручили ему письмо за подписью императора.