– Пресвятая дева, сохрани нас… Трогайте с богом.

Обернувшись, Георгий увидел бегущего от городской заставы человека. Это был Кривуш. Георгий соскочил с телеги и бросился ему навстречу. Юноши обняли друг друга. Купец велел остановить обоз. Вашек стоял на прежнем месте, глядя в землю.

– Во всей Польше нет лучшего бегуна, чем Николай Кривуш, – говорил толстяк, еле переводя дыхание.

– Почему же ты не пришел раньше? – спросил Георгий.

– Вот, – ответил Кривуш, протягивая Георгию несколько монет. – Я ждал, пока проснется меняла, чтобы вернуть тебе долг.

– О каком долге ты говоришь?

– Помнишь червонец в первый день нашего знакомства на университетском дворе?

– Николай, как не стыдно…

– Тебе деньги нужнее, чем мне. Ведь я все равно растворю их в адской кухне алхимика Берки. Бери, Франек!

Георгий смотрел на друга, и в глазах его стояли слезы. Вдруг он заметил:

– Что за платье на тебе? Где же твой дорогой плащ, в котором ты красовался на диспуте?

– Ах, я, кажется, забыл его у менялы, – ответил Кривуш. – Там было так душно… Ничего, Франек, и без плаща каждый узнает Николая Кривуша, шляхтича и ученого.

Телеги заскрипели по песчаному тракту. Георгий смотрел на удалявшихся от него друзей. Вот он уже не различает их лиц, не видит, как закусил губы Вашек, не слышит, как Николай, сжав его руку, говорит:

– Стыдись, Вацлав. Разве не радоваться мы должны, что наш Франек уезжает туда, где нет ни ректора, ни Рейхенберга, где он найдет себе новых друзей?

И слеза покатилась по щеке веселого студента.

Второй раз в своей еще недолгой жизни покидал Георгий друзей.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

БРАТЬЯ МОИ – РУСЬ!

Глава I

Как ни тоскливо, как ни тяжело было на душе у Георгия, потерявшего возлюбленную и друзей, все же он не приходил в отчаяние.

Его окрепшая воля помогла выдержать и это испытание.

В часы бессонницы воспоминания томили сердце скорбью об утраченном, рука до боли сжимала спрятанный на груди маленький перстень. Но никто не слышал от Георгия ни жалобного слова, ни даже тяжкого вздоха.

С ним никто не заговаривал без дела, никто ни о чем его не расспрашивал. Монотонно скрипели по песчаному тракту колеса, мерно покачивались тяжело груженные телеги чешского купца.

Переправившись через Вислу, они выехали на мощенный деревом шлях Брестского воеводства, по которому Георгий проезжал два года назад, направляясь в Краков. Но теперь путь лежал в столицу Литовского княжества Вильну.

Георгий никогда не был в Вильне, и знакомство с одним из оживленнейших городов Запада было заманчивым для него.

Однако не простое любопытство заставило юношу предпринять это путешествие. Виленские купцы и старшины ремесленных цехов вели обширную торговлю со многими городами Германии, Венгрии, с Крымом и славянскими землями. Начала завязываться и торговля с Москвой. Если бы не мешали частые военные столкновения, с Москвой окрепла бы не только торговая связь. Георгий не сомневался, что встретит в Вильне московских или новгородских купцов, а с их помощью, воспользовавшись затишьем на литовско-русской границе, уедет в Московское княжество.

Хозяин обоза, купец Алеш, не знал о таком плане своего попутчика.

Рослый сумрачный чех с вечно озабоченным лицом, украшенным длинными, свисавшими на грудь, поседевшими усами, в простой одежде, вооруженный двумя дорожными пистолетами, на первый взгляд заставлял относиться к себе настороженно.

Но постепенно, наблюдая за ним, видя, как Алеш обращается со своими конюхами и молодым приказчиком, как помогает людям на переправах через реки, как делит с ними свою небогатую пищу, Георгий понял, что под суровой внешностью купца кроется доброе и мужественное сердце человека, прожившего нелегкую жизнь. Чувствуя, как Алеш по-отечески заботливо относится к нему, Георгий первый сделал шаг к дружбе.

– Пан Алеш, – сказал он на одной из остановок, присаживаясь возле купца, отдыхавшего в тени широкой ветлы на берегу озера. – Не знаю, как лучше отблагодарить вас за добро, и прошу, коли будет в том надобность, примите посильную помощь мою, как друга.

Алеш взглянул на него из-под нависших бровей и, кажется, в первый раз за весь путь улыбнулся.

– Слава Христу, пан бакалавр, – сказал он, погладив Георгия по голове, как ребенка, – с делами мы справимся. А от дружбы купцу как отказаться? Радостно мне, что очнулся ты.

Георгий удивленно посмотрел на Алеша. Тот пояснил:

– Тревожить тебя боялся, пока горечь вся на дно не осядет. Не смущайся, мне пан Глоговский все про тебя поведал. И про диспут, и про паненку.

– Зачем же… – смущенно пробормотал Георгий.

– А затем, – засмеялся пан Алеш, – что любят старики о молодых посплетничать. То не в обиду. Мне наказ дан увезти тебя не только от Кракова, но и от смуты твоей. Послушай меня, не томись. Помни, коли грабитель твой тебя веселым зрит, добро твое в его руках горит.

На этот раз привал затянулся надолго.

Неторопливо, словно разматывая запутанный клубок, протягивал Алеш нить своей долгой жизни к сегодняшним дням. В иных местах, будто завязывая узелок, сравнивал он рассказанное о прошлом с тем, что происходило на глазах у Георгия.

– Вот ты за наукой в далекие земли идешь, а я для науки той, покоя не зная, по белу свету шатаюсь. За купца выдаюсь, товары разные продаю, покупаю, а всего-то моего имущества здесь – конь да одежда на мне.

Старик доверил Георгию свою тайну. Обоз, с которым они двигались в Вильну, не принадлежал ему. Он всего лишь выполнял поручение общины «чешских братьев». Разъезжая по ярмаркам, продавал сукна, шерсть, куски тонкого полотна, металлические изделия, все то, что жертвовали ремесленники и крестьяне – члены «чешского братства» для строительства и содержания школ на родном языке. На вырученные деньги Алеш покупал воск, смолу и возвращался на родину. Прибыль сдавалась казначею общины. Были у него и другие поручения к некоторым образованным людям Польши и Литвы, но о них Алеш умалчивал.

– Добрые школы построили мы для малых детей, – с гордостью похвалился старик, – учат там на нашем родном языке. Но мало их… Все тесней и тесней становится, разоряют нас… – вздохнул Алеш.

«Стало быть, и на вашей земле…» – хотел спросить Георгий, с интересом слушая рассказ.

Но Алеш продолжал:

– Бьемся и за волю, и за веру свою. Сколько я себя помню, дня не было, чтобы не нависала над нами угроза чужого ярма.

Старик рассказал, как, будучи еще мальчиком, он принимал участие в защите «Табора», боевого революционного лагеря гуситов. Во время разгрома «Табора» погибли его отец и старшие братья.

Много горя пришлось тогда на долю таборитов. Крестьяне, ремесленники и обнищавшие землевладельцы, вооруженные косами и вилами, храбро бившиеся за свободу, равенство и братство, были обмануты и преданы сторонниками панов-феодалов.

Потерпев поражение, табориты все же не прекратили борьбы. Объединившись в общины «чешских братьев», они продолжали сопротивляться владычеству римского папы и германского государя. Пользуясь трудами выдающегося чешского ученого Петра Хельчицкого, «братья» создали стройную систему самоуправления своих общин.

– Не папа римский назначает нам священников и епископов, – рассказывал Алеш, – а на общем сборе синодом выбираем мы своих пастырей. Оттого и зовемся братьями, что у нас все люди равны. Нынешний король Владислав и многие паны ненавидят нас, с презрением обзывают «грязными земледельцами», «сапожницким обществом», трудно нам отбиваться, да все же держимся, а иначе и вовсе жить смысла бы не стало.