Он поднял глаза.

— Мисс де Вилл… Джилл… доброе утро. — Он кивнул на стул напротив себя. — Присоединяйтесь, пожалуйста.

Она села и сказала подошедшему официанту:

— Мне то же самое, но в десять раз меньше. — И снова повернулась к Бэртльметру. — Вы видели сегодня Чарлза?

— Увы, нет, а я хотел продолжить нашу дискуссию, пока его мозг еще на ранней стадии пробуждения и, значит, более уступчив. К несчастью, он из тех, кто входит в день где-то в середине второго акта.

— А я обычно прихожу в антракте и узнаю краткое содержание, улыбнулась Джилл. — Так почему бы не продолжить дискуссию со мной? Я уступчива, и мои скандхи в хорошем состоянии.

Глаза их встретились.

— Ага, — произнес он медленно, — так я и думал. Что ж — хорошо. Что вы знаете о работе Рэндера?

— М-м-м… Он прекрасный специалист в своей области, и мне трудно понять некоторые вещи и говорить о них. Я хотела бы иногда заглядывать в мозг других людей, посмотреть, что они думают обо мне, но не думаю, чтобы я оставалась бы там надолго. Особенно, — она шутливо поежилась, — в чьем-то мозгу с проблемами. Наверное, я либо слишком сочувствовала бы, либо боялась, либо еще что-нибудь, и тогда, в соответствии с прочитанным, возникло бы нечто вроде симпатической связи, и эти проблемы могли бы стать моими. Но, у Чарлза таких проблем не бывает, во всяком случае, он не говорил мне об этом. Однако позднее я задумалась. Эта слепая девушка и ее собака-поводырь, кажется, слишком сильно занимают его.

— Собака-поводырь?

— Да, собака, служащая ей глазами. Один из хирургических мутантов.

— Как интересно… Вы когда-нибудь встречались с этой женщиной?

— Никогда.

— Так. — Он задумался. — Иногда врач сталкивается с пациентом, чьи проблемы так родственны его собственным, что сеанс становится чрезвычайно острым. Так всегда бывало со мной, когда я лечил коллег-психиатров.

Возможно, Чарлз видит в этой ситуации параллель с чем-то, что тревожит его лично. Я не смотрел его личный анализ, не знаю всех путей его мозга, хотя он долгое время был моим учеником. Он всегда был замкнутым, о чем-то умалчивал; при случае мог быть весьма авторитетным. Что еще занимает его в последнее время?

— Как всегда, его сын Питер. Он переводил мальчика из школы в школу пять раз за пять лет. — Ей подали завтрак, и она придвинулась к столу. — И он читает обо всех случаях самоубийства и без конца рассказывает о них.

— С какой целью?

Она пожала плечами и принялась за еду.

— Он никогда не упоминал — зачем, — проговорила она, снова взглянув на Бэртльметра. — Может, он пишет что-нибудь…

Бэртльметр покончил с яичницей и налил себе еще кофе.

— Вы боитесь этой его пациентки?

— Нет… Да, боюсь.

— Почему?

— Боюсь симпатической связи, — сказала она, слегка покраснев.

— Под это определение может подходить очень многое.

— Это верно, — признала она. — Мы с вами объединились ради его благополучия и пришли к согласию в том, что именно представляет угрозу. Не могу ли я просить вас об одолжении?

— Можете.

— Поговорите с ним еще раз. Убедите его бросить это дело.

Он смял салфетку.

— Я намерен сделать это после обеда. Я верю в реальную ценность спасительных побуждений. Это необходимо сделать.

+++

"Дорогой отец-идол!

Да, школа прекрасная, лодыжка моя заживает, и с моими одноклассниками у меня много общего. Нет, я не нуждаюсь в деньгах, питаюсь хорошо и не имею затруднений с новым учебным планом. О'кей?

Здание я не буду описывать, поскольку ты уже видел эту мрачную вещь.

Землю описать не могу, потому что она сейчас под холодными белыми пластами. Бррр! Правда, меня восхищает искусство зимы, но я не разделяю твоего энтузиазма к этой противоположности лета, кроме как в рисунках или эмблеме на пачке мороженого.

Лодыжка ограничивает мою подвижность, а мой товарищ по комнате уезжает на уик-энды домой — то и другое является настоящим благословением, потому что у меня в результате появилось время, чтобы взяться за чтение.

Что я и делаю.

Питер."

+++

Рэндер наклонился и погладил громадную голову. Голова стоически приняла это, а затем перевела взгляд на австрийца, у которого Рэндер попросил огонька; она как бы говорила: "Должен ли я терпеть такое оскорбление?" Человек улыбнулся, щелкнул гравированной зажигалкой, и Рэндер заметил среди заглавных букв маленькую «ф».

— Спасибо, — сказал Рэндер и обратился к собаке:

— Как тебя зовут?

— Бисмарк, — проворчал пес.

— Ты напомнил мне другого похожего пса, некоего Зигмунда, компаньона и гида моей слепой приятельницы в Америке.

— Мой Бисмарк — охотник, — гордо ответил молодой человек, — но здесь нет ни оленей, ни больших кошек.

Уши собаки встали торчком, она смотрела на Рэндера гордыми горящими глазами.

— Мы охотились в Северной и Южной Америке. И в Центральной Африке тоже. Бисмарк никогда не теряет след. Никогда не промахивается. Он прекрасный зверь, и его зубы как будто сделаны в Золингене.

— Ты счастливчик, что у тебя такой компаньон.

— Я охочусь, — прорычал пес. — Я преследую… иногда убиваю…

— Так вы не знаете другой такой же собаки — Зигмунда, или женщину, которую он водит — мисс Элину Шэлотт? — переспросил Рэндер.

Человек покачал головой.

— Нет. Бисмарка я получил из Массачусета и не знаком с хозяевами других мутантов.

— Понятно. Ну, спасибо за огонек. Всего вам доброго.

— Всего доброго…

Рэндер зашагал по узкой улице, засунув руки в карманы. Вторая попытка Бэртльметра чуть было не заставила его наговорить лишнего, о чем он сам потом сожалел бы. Проще было уйти, чем продолжать разговор. Поэтому он извинился и не сказал, куда идет — он и сам не знал.

Повинуясь внезапному импульсу, он вошел в лавку и купил часы с кукушкой, бросившиеся ему в глаза. Он был уверен, что Бэртльметр примет подарок и поймет его смысл. Он улыбнулся и пошел дальше. Интересно, что это было за письмо для Джилл, с которым клерк специально подошел к их столику в столовой? Оно три раза переадресовывалось и было отправлено юридической фирмой. Джилл даже не вскрыла его, а улыбнулась, поблагодарила старика-клерка и сунула письмо в сумочку. Хорошо бы узнать о его содержании. Его любопытство так возбуждено, что она, конечно, пожалеет его и скажет.

Ледяные столбы неба, казалось, внезапно закачались перед ним. Подул резкий северный ветер. Рэндер сгорбился и упрятал голову в воротник.

Сжимая часы с кукушкой, он поспешно двинулся обратно.

В эту ночь змея, державшая свой хвост в зубах, выплюнула его. Волк Фенрис прокладывал путь к Луне. Маленькие часы сказали «ку-ку», и завтра пришло, как последний буйвол Менолета, тряся рогами ворота и мыча обещание втоптать львов в песок.

Рэндер пообещал себе отдохнуть от излишней сентиментальности.

Позже, много позже, когда они мчались по небу в крейсере, похожем на коршуна, Рэндер смотрел вниз на потемневшую землю, думая о ее полных звезд городах, смотрел вокруг себя, на людей, мелькавших на экранах, на автоматы с кофе, чаем и спиртными напитками, которые посылали свои флюиды, чтобы исследовать внутренность людей и заставить их нажимать кнопки, а затем смотрел на Джилл, которую старинные здания заставляли бродить в их стенах, и знал она чувствует, что он смотрит на нее, и чувствует, что его сиденье требует превращения в ложе — чтобы он уснул.