«Ого! – подумал Франческо. – Всех этих подробностей я и не знал! Да и капитан наш отнюдь не похож на гонимого человека».
– Говорят, – продолжал сеньор Эрнандо, – что император взял под свое покровительство этого польского ученого. Таким образом, его величество убивает, как говорится, одной стрелой двух оленей: во-первых, получает точное опровержение кое-каких – даже, на мой взгляд, чрезмерных – претензий наследника адмирала, а во-вторых, использует удобный случай досадить папе… Некоторые друзья даже сообщали мне, как будто этот храбрый польский ученый Стобничи отправился сюда, к нам, под испанским флагом и по распоряжению Карла Пятого обязался до прибытия в Испанию скрывать от всех свое имя… Все это вполне в духе порядков, существующих при императорских и королевских дворах… Похоже на правду, не так ли?
– Я мало знаком с нравами двора… Но мне думается, что все же его императорское величество не стал бы так открыто навлекать на себя гнев Рима…
– Делается это отнюдь не открыто, – с улыбкой поправил его хозяин.
Тяжело вздохнув, Франческо добавил:
– Кстати, я как раз прибыл на корабле, который именно и доставил в Испанию Яна Стобничи или Яна Стобничку, как называют его некоторые… Это капитан нашей «Геновевы», очень хороший человек.
Эрнандо сказал ласково:
– Почему-то всем кажется, что я, а тем более Диего должны были бы протестовать против такого наименования нового материка, вернее – южной его части… Но ведь название это нисколько не умаляет действительных заслуг нашего отца и даже не подчеркивает его ошибок… Уже при нашей жизни в науке изучения земли произошли такие изменения, что географам и картографам только и остается, что перечеркивать все обозначенное на картах ранее и наносить то новое, что принесли на своих обагренных кровью мечах такие не весьма почтенные люди, как Алонсо Охеда, Васко Нуньес Бальбоа и другие… Благодаря им в Европе узнали, что на западе от нас лежит огромный материк, что Куба – остров, а не берега Катая, как полагал наш отец…
Франческо, стиснув руки, опустил глаза: он вспомнил, какими мерами его господин, адмирал, вынудил матросов подтвердить это свое ошибочное заключение.
Понял ли младший Колон его состояние, трудно сказать, но в этот момент рука Эрнандо (было ли это на самом деле или только почудилось Франческо?) ласково скользнула по его плечу.
– Вот здесь, – снимая с полки небольшую шкатулку, спокойно продолжал сеньор Эрнандо, – я берегу записи одного из спутников Охеды, сделанные еще в 1509 году. Человек этот тоже, надо думать, не святой, однако, озабоченный судьбою будущих мореходов, дает много полезных советов по теории мореплавания, теории, которую он освоил, совершая длительные и опасные переходы по незнакомым водам. Как это разительно отличает его от других испанских и португальских открывателей новых земель! К сожалению, имя этого спутника Охеды осталось неизвестным. Судя по тому, как он пишет, Саламанкского университета он не закончил… Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы узнать его имя и напечатать его записки, и притом именно здесь, в Севилье, откуда он, по-видимому, родом.[12] Я полагаю, что друг мой историк Педро де Мехия поможет мне в этом деле, так как он связан со многими печатниками.
Франческо с интересом принялся рассматривать рукопись. Да, человек этот в Саламанке явно не побывал, но писал очень понятно, из наблюдений своих делал правильные выводы и проявлял в своих записях осведомленность.
– Печально для меня совсем не то, что новый материк назван Америкой, – продолжал сеньор Эрнандо, когда Франческо закончил просматривать рукопись. – Печальнее всего то, что наши ученые – географы и картографы – проявляют недозволительное равнодушие ко всему, что делается сейчас в мире… Даже Рейш, человек как будто бы независимый, ни словом не упомянул ни о четырех плаваниях Кристобаля Колона, ни об открытии Васко Нуньеса Бальбоа, пересекшего новый материк и вышедшего к Новому океану, ни о завоеваниях Охеды… Виною здесь, конечно, стремление Испании, а также Португалии умалчивать не только о своих открытиях, но и о подготовке к ним… А наши историки! Зачастую они служат не науке, а отдельным личностям… Даже со многими утверждениями нашего большого друга, отца Бартоломе де Лас Касаса, я согласиться не могу… Совершая трудные поездки через океан, для того чтобы здесь, в Испании, обличать жестокость испанцев в Новом Свете, он всю вину возлагал на отдельных лиц, выгораживая таким образом их королевские высочества, знавших обо всем, что творится в Индиях и не предпринявших мер, чтобы спасти сотни или даже тысячи ни в чем не повинных индейцев! Скажу больше: руководимый приязнью к отцу, отец Бартоломе находит оправдания его ошибкам и проступкам! – Сеньор Эрнандо помолчал. – Очевидно, много лет должно истечь после каких-либо событий, для того чтобы историк, не руководимый собственными чувствами и интересами, смог описать эти события надлежащим образом! – добавил он.
Разглядев рядом с тетрадкой неизвестного спутника Охеды вторую, заложенную, несомненно, только что очиненным пером, а рядом – склянку с чернилами, Франческо понял, что помешал сеньору Эрнандо работать.
– Простите, я отнял у вас много драгоценного времени! – произнес он с таким отчаянием, что сеньор Эрнандо еле сдержал улыбку. – Я отвлек вас от работы! Простите меня! Поручение, данное мне в Сен-Дье, я выполнил. Но вот беседа, которую мы с вами сейчас ведем, открывает мне глаза на многое… Как я рад, что наш дорогой капитан, которого мы знали как храброго, веселого, достойного всяческого уважения ученого, предстал сейчас передо мной как человек сильной воли, без боязни отстаивающий свои убеждения… Не говорю уж о том, что одна беседа с вами… – Франческо помолчал. – Боже мой, вот о вас именно я и должен был бы подумать прежде всего! Люди, с которыми я добирался сюда, завтра с утра готовятся в обратный путь… А сейчас я, поблагодарив вас за сердечный прием, должен попрощаться и…
– О нет, нет, – перебил его сеньор Эрнандо, – вы нанесете этим мне жесточайшую обиду: помилуйте, побывать у меня в доме и даже мельком не просмотреть хранящиеся у меня книги и рукописи! Сейчас я удалюсь в спальню, а вы на время останетесь хозяином этих сокровищ. Кстати, если устанете, тут же, за полками, – кровать, где вы сможете отдохнуть. Я ведь иной раз остаюсь в библиотеке даже на ночь. Пробудете вы у меня еще два-три дня, не менее. А если ваш капитан не посетует, то и значительно дольше!
Франческо от волнения мог только прижать руки к сердцу.
– Кстати, предложение мое не так уж и бескорыстно, – добавил сеньор Эрнандо. – Я надеюсь, что вы разберетесь в этом ворохе рукописей и, главное, разложите их по местам… С книгами я сам уже понемногу справляюсь… Но и вам такая работа пойдет на пользу: вы узнаете, что только Испания, Португалия и Германия остались равнодушными к открытиям, совершенным людьми, не вооруженными знаниями и опытом… Или только делали вид, что остались равнодушными… Однако, когда мне удалось побывать в Венеции, я привез оттуда замечательные карты, на которые были нанесены новые морские пути. Кроме того, у меня имеются копии писем, королевских грамот, донесений из разных концов света… Сейчас поработаем, а потом, если у вас будет охота, пройдемся по Севилье… Латынь знаете? – уже покидая комнату, мимоходом спросил сеньор Эрнандо.
Франческо утвердительно кивнул головой.
– А арабский?
Разглядев расстроенное лицо своего гостя, сеньор Эрнандо остановился в дверях.
– Да что это я! – тут же добавил он. – Вы ведь итальянец! А я только здесь при помощи выкрестов – маранов, морисков – или образованных испанцев стал понемногу преодолевать трудности этого красивого языка… Сам-то, откровенно говоря, я недоучка… Читаю по-арабски, иной раз пропуская по целому листу рукописи, в котором ни слова не могу понять…
Итак, Франческо остался один на один с полкой, полной сокровищ.
Он помедлил. Так в детстве медлишь перед тем, как приняться за какое-нибудь лакомство… Или когда, бывало, после длительного поста следишь за матушкой, что возится у камелька. Следишь и глотаешь слюну. Зато с какой радостью выгребаешь потом из котелка поленту,[13] политую темной вкусной подливой!